Законы притяжения

Шаг 40. Романс для себя

Жанна лежала в тесной обшарпанной палате маленького провинциального городка. Она открыла глаза и посмотрела на сидящего рядом с ней Сергея. Заметив, что Жанна проснулась, он подсел к ней поближе.

"Как это было, лишняя горечь,

Как это будет – нам ли судить!

Близится полночь, милый, близится полночь,

Можно будильник не заводить"

– Проснулась? – Сергей провёл пальцами по её лицу, собирая рассыпавшиеся волосы. – Как ты себя чувствуешь?

– А ты как думаешь? – безжизненно ответила она, с тоской глядя на него.

– Надо жить дальше, милая, – он взял её за руку и поцеловал. – Главное, что ты жива.

– Я уже не понимаю, что главное, что нет, – она закрыла глаза, борясь со слезами.

– Мы выжили! Понимаешь? – сжимая её руку, он пытался приободрить её. – А могли бы…

– Перестань. Не надо… – она отвернулась к стене, пальцем ковыряя краску.

– У тебя ещё будут дети.

– Нет. Не будет. Его не будет. Твоего сына, – глухо сказала Жанна, сдерживая рыдания.

– Я понимаю, – Сергей пересел к ней на кровать, постаравшись её обнять.

"Близится полночь, милый, близится полночь,

Можно будильник не заводить"

– Ни хрена ты не понимаешь! – Жанна, не сдержавшись, разрыдалась. – Я ведь сначала думала сделать аборт! Сечёшь? Ничего тебе не сказав. Думала, что ребёнок будет только мешать нам, работе, создавать сложности, что он совершенно не вписывается в мой график, в моё расписание, в мою жизнь. В мои представления о жизни, – он обнял Жанну, крепко прижав к себе и целуя её мокрое от слёз лицо. – Но потом посмотрела на Свету… Вспомнила твою Аню… Оглянулась на свою жизнь… А что в ней? Что в ней такого, из-за чего стоит жить? Пашешь как… как лошадь, изо дня в день. Тащишь всех за собой. А как упадёшь на землю без сил, не сможешь встать, – так через тебя перешагнут или просто подвинут в сторону, чтоб никому не мешала… и забудут. И всё! Понимаешь? – Сергей хотел ответить ей, но она схватила его за голову и закричала. – Молчи! Я не закончила, – и вдруг резко прижала его голову к своей груди и стала легонько раскачиваться. – Я в какой-то миг вдруг почувствовала, что мир вокруг меня изменился, стал другим, непривычным. Даже можно сказать, необыкновенным. Появились оттенки, сложные цвета. Понимаешь, о чём я? Я вдруг ощутила себя частью этого мира. Ощутила, как с ним меня соединяет какая-то нить, пуповина, что ли, через которую каждый день вливалась радость от простого существования, от обычной мысли, что я есть! Я словно наполнилась изнутри каким-то глубоким смыслом. И, наконец, успокоилась. Внутри себя, где-то очень глубоко. Не хотелось больше никуда бежать. Мне стало хорошо с собой наедине, спокойно. Захотелось просто тишины. Раньше я не могла выносить одиночества, всё время стремилась быть среди людей, в какой-то движухе. А потом… Я решила оставить ребёнка. Даже если бы ты ушёл от меня. Дальше-то уже некуда. Дальше только старость и смерть, – она выпустила его из рук, упав на подушку. – И вот, я здесь, опустошённая, без сил, потерявшая веру и смысл… – и замолчала, глядя в окно.

"Выбрали сами, некуда деться,

Что там созвездия, карма и рок!

Хватит ли сердца, милый, хватит ли сердца,

Встретить с улыбкой новый урок"

– Ничего не кончено. Слышишь? У тебя всё ещё впереди. Это случается, да. И мы ничего с этим не можем сделать. Можем сколько угодно жаловаться, материться на судьбу, на Бога. Рвать на себе волосы. Но не можем изменить неизбежного. Мы можем его только принять.

– Как? Скажи мне, как? – она схватилась за его джемпер.

"Хватит ли сердца, милый, хватит ли сердца,

Встретить с улыбкой новый урок."

– Для начала нужно просто переключиться. Не зацикливаться на том, что случилось, а сфокусироваться на другом. Ты жива, я жив, впереди съёмки, да много всего впереди. Вспомни, как ты шла к этому фильму, сколько всего вынесла. И теперь готова отказаться? Вот так?

– Я ничего уже не хочу! Мне всё равно. Будет он или…

– Это пройдёт. Поверь мне. Я был на твоём месте. В том смысле, что ничего не хотел, только умереть. Всё тяготило тогда, угнетало. Откроешь с утра глаза и думаешь, зачем я проснулся? Но это – путь в никуда. Только бесконечное падение в бездну. Милая моя, доверься мне, просто доверься. Тебе ничего не надо делать. Просто… держись за меня. А дальше… никогда не знаешь, что приготовил для тебя новый день, как сказал великий философ Толя.

– Кто?

– Не важно. Один… хороший человек.

"Пусть всё даётся так по дурацки,

А не иначе, главное – нам!

Платим по-датски, милый, платим по-датски,

А это значит напополам"

– Серёженька… Я хотела тебе сказать… Спасибо, что не бросил меня, что слушаешь это нытьё, что…

– Милая моя, любимая, ты что? Не надо, перестань. Я никуда не уйду. Что бы ни случилось. Даже если у нас больше никогда не будет детей. Пойми, что я люблю тебя, не смотря ни на что! Но если тебе так понравилось быть беременной, я… могу постараться… снова наполнить тебя… смыслом… – он шутливо полез к ней под одеяло.

"Платим по-датски, милый, платим по-датски,

А это значит напополам"

– Дурачок! Что ты делаешь? – она оттолкнула его и стыдливо оглянулась на дверь. – Мне же нельзя… сейчас.

– Я же с ума сойду! Рядом с тобой. С такой…

– Мы что-нибудь придумаем, – она ласково провела рукой по его бедру и вдруг схватила его "хозяйство" в кулак. – Только не смей мне изменять, понял? Убью скотину, – она отпустила его и продолжила ласково поглаживать. – Нет, не переживай, не сразу. Сначала замучаю, кастрирую тупым ржавым серпом, пожарю твои сладкие шарики на сливочном масле, заставлю сожрать, а только потом убью, нежно перерезав глотку, – и глядя как Сергей на неё испуганно смотрит, истерично рассмеялась.

"Хватит вокзалов, дай наглядеться,

Может до встречи тысяча лет!

Будет ли петься, милый, будет ли петься,

Будет ли петься, прочее – бред!"

Сергей не мог понять, – шутит она или всерьёз. То, что у неё был посттравматический синдром, сомнений не возникало, но если повредилась психика и уже не восстановится? То как быть?

– Иди сюда, дурачок мой! – Жанна привлекла Сергея к себе, обнажив ему свою грудь. – Напугала маленького! – она гладила его по голове. – Не бойся. Мама шутит, малыш. Мама тебя не обидит, – и вдруг с силой прижала к себе, заплакав. – Господи, какой же ты у меня дурачок! Любимый… ненаглядный…родной…

"Будет ли петься, милый, будет ли петься,

Только бы пелось, прочего – нет!"

За окном давно стемнело. Как и в палате. Они не зажигали свет, боясь встретить в глазах другого то, что понести уже не сможет.