Пути сообщения

– А я вас не спрашиваю, – отозвалась Анаис ледяным тоном, – я вас перевожу, и точка.

– Сопротивление бесполезно? – спросил Данил, пытаясь хохмить от смущения.

– Совершенно бесполезно, – пожала плечами Анаис, и он снова почувствовал привкус металла, на сей раз от холодности.

Данил, как мог, подавил нахлынувшее возбуждение, а потом разозлился, и в этом смятении безропотно подписал бумажку о переводе, а выходя, дверью хлопнул так, что штукатурка посыпалась. Потом, правда, снова аккуратно открыл эту дверь, извинился и снова закрыл. Как говорится, вышел и вошел нормально.

Но теперь не жалеет. Работа хорошая. Анаис – все равно без шансов. А у него появилась Геля (потом Викуля, потом Милана). Все не без помощи Анаис, получается. Потому что она заведовала многими государственными проектами, завязанными на алгоритмической модели, там и работу подбирали, и любовниц. Она и его перевод обосновала легко: сказала тогда, что, согласно особенностям его нейрофизиологии, ему работа курьера подходит больше, чем нейросомнолога. Он и не спорил. Курьер был паромщиком – переводил осужденных в эксперименты, никакой личной ответственности.

Машина с Данилом свернула на заправку.

– Эй, машина! – окликнул он. – Сколько у тебя осталось заряда?

– На сорок минут, – отозвалась та.

– Ну заправь на пару часиков, – кинул он и, чертыхнувшись, вывалился в грязный снег. – Я пожрать.

Автомобиль мигнул зеленым, встал на подсос к бесконтактной платформе.

В тесном шалмане «Вкусная точка», натопленном до бани, взял кофе и пирожок, потоптался у грязной стойки. Решил записать Милане голосовое, просто узнать, как она. Вовремя остановился. Эти моменты, когда тянет склеить разбитую посудину, самые вредные. Не надо Милане писать, они же расстались. Во второй раз уже. Надо перетерпеть.

«А кто ж тебе будет кофе по утрам варить?» – спрашивала Милана с чемодана, когда уходила. «Нинка», – отвечал Данил.

Потом раздавил полторашку водки, танцевал под музыку, которую она ставила. Нинка, как правило, с музыкой угадывала.

Милана ушла от него в понедельник, а сейчас уже пятница. Все еще свербит немного и секса хочется, хотя пора бы привыкнуть. Данил полночи смотрел кино, закидывался снеками, спрашивал Нину, какую комедию посмотреть, а после выбирал детектив про убийства. Нина несколько раз пыталась уговорить его на документальный фильм про фауну саванны, но он глянул лишь смешной ролик про голых землекопов и то потому, что они не слишком прилично выглядели.

Сказал ей:

– Нина, отправь сообщение Лексу.

Она включила запись, а он спросил:

– Лекс, ты знаешь, как выглядит голый землекоп? Как длинный хуй с зубами! Прикинь, голые землекопы живут в норах. И ученые достали оборудование, чтобы заглянуть туда. И обнаружили, что среди голых землекопов есть иерархия: одни работают, другие осеменяют, самки выводят потомство, но есть категория землекопов, которые не делают ничего, а остальные подносят им еду. И вот зимой один из этих откормленных жирных землекопов затыкает дыру в норе от ветра жопой. Подходит хищник, цап за жопу – и съедает землекопа. Тогда следующий жирный землекоп идет затыкать жопой нору…

Отсмеявшись, Данил достал пиво из холодильника, и они с Ниной вместе досмотрели сериал про убийства – шестнадцать серий подряд. С Миланой, конечно, так бы не получилось.

– Хорошая ты, Нина, – сказал Данил.

– Хочешь, поговорим? – Она всегда так спрашивает: хочет он или не хочет.

А он хочет, но стесняется. Что ж теперь? Одно дело самому что-то спрашивать, другое – довериться. Так что он выдавливал из себя:

– Ну давай.

– Расскажи мне что-нибудь.

– Что?

Этот вопрос всегда ставил его в тупик. «Что-нибудь» – это что вообще? Как сказала бы Анаис, что конкретно?

– О чем ты сейчас думаешь, например?

Данил подумал, что это похоже на исповедь: как будто отец снова его притащил, как в детстве, в районную церковь и надо зайти в каморку и исповедаться. Он до сих пор не понимает, какой в этом смысл: заходишь, чего-то докладываешь стене в исповедальне, сквозь прорези с одной стороны падает солнечный свет, и в этих лучах метелью резвится пыль. Данил подставлял ладонь, смотрел, как пыль затихает. В «стену» он никогда не смотрел. Лишь мельком оглядывал очертания – святой отец или его сын? – оба они держали приход Госрелигии. И потом только в пол. Или на солнечные лучи, когда они были.

Он старался не врать, просто недоговаривал. Про Анаис, на которую он передернул, говорить не стал, но это уже позже, а про девочку из спортзала рассказывал. Ему было двенадцать, а девочка эта чуть старше, насколько он мог судить. Они с тренером бегали, а девчонки со своей спортивной теткой делали растяжку. И Данил с ужасом ждал конца занятий, глядя, как эта тетка ненормальная орет: «Растягивайся, растягивайся!» – и давит на спину девчонке, а у той ноги разъезжаются в разные стороны и слезы из глаз. «Шпагат – основа гимнастики!» – настаивала тетка, а Данил думал, что у девчонки там все порвалось. Что конкретно, он и не знал тогда, ну что-то, в общем, к чему ноги приделаны. Вечером он впервые молился не рэпом, а чтобы ноги у девчонки не отвалились. Но на следующем занятии все повторялось снова.

Отец Отец сказал, что Данил очень добрый и здорово, что молится не о себе, но, в принципе, сказал он, шпагат – это нормально и не страшно, так что не стоило ему переживать. Отец Сын (через неделю) просто сказал «это хорошо, не грех», и Данил как-то успокоился, но к шпагатам все равно испытывал неприязнь.

– Я думаю о том, что давно никому не рассказывал честно, о чем я думаю, – помолчав, признался Данил.

– Так расскажи мне.

Нинка любила спрашивать. Особенно сейчас. Данил знал, что рассказывать ей ничего нельзя, сразу доложит, но все равно отвечал. Она ему нравилась, да и не было у него никаких секретов.