Анархизм. Сочинения одного из лидеров мирового анархического движения начала ХХ века

В 1894 году борьба анархистов во Франции достигла наивысшего размаха. На белый террор республиканских парвеню ответил красный террор наших французских товарищей. Анархисты всего мира с лихорадочной тревогой следили за этой социальной битвой. Пропаганда делом нашла отклик почти во всех странах. Чтобы лучше ознакомиться с условиями в Старом Свете, Эмма Гольдман в 1895 году уехала в Европу. После лекционного тура по Англии и Шотландии она отправилась в Вену, где поступила в Альгемайне Кранкенхаус, чтобы подготовиться к работе в качестве акушерки и медсестры, а заодно изучить социальные условия. Она также нашла возможность ознакомиться с новейшей литературой Европы: произведениями Гауптмана, Ницше, Ибсена, Золя, Томаса Гарди и других художников-бунтарей, которых читали с большим энтузиазмом.

Осенью 1896 года она через Цюрих и Париж вернулась в Нью-Йорк. На руках был проект освобождения Александра Беркмана. Варварский приговор на двадцать два года тюрьмы вызвал огромное возмущение среди радикальных элементов. Было известно, что в деле Александра Беркмана Совет по помилованию Пенсильвании обратится за консультацией к Карнеги и Фрику. Поэтому было предложено обратиться к этим султанам Пенсильвании – не ради получения их милости, а с просьбой не пытаться повлиять на Совет. Эрнест Кросби предложил встретиться с Карнеги при условии, что Александр Беркман откажется от своего поступка. Однако это было совершенно исключено. Он никогда не был повинен в подобном отречении от собственной личности и самоуважения. Эти усилия привели к установлению дружеских отношений между Эммой Гольдман и кругом Эрнеста Кросби, Болтона Холла и Леонарда Эбботта. