Свет твоих глаз

Михаил Леонтьевич говорил таким тоном, каким обычно вёл заседания, и Людмиле моментально захотелось взять под козырёк. Правда, козырька у неё не было, только смешная косынка в синий горошек.

Они сосредоточенно работали над солнцем, и на этот раз Людмила не стала нарушать молчание, — нарушил Мельников.

— А по поводу того, что голова занята другим… Это достаточно давно и ещё надолго, до сентября примерно. Именно такой срок мне дали для размышлений.

"Для размышлений о чём?" — чуть не спросила Люда, у неё даже губы дрогнули, но она так и не решилась. Михаил Леонтьевич объяснил всё сам.

— Мне предлагают перейти на работу в Горком комсомола и продолжать строить карьеру там. Пока курировать весь наш район, а дальше — как пойдёт. Если пойдёт так, как надо, то впереди — работа в Горкоме партии. Мне ведь двадцать восемь исполнится осенью.

— А почему вы так напряжённо думаете об этом, Михаил Леонтьевич? — удивлённо спросила Люда.

Она была уверена в том, что путь по такой карьерной лестнице — это именно то, к чему стремится Мельников.

— Потому что работу инженера придётся оставить, а с завода — уйти.

Вот как. Значит, через несколько месяцев Мельников уйдёт с завода. А следующим летом Света выпустился из садика… Если Мельниковы раньше не переедут куда-нибудь в центр города, и Света вообще не пойдёт в другой сад.

Что ж. Жизнь не стоит на месте, и это абсолютно закономерно. Правда, как ни пыталась Люда радоваться за Мельникова, у неё ничего не получалось. Возможно, потому что и сам он радостным не выглядел.

— Я уверена, что вы всё хорошо обдумаете и примете правильное решение, Михаил Леонтьевич, — отогнав мрачные мысли, твёрдо сказала Люда.

— Мне бы вашу уверенность, — задумчиво ответил Мельников.

— Михаил Леонтьевич, перед вами открывается большое будущее.

— Безусловно, — кивнул Мельников. — Я вот только не уверен, что это именно то будущее, которое нужно мне. Что это моё будущее.

— В любом случае, время на раздумья ещё есть, — опять попыталась подбодрить собеседника Людмила. — Подумаете и поступите так, как подсказывает ваше сердце. Речь ведь идёт о вашей жизни и о вашем будущем. Никто не имеет права решать за вас.

Она никогда раньше не замечала, что Мельников такой странный и вдумчивый, с мятущейся душой. Ей казалось, что он обыкновенный карьерист.

— Спасибо вам, Людмила Евгеньевна, — снова заговорил Михаил Леонтьевич, когда они убирали кисти и краску, закончив работу.

— Это вам большущее спасибо, Михаил Леонтьевич! Знаете, вы ведь единственный, кто откликнулся на просьбу о помощи. Я обязательно сделаю газету по результатам конкурса и повешу в раздевалке. Там будет огромная благодарность вам.

— Я желаю вам… то есть, нам победы, — улыбнулся Михаил Леонтьевич. — А благодарю я вас за то, что выслушали. И ещё очень хочу попросить: пожалуйста, пусть мой рассказ о предложении из Горкома останется между нами. Понимаете, я никому не рассказывал об этом. Вообще никому. Однако мне очень нужно было выговориться, чтобы меня выслушал адекватный, неравнодушный, но и не заинтересованный в моём решении человек.

"Я очень заинтересованный человек. Очень. Если ты примешь решение уйти с завода, я скорее всего, и не увижу тебя больше".

Мысль появилась против воли, но Люда оставила её как есть, не стала отгонять. Просто уже устала. Устала отгонять мысли.

— Провожу вас, Людмила Евгеньевна? — спросил Мельников, когда убрал коробку в подсобку, умылся, переоделся и снова вышел на улицу.

Люда нарочно осталась на участке, изображая бурную деятельность, чтобы не идти домой вдвоём с Мельниковым.

