Эффект Боке

Глава 18

— Где Марта? — прохрипел Шейн, просыпаясь.

Он несколько раз моргнул, вспоминая, что с ним случилось. Когда Шейн открыл дверь в квартиру, на него напал Хьюберт. Видимо, он поджидал этажом выше. С точки зрения борьбы Шейн все сделал правильно, и даже успел, как следует вмазать ублюдку, однако, не сразу заметил, торчащий из шеи шприц.

Пульс участился, ощущения и мысли стали расплывчатыми, неясными. Шейн стремительно терял сознание, продолжая активно двигаться и разговаривать. А после ему стало нечем дышать, мышцы парализовало, и Шейн погрузился в глубокий сон.

Проснувшись, он услышал копошение Хьюберта. Больной выродок крепил фотографии крупного формата на деревянный стенд. Шейн сидел прикованный наручниками к стулу из кованого железа, больше напоминавшему огромный трон. Подобные вещи чаще всего используют в ландшафтном дизайне для украшения садов или парков. И где он только взял это гигантское извращение?

— Не разочаровывай меня, Шейн, — не оборачиваясь, негромко произнес Хью. — Зачем тебе эта серость?

Непроизвольно дернув руками, Шейн зарычал, желая свернуть Хьюберту шею. Даже не за то, что тот вколол какую-то дрянь, обездвижил, затащив в свою халупу, а за то, что посмел говорить о Марте. Подверг его любовь отвратительному испытанию, обидел, унизил… Любовь… Шейну нравилось смаковать это слово, оно ласкало его, грело, теплилось внутри, как что-то невесомое, светлое, едва уловимое. Мир окрасился новыми красками. Никогда раньше Шейн не жил ради того, что нельзя купить или сжать в руках. Любовь изменила его, именно поэтому он должен был успокоиться, хладнокровно подумать и остаться в живых. А что если Хьюберт все-таки решит убить Марту? Комок застрял в горле, не желая проходить глубже.

Хьюбет продолжал ковыряться со своими шизоидными снимками. Шейн тянул цепи наручников, металлические браслеты впивались в кожу. Гнев разрастался, клубился, пыхтел, разгораясь ярким пламенем, будто жаркий костер. Гремучая змея ненависти рвалась наружу, с шипением выгибаясь, скручиваясь и кидаясь, брызгая ядом. Тяжело дыша, едва сдерживаясь, Шейн наблюдал за Хьюбертом. Если бы взглядом можно было убивать, то бедняжка Хью давно бы умер несколько раз подряд в тяжелых мучениях.

Удерживая злость в сжатых в кулаки руках, Шейн осмотрелся. Нужно хорошо подумать, истерика не поможет ему исправить сложившуюся ситуацию. Он не сумасшедший маньяк, а значит умнее Хьюберта. Что там говорила София? Преданный поклонник? Безумный фанат? Шейн крепко зажмурился. Какая-то нелепица. Сюрреализм в чистом виде. Если бы только он был прикован к деревянному стулу, а не металлическому…

Шейн сидел в пустой комнате, где кроме стула и стенда ничего больше не было. Здесь недавно сделали ремонт: оклеенные белыми обоями под покраску стены, сверкали белизной, на полу не было ни единой царапины. Шейн чувствовал окно за спиной, он пытался повернуться, но не мог. Спинка «трона» была слишком высокой. Шейн притих, он задурил голову стольким девкам, что вполне мог бы выпустить энциклопедию по этому поводу, неужто он не справится с одним недомужиком?

— Твои работы? — скривился Шейн, пытаясь выдавить улыбку, — очень интересно.

На какое-то мгновение Хью, стоящий к нему спиной, замер. Шейну даже показалось, что он раскусил его хитроумный план, но Хьюберт как будто расцвел, оборачиваясь. Его глаза горели, словно рождественская елка. В последний раз на Шейна так смотрела Эмма. Бедная девочка умерла совсем молодой. Ненависть и отвращение вспыхнули алым пламенем по новой, обжигая внутренности Шейна.

— Ты знаешь, когда именно мы познакомились?

У Хью было такое идиотское выражение лица, что Шейну подумалось, будто сейчас он встанет на цыпочки, раскинет руки, начнет петь и танцевать, как в каком-нибудь дешевом мюзикле, рассказывая свою «потрясающую» историю любви с его фотографиями.

— Нас познакомила Марта, — изо всех сил тянул в разные стороны губы Шейн.

— А- а! — погрозил пальцем Хью, меняясь в лице, — господи, мне столько нужно тебе рассказать.

«Ну хоть его, то уже не упоминай!» — почувствовал подкатившую к горлу тошноту Шейн. Он не был уверен, что это связано с тем, что последний укол инсулина он сделал почти двенадцать часов назад.

— Я столько раз представлял эту нашу встречу, — достал еще несколько фотографий из сумки Хью, широко улыбаясь, — мы должны были учиться вместе. Но тебя взяли, а меня нет, — вдавил голову в плечи Хью.

Он поджал губы словно маленький ребенок, а Шейн разглядывал его штаны, пытаясь понять, где именно он хранит ключи от наручников.

— Но я не в обиде на них. Я так долго искал себя, — взмахнул он руками, — фотографировал, рисовал, лепил и мастерил, но, знаешь, все не то. Никто не ценил моих работ, они не находили отклик в душах поклонников. Меня вдохновил именно ты.

Хью прижал руки к сердцу:

— Я очень хорошо помню, как увидел тебя впервые. Ты всегда был таким ярким, кричащим, солнечным! Вокруг вились шикарные девушки. Ничего тебя не беспокоило. Жизнь выстлала красную дорожку и все получалось, как по маслу! Человек- праздник.

«Человек — один укол в предплечье, парочку в живот и в бедро перед сном», — подумал Шейн, но не стал озвучивать свои мысли.

— Я мечтал походить на тебя, — достал Хью синий матерчатый чехол для шприцов и несколько ампул, раскладывая все это добро на полу, рядом с фотографиями.

Шейна перекосило. «Привет, тетродотоксин», — подумал он, тело прошибло холодным потом.

Однажды, много лет спустя, я увидел твои работы в журнале VOGUE и они сбили меня с ног, — поправляя шприцы, Хью продолжал жестикулировать, наслаждаясь собственной речью, — потрясающая композиция, чувство стиля, цвета, света. Полная гармония задумки и исполнения. Мне хотелось урчать от удовольствия.

Хью поднес ладони к животу, медленно подымая руки вверх, как бы выпуская энергию наружу.

— Но ты не просто поразил меня, ты вдохновил меня, — Хью кинулся к фото на полу, показывая их Шейну, — я зажил новой жизнью, я взорвался. Я словно родился заново, осознавая, что именно хочу создать.

Хью подошел совсем близко, демонстрируя снимки трупа Эммы с разных ракурсов. Шейн заметил очертание маленького ключа в кармане штанов Хьюберта.

— Кому нужны притворные изображения, если можно создать, то что останется на века! — уже не говорил, а кричал Хьюберт. — То, что способно замереть, словно в камне! Мы соавторы, Шейн, мы пришли в этот мир для нового вида искусства. Мои потухшие, но все еще красивые девочки взорвут все галереи мира!

— Можно? — Шейн изобразил восторг и поднял скованные руки, желая получить снимки ближе.

Хью довольно кивнул, отдавая фотографии. Шейн воспользовался моментом и схватил маньяка за руку, быстрым, ловким движением выворачивая и ломая пальцы ублюдка. Хьюберт завыл от боли.