Соблазн

Глава 16

– Как ты меня достал, вот честно, – Костя пружинистой походкой прошелся по гостиной, рассматривая творения Ангела. Себя любимого и голого я предусмотрительно прикрыл простынкой, – ты сколько собираешься девчонке голову морочить и когда правду скажешь? Она же не щенка потерянного ищет и не забытый в парке зонтик, а мать. Демид, умершую и до сих пор надеется ее увидеть.

– Я все понимаю, – сжимаю кулаки и ударяю ими по дивану, на котором сижу. Но сказать Ангелу правду сейчас невозможно. Слишком все шатко, а я увяз в ней уже по уши. Думать адекватно не получается. Даже звоню среди ночи, как влюбленный, напичканный гормонами подросток, напрашиваюсь в гости и сыплю романтическими признаниями.

Скажу только тогда, когда и для нее все перестанет быть игрой. Мне нужна стопроцентная уверенность, что она не надумает себе непонятно чего и не свинтит в запале в свои Штаты. Я своего Ангела какому-то скучному задроту не отдам.

– Понимаешь, – кивает он и останавливается передо мной, – тогда какого хуя молчишь? И меня заодно подставляешь?

– Я заплачу, сколько скажешь, – поднимаюсь на ноги и иду в кухню, – и тебе пора уходить, она скоро придет. Не хватало только, чтобы вы пересеклись.

– Демид, неделя тебе.

– Две, – оборачиваюсь к нему, – Костя, да помоги мне, блядь! Не дави.

– Из-за вас дебилов, что со своими бабами разобраться не можете, раньше времени поседею, – шипит он и тащится на выход, – предупреждаю, две недели – крайний срок.

– Спасибо, друг, – с облегчением выдыхаю и прислоняюсь к стене в коридоре, – сочтемся.

– Да мне не надо, – присаживается Костя и завязывает шнурки на своих кедах, – ты Лерке корону обещал? Обещал! Вот и будь добр, порадуй крестницу.

– Ей с брюликами?

– Ой не смеши, – поднимается он на ноги и стряхивает ладонью с майки невидимую пыль. Надпись на ней кричит «уберите руки от царского тела». И где только берет такие? – ей и пластиковая нормально зайдет, главное чтобы розовая.

– Куплю лучшую, – уверенно киваю и выталкиваю его на лестничную клетку, – заеду на выходных, наверное.

– На выходных, – кидает тот, уже нажимая на кнопку лифта, – ты уже не в Москве, так что бегать от нас и от своих обязанностей крестного безнаказанно не получится. Как сестра?

– Учится, – жму я плечами, – звонит раз в три дня, проверят не стух ли я тут и не смыло ли дождем.

– Бросай свои замашки Московские, – Костя уже зашел в лифт, – и начинай обратно любить погоду, все равно от нее никуда не деться, – хохотнул подонок и уехал вниз.

Мда. Тоскливо вздыхаю. К погоде действительно пока привыкать заново.

Захлопываю дверь квартиры и иду обратно в гостиную, скидываю с картины Ангела простынь. Пока ничего радужного. Если она меня видит таким, как нарисовала – то шансы у меня на ее понимание не ахти какие.

Блядь, да как подступиться к ней нормально? Не пускает же совсем. Ни в ресторан, ни в кино ее не сводить. Даже пить кофе со мной теперь отказывается. Хотя пить кофе и смотреть на человека, которого ты голым два часа рисовала – возможно и слишком.

Мне эта неделя, что приходится выставляться напоказ далась непросто. Голым, полностью раскрытым перед кем-то – это для меня в новинку. Обнаженным чувствуешь себя не только снаружи, то и внутри. А как она смотрит во время работы, словно заколдованная. Глаза блуждают, всматриваются, словно внутрь заглядывают и полосуют там.

Хочу ее, подыхаю. Не знаю, как каждый раз отпускать получается и получится ли сегодня. Все терпения выскребла до самого донышка, ведьма.

Даже в ресторан вчера выбрался, чтобы немного проветриться. Костя притащил Матвея и Арса. Втирал, что в Москве вообще делать нечего и хорошо, что вернулся. Мужики шутили, даже в покер в випке пару раз перекинулись. Но все не то, в голове только Ангел вертится в ее соблазнительных блузках и обтягивающих брючках или юбочках.

А когда в юбочках, так вообще мрак в голове наступает.

Не думал вообще, что от женщины реально так может вести. Сколько их у меня за эти годы было, не знаю. Счет никогда не вел. На Лене остановился, потому что решил, что смысла перебирать девок больше нет.

– Привет, – раздалось тихо сбоку и я обернулся. Даже не услышал, как она вошла.

– Привет, – мягко улыбаюсь и привычно осматриваю. Сегодня Ангелина особенно хороша. Небесно-голубой топ с глубоким вырезом и обтягивающая юбка, белая. Коленки открыты, полоска живота между топом и блузкой явно оставлена для меня-мазохиста.

– Прекращай звонить мне среди ночи, – она нетерпеливо постукивает своей голой ступней по ковру, – ты похож на маньяка.