— Вы идите, Михаил Леонтьевич, не ждите меня, — с притворной лёгкостью ответила она. — У меня есть ещё кое-какие дела здесь.

— Хорошо, — кивнул Мельников, и Люда увидела по его глазам, что он всё понял. — До свидания, Людмила Евгеньевна!

— До свидания. Ещё раз большое… спасибо, — остаток фразы Люда говорила уже в быстро удаляющуюся спину Михаила Леонтьевича.

В понедельник, во время подведения итогов конкурса, участок, который оформляли Люда и Михаил Леонтьевич, был признан лучшим.

* * * * * * *

Газету Люда сделала, как обещала, и повесила в раздевалке, вот только Михаил Леонтьевич так и не прочитал "огромную благодарность", предназначенную для него, поскольку в детском саду не появлялся.

А в середине июня Люда ушла в отпуск, но перед этим сняла газету, которая так и висела до сих пор. Отпуск, разумеется, проходил дома: Люда старалась максимально помочь родителям по хозяйству.

Своей дачи у них с Анатолием не было, но они очень активно помогали и матери Толи, и родителям Людмилы, потому без запасов на зиму никогда не оставались.

Родная тётка Анатолия жила в соседнем регионе, и каждое лето свекровь ездила к ней в гости. Вот уже второй год она брала с собой Юльку.

Был конец июня, и свекровь с Юлей должны были вернуться домой через пару дней. Люда помогала родителям — вот уже второй день они окучивали картошку. Анатолий, который также был в отпуске, остался на хозяйстве в доме матери и тоже занимался огородом.

Монотонная, но не очень тяжёлая работа сейчас как нельзя больше соответствовала душевному состоянию Люды. Вот уже месяц сердце её было не на месте: мысль о том, какое всё-таки решение примет Мельников, не отпускала Людмилу.

Молодая женщина уже давно перестала бороться со своими тяжёлыми и запретными думами, просто ожидая того момента, когда наваждение пройдёт само по себе.

Должно же оно когда-то пройти? Тем более, заседаний Комитета пока не было, и скорее всего, до второй половины августа не будет. А в сентябре Михаил Леонтьевич, вероятно, пойдёт на повышение.

Помается, подумает и пойдёт, никуда не денется. Иначе ради чего всё это затевалось? Вся его общественная нагрузка, вся активная деятельность в качестве комсорга завода? Нет, такими возможностями, которую дала Мельникову судьба, не разбрасываются…

Глубоко и печально задумавшись, Людмила не слышала, как её сначала звали из-за забора на целых два голоса, а потом и мать с отцом пытались дозваться.

— С тобой всё хорошо? Не перегрелась?

Люда, прекратив окучивать, выпрямилась и оказалась лицом к лицу с отцом, Евгением Савельевичем.

— Всё хорошо, — непонимающе ответила Люда и поправила сбившуюся белую косынку. — А что случилось?

— Пришли к тебе, — отец указал в сторону деревянной двери, ведущей в огород из надворных построек.

Около свежей поленницы стояли Лариса и та самая её соседка Зойка, которая тоже входила в комсомольский актив завода. Оставив тяпку, Люда заспешила к гостям.

— Ну привет! — воскликнула Лариса, с интересом глядя на Людмилу. — О чём это ты так замечталась? Или о ком?

— Да просто задумалась и не слышала, — максимально уклончиво, но по возможности честно ответила Люда. — Здравствуй, Лариса! Здравствуй, Зоя! Чай с мятой будете пить? У нас тут самовар на веранде.

— Некогда чаи гонять, Люд, — с сожалением ответила Лариса. — Хотя я бы не отказалась. Зойка вот примчалась ко мне прямо в садик, ты ей нужна очень срочно. Она и домой к тебе бегала, но там у вас избушка на клюшке. А где твои родители живут, Зойка не знала. Я из садика отпросилась ненадолго, и мы сюда полетели.

— А что случилось-то? — Люда вдруг почувствовала, как сердце сжалось от страха, даже перестало стучать на некоторое время.

— Внеочередное заседание комитета комсомола сегодня, — затараторила Зоя, пышнотелая светловолосая девушка лет двадцати. — Через час начало. Мельников сначала сам искал тебя…

— Верно, искал! — вставила Лариса. — Был в саду после обеда, но ко мне не подошёл, хотя я на участке была в тихий час, так, по всей территории пробежался и исчез.

— А Света разве не знает, что я в отпуске?

— Света уехала с матерью на Балтийское море, уже дней десять как. Почти сразу, как ты в отпуск ушла. Вернутся скоро, — пояснила Лариса. — Ладно, девчонки, вы тут сами. Побежала я.

Лариса кивнула и быстро вышла из огорода, а Люда повернулась к родителям и крикнула:

— Мам, пап! Я на завод, на внеочередное заседание комитета комсомола. Вечером снова приду, помогу.

— Да не приходи уже, — махнул рукой отец. — Тут осталось-то, сами доделаем. А то Анатолий тебе скоро прогулы ставить начнёт.

— Спасибо, Зоя! Я домой, переоденусь хоть, — Люда бросила критический взгляд на свои старые спортивные штаны с вытянутыми коленями и грязную футболку.

— Не опаздывай, — улыбнулась Зоя и помахала рукой Людмиле. — А то комсорг пропишет всем по первое число. Очень уж сердитый был сегодня, очень срочное что-то.

Теряясь в догадках, Люда заспешила домой, где успела быстро ополоснуться, надеть пёстрое летнее платье и собрать в "хвост" влажные волосы. Достала из шкафа "праздничные" чешские босоножки, посмотрела на них, хотела убрать обратно, но решилась, надела.

Быстро посмотрела в зеркало. Кожа под летним солнцем стала будто ещё более гладкой, чем всегда, и золотистой. Волосы, наоборот, выгорели, и Люда превратилась почти в блондинку. Открыв дверцу шифоньера, Люда взяла из специального контейнера бледно-розовую помаду, что делала крайне редко, опасаясь недовольства мужа.

Мысленно сказав себе, что она никому ничего плохого не делает, Люда накрасила губы и почти бегом покинула квартиру.

…По глазам Мельникова, с которым не виделась больше месяца, Люда смогла в полной мере оценить то, какое впечатление на него произвёл её внешний вид. Взгляд ясных, немного раскосых глаз то и дело останавливался на лице Люды. Останавливался и будто замирал. А сердце Люды в эти моменты готово было выскочить из груди, хотя внешне женщина оставалась абсолютно спокойной.

Сам Михаил Леонтьевич тоже успел загореть и стал выглядеть как-то мягче, моложе. Люда думала о том, что они встречались на заседаниях больше двух лет, почти два с половиной года, но почему-то раньше она не замечала комсорга, не обращала на него внимания.

Какой же спокойной тогда была её жизнь! Предсказуемой и размеренной, зависящей лишь от капризов погоды, детских болезней дочки и настроения Анатолия. Что случилось? Почему всё перевернулось вот так? Ведь её, Людмилу, будто подменили…

Повод для срочного созыва Комитета оказался вполне законным: послезавтра, в субботу, должен состояться Первый городской комсомольский туристический слёт, посвящённый грядущему шестидесятипятилетию Октябрьской революции.

Предполагалось, что в последующие годы этот турслёт станет традиционным, и к участию в нём будет привлекаться всё больше комсомольцев. В этом году, юбилейном, туристический слёт был первым, пробным, и участие в нём должны были принять только активисты. Зато явка была обязательной.

Встреча должна была состояться в субботу, в семь часов утра на площадке около проходной завода. К месту турслёта — большой поляне, расположенной около села Кировского, — участников должен был доставить заводской автобус.

Большую газету, представляющую "команду" завода, Мельников собирался сделать лично, а остальным участникам раздал слова речёвки и песни. К субботе следовало заучить всё это назубок.