Право на сына

Сжимает мою ладонь, а затем тянет ее к губам и нежно целует кончики пальцев.

— И я буду полным идиотом, если позволю себе быть прежним говнюком, — приобнимает меня, целует в макушку и делает глубокий вдох, будто желает запомнить запах моих волос. — Я стану другим, Уля. Для тебя, для Артема.

— А соседям все же светит перспектива жить рядом с противным стариком?

— Думаю, да, — Макар коротко смеется.

Сидим и молчим, держась за руки, глядя в окно, за которым спешат по своим делам прохожие.

Макар шумно вдыхает и выдыхает, а затем резко разворачивается ко мне, сгребает в охапку и целует. Глубоко и жадно.

На меня накидывается смущение, под которым я пытаюсь несмело оттолкнуть Макара, который прижимает к себе еще крепче.

Большой, сильный, напряженный и уязвимый. Нет не слабый, а уязвимый, как и все те, кто любит:

— Прости меня, — шепчет он мне в губы. — Я сделал тебе больно. Так больно, что я бы, наверное, умер.

— А я почти и умерла, Макар.

— Прости, — повторяет и утыкается лицом в шею. — И доверься мне. Дай мне второй шанс. Я мир переверну, если захочешь.

— Нет — закрываю глаза. — Я хочу иного. Хочу быть любимой женой, счастливой мамой и желанной женщиной. Это куда сложнее, чем перевернуть мир. Это цель на всю твою жизнь, Макар.

Глава 57. Хочу познать твою любовь

Осознать, что женщина, которая сидит рядом и задумчиво пьет чай, твоя — найти для мужчины смысл его жизни.

И ничего этого не изменит. Ни развод, ни ссоры, ни крики, что я не заслуживаю второго шанса.

Моя.

Проскользнула в сердце, свернулась в клубочек и пустила в вены тонкие шелковые нити. И не вырвать ее. Даже в беспамятстве я буду тянуться к ней, во снах видеть ее лицо.

И ни одна женщина не будет меня так любить, как Ульяна. На грани отчаяния.

Ее лицо целует солнце, что выходит из-за облаков, она щурится и убирает локон за ухо, кинув взгляд на окно. Маленькая и хрупкая женщина, и я хочу сползти со стула на пол и положить голову ей на колени.

И надо же, я не умер, когда признался в чувствах. Мне казалось, что я после своей откровенности поймаю удар, но вместо этого я утонул в нежности, в которой сейчас аж захлебываюсь.

— Я люблю васильки, — говорит она и проводит пальцем по краю чашки. — И не в букетах.

Она улыбается и переводит взгляд на меня:

— Они мне нравятся… ммм… когда их можно случайно увидеть на грядке, среди сорняков, травы, на газоне у тротуара, под случайным кустом на прогулке.

Я не был готов к такому ответу, и он меня обескураживает.

— Неожиданно, — едва слышно отвечаю я.

— И у нас на территории дома есть пара кустиков васильков, — делает глоток чая.

— У калитки и у беседки на заднем дворе. И никто их не высаживал. Откуда-то ветром принесло.

— Я их не замечал, — хмурюсь, — но, похоже, теперь везде буду высматривать васильки.

— И не надо их срывать.

— Но какие тогда мне тебе дарить цветы?

— А какие бы ты хотел дарить мне цветы?

— Ловко, — одобрительно хмыкаю. — Не желаешь облегчить мне задачку.

— Цветы — это тоже язык, через который можно многое выразить, — Ульяна пожимает плечами.

Я бы закидал ее горам роз. Алых и пышных, потому что я тупой. Все же любят розы. Но они не олицетворяют Ульяну, не подходят ей.

— Ты серьезно озадачен, — она беззлобно усмехается. — Только не говори, что ты подумал о красных розах.

— Да, — честно отвечаю я.

— Розы не приму, — безапелляционно отвечает — Это банально.

— Согласен. Совсем не васильки.

— И я не думаю, что ты сам любишь розы.

— Если я попрошу тебя сейчас никуда не бежать, — Встаю и внимательно вглядываюсь в ее удивленные в глаза, — ты меня послушаешь?

— Если я убегу, то недалеко, — Ульяна смеется, — к Артёму.

Меня опять накрывает. Обхватываю ее теплое лицо ладонями, наклоняюсь и целую, игнорируя возмущенный взгляд толстой тетки за столиком в углу.

— Ты все же дождись меня, — выдыхаю в сладкие губы Ульяны. — Тёма сейчас в надежных руках.

— Кто-то потеплел к Дине?

— Кто-то признает ее профессионализм, — отвечаю ей шепотом, пробегаю пальцами по щеке и решительно шагаю мимо стойки к выходу.

Официантка, которая, похоже, решила, что я придурошный неадекват, прижимает к груди поднос, словно он защитит ее, если меня переклинит.

— Моя жена же сказала, что я не кусаюсь.

Официантка косит жалобный взгляд на Ульяну, но та в тихой меланхолии цедит чай. Хочу вернуться, закинуть на плечо и уволочь с собой, но я это сделаю потом.

Сейчас мне надо в цветочный.

И как же меня прет. Я не замечаю пути до ларька с цветами на углу улицы и с рыком “мне нужны цветы” врываюсь к перепуганной женщине, которая роняет телефон из рук.

— Какие? — настороженно спрашивает она.

— Не знаю! — озираюсь по сторонам.

Если цветы действительно могут выражать чувства, то мой вариант — притащить Ульяне весь ларек вместе с продавщицей, потому что меня всего распирает от эмоций.

— Дышите, — шепчет женщина.

Мой взгляд цепляется за розовые орхидеи в углу. Среди остальных букетов они обособленно нежные и вызывающие. Как сонная Ульяна тонкой пижаме на голое тело.

— Эти, — киваю на орхидеи, а затем указываю взглядом на вазу с колючим чертополохом, который обычно растет в полях сорняком. — И эти.

— Но… — продавщица едва заметно кривится. — Они же совсем не подходят друг другу.

Ласковая, желанная девочка, которая умеет кусаться и царапаться.

— Поторопитесь, — тихо и требовательно отвечаю я. — Меня жена ждет.

Меня ждет жена. Как тепло от этих трех простых слов, и какая в них глубина. Я женат, и я отец.

— Надеюсь, вас тут не хватит удар, — цветочница одаривает меня подозрительным взглядом и спешит к орхидеям. Медлит и уточняет — Вы уверены насчет чертополоха?

— Да.

— Кто я такая, чтобы кого-то учить. Всего лишь флорист с наградами.

— И оберните в белую бумагу.

— У вас странный вкус.

— Это символизм, — раздраженно отвечаю я.

— И что же вы хотите всем этим сказать? — женщина аккуратно раскладывает орхидеи на высоком столе и возвращается к чертополох.

— Что я люблю свою жену.

— Невероятно рада за вас, — выхватывает веточки чертополоха из высокой вазы и усмехается, — но таким тоном не о любви говорят, а угрожают убить всю семью.

Я не отвечаю и щурюсь на наглую флористку, которая смеется.

— Таких кадров у меня еще не было.

— Я бы на вашем месте сейчас постарался быть вежливой и учтивой, потому что в перспективе я могу стать постоянным клиентом.

— С богатой фантазией и тягой символизму?

— Да.

— То есть у меня будет шанс заказать однажды какие-нибудь жуткие и редкие цветы, чтобы вы могли выразить свои неуемные чувства к жене?

— А конкретнее?

— Например, китайский мышецает или цветок летучей мыши.

— Не слышал о таком.

— Идеально подойдет для композиции “я в ссоре с женой и невероятно напуган сковородкой в ее руке”.

— настолько жуткий?

— Ага. И дорогой, зараза, — раскладывает чертополох на белой бумаге. — Настолько дорогой, насколько и страшный.

— Каталог предоставите?

— Предоставлю, — поднимает взгляд. — Будет раздолье для вашего символизма.

Через пятнадцать минут я поднимаюсь со странным букетом в руках к Ульяне на крыльце. Сердце пропускает удар и заводится с новой силой.

— Мне нравится, — едва слышно говорит она, разглядывая цветы в своих красивых изящных руках, и поднимает глаза.

Улыбается, и все вокруг размывается в блеклые пятна. Ничего неважно, кроме ее немного печальной и уставшей улыбки.

— Хорошо, — ее ресницы вздрагивают, — давай еще раз попробуем. — Я доверюсь тебе, Макар, потому что хочу этого. Хочу узнать, каким ты можешь быть, когда любишь.

Эпилог

— Он твою сестру. — бабушка кривится, — обижал. Пытался изнасиловать, угрожал, а ты…

Было глупо ожидать от нее чего-то другого кроме обвинений и претензий. Жанна мастерски промыла ей мозги.

— Бабуль, — ласково улыбаюсь. — Жанна твой дом продает.

— Неправда.

Конечно, Жанна — милая пушистая овечка. Ничего нового, но моя обида и ревность сейчас бессмысленна.

— Мне твои соседи позвонили, — постукиваю костяшками пальцев по столу, — сказали, что пока ты в церкви возишься, она сюда риелторов водит.

— Как-ты можешь такое говорить.

— Ба, твой дом теперь записан на нее, — недобро щурюсь. — видимо, она выставит тебя за порог когда найдет покупателя.

Бабушка переводит обескураженный взгляд с меня, на Макара, который молча стоит в проеме двери, привалившись плечом к косяку.

— А дом хороший.

— Говорит он. — Думаю, что выкупят его быстро.

— Она… — бабушка садится и прижимает руку к груди. — Не могла.

— И какая ирония, — невесело хмыкает Макар, — ваш милый уютный дом может сласти бессовестный негодяй.

Поднимаю на него взгляд, ион медленно выдыхает:

— Понял. Это было лишним.

— И куда же я без дома?

— Я очень хочу съязвить на эту тему, — тихо отзывается Макар, — но не стану. Вы пожилая и не очень умная женщина.

Замолкает, сжимает переносицу и выдерживает несколько секунд молчания.

— Макар, — шепчет бабушка, — как такое могло получиться?

— С этим обязательно разберутся мои юристы, — сухо отвечает он и выходит.

Но затем возвращается, целует меня в макушку и шепчет:

— Я пойду сарай осмотрю.

— А что с ним не так? — испуганно шепчет бабушка.

— Ремонта требует. Он весь косой и кривой.

Вот теперь точно выходит, и бабушка закрывает глаза.

— Я не верю, Уля. Соседи могли и наговорить на Жанну.

— Конечно, — усмехаюсь я. — Ты можешь поверить только в то, что я, например, ударила Жанну. Или в то, что сына голодом морила. Да, я соглашусь с Макаром, что ты не очень умная, ба.

Оскорбленно смотрит на меня и поджимает губы.

— А ты мне все эти недели даже не звонила, — всматриваюсь в ее блеклые и мутные глаза.

— Ты могла сама позвонить.

— Не могла, — слабо улыбаюсь я. — Не хотела слышать причитания о том, какая я плохая сестра. Я держала связь с твоими соседями, чтобы быть в курсе, а не заболела ли ты. И ты до сих пор не спросила, как у меня дела.

Молчит, и приглаживаю скатерть.

— Как так получилось, что Жанна так ловко смогла тебя настроить против меня?

— Я не знаю… — сипит в ответ — Уля, я… Похоже, старая дура… И скоро стану бездомной.

— Если Макар решил ремонтировать сарай, то дом у тебя останется, — перевожу взгляд на красную цветущую герань на подоконнике, — ба, ладно обо мне ты не беспокоилась, что я, паршивка такая, сестру обижаю, но ты ведь и об Артёме взяла и забыла.

Встаю и оправляю подол платья:

— Обидно. А вдруг с нами за это время что-то могло случиться?

— Уля…

— Я не была твоей любимой внучкой, да? — встряхиваю волосами, чтобы прогнать напряжение из тела.

Отворачивается и всхлипывает, прижав уголок полотенца к губам.

— Зато ты у меня была любимой бабушкой. И не останешься ты на улице и без заботы, когда она тебе потребуется.

Выхожу из кухни, сворачиваю в темный закуток и жду. И да, мои подозрения оправдываются. Бабушка звонит Жанне, плачет, что заявилась я с Макаром и наговорили ей всякого.