– Могла бы и не брать, – обхожу Ангела и направляюсь в кухню, – будешь кофе?

– Нет, – отказывается она и начинает обход своих работ. На каждую смотрит. Здоровается с ними, что ли? Заканчивает моей обнаженной, но той достаётся лишь смазанный незаинтересованный кивок. Вот злит, будто пейзаж интереснее меня.

– А я выпью, пожалуй, – бросаю уже из кухни, – как-то плохо спал сегодня, может потому что один…

Наливаю себе двойной эспрессо и постепенно выливаю в себя, надеясь, что туман в голове рассеется. А еще, что этот блядский наряд меня не спровоцирует на необдуманные действия.

В гостиную возвращаюсь минут через десять, где эта холодная стервочка уже приготовила свои кисти и краски. Сидит на стульчике в телефоне и в шарики играет. Это я по звуку приложения слышу. Скучно ей. Ну-ну.

– Раздевайся, – бросает она безразлично, все еще не отрываясь от телефона. Вот сука! – думаю еще два или три сеанса и мы закончим.

– Хорошо, – стаскиваю через голову майку и бросаю на диван, туда же летит и все остальное. Это уже дежавю какое-то мазохистическое. Каждый раз вот так. Не представляю, каково это быть натурщиком.

– Отлично, – Ангелина откладывает телефон и медленно подходит, чтобы поправить позу. Ее ладони берут мои, наши пальцы встречаются и переплетаются. Она шире разводит руки, скользит глазами по моей груди и выше, прислоняет пальцы к линии челюсти и регулирует наклон головы, – вот так.

– Каждый раз чувствую себя твоей куклой, – смотрю на нее снизу вверх и мы оба в который раз игнорируем то, что стоит между нами.

– Так и задумано, – Ангелина нагло расплывается в улыбке. Чувствует себя главной сейчас. Думает, я безопасный, раз так смирно себя веду.

Как же ты ошибаешься, малышка, мне же до предела осталось совсем чуть-чуть.

Ангелина возвращается к холсту и погружается в работу, отключаясь окончательно. Пальцы с кистью легко порхают по палитре, смешивая оттенки и переносят краски на холст.

Эта ее работа вообще не похожа на все то легкое и невесомое, что я видел раньше. Но и на депрессивные работы после развода тоже. Тут что-то совсем другое – темное, завораживающее. В поглощающих черных и разжигающих красных тонах. Даже учитывая, что я знаю, что на картине я, все равно могу долго стоять перед ней и не отрываться. Иногда искусство почти ослепляет и я чувствую это на себе. Кажется, что человек на холсте еще более реальный, чем я сам. Мышцы, и вены на них, так объемны, что создается ощущение, будто можно прикоснуться и почувствовать их упругость и гладкость. Взгляд испепеляющий, давящий, подчиняющий и вся та привлекательность, что я видел в себе в зеркале, на картине словно вывернутая, злая, демоническая.

Ангел рисует не меня, а то, что видит во мне, транслирует свои мысли и свою борьбу со мной. И мне кажется, моя девочка проигрывает.

– Хватит на сегодня, – тяжело выдыхаю и смотрю на часы, меня не хватило даже на час. Не могу больше. Терпение совсем истончилось.

– Ладно, – она послушно откладывает палитру и кисти, – продолжим завтра. – Оцепенение, владеющее Ангелом во время работы отступает и она возвращается к реальности. Осматривает комнату, меня лишь вскользь и быстро отводит глаза. Ладони сжимаются в замок на коленях, глаза смотрят вниз, плечи немного подрагивают.

Малыш, а может тебе еще сложнее чем мне? Ты такая чувствительная и эмоционально отзывчивая, закрываться от меня должно быть целое испытание для тебя.

Так может и не надо?

– Ангел, – подхожу ближе и становлюсь у нее за спиной, – расскажешь мне о ней? – не могу удержаться и очерчиваю ладонями хрупкие плечи, сжимаю руки. Ощущение ее тепла подпитывает и дразнит, хочется все больше и больше.

– Что именно? – она вскидывает свой взгляд на картину перед собой, – тебе не нравится?

– Не в этом дело, – я возвращаюсь обратно и пальцами разминаю шею, – но я тут на дьявола похож и стою на горе золотых слитков и драгоценных камней.

– Так ты же именно их и продаешь, разве нет? Все так и есть.

– Ну допустим, – пальцы мимо мой воли зарываются ей в волосы и я бесстыдно прислоняюсь своим животом к ее спине, тяну к себе, – и мне даже нравится корона и демонический взгляд исподлобья. Но кто эти два черных ангела, что обнимаю меня за руки и тащат во тьму?

– Гордыня и вседозволенность, – выдыхает она с хриплым смешком, – мне кажется, очень подходит. Картина будет называться «порок».

– Забавно, каким ты видишь меня, – ладонь забирается в вырез топа и тащит ткань вниз, оголяя грудь.

– Демид, – срывается шумно и поверхностно. Ее ладони пытаются ловить распоясавшиеся мои.

– Порок, говоришь, – тяну Ангела за талию наверх и разворачиваю к себе, – разве ты можешь ему противостоять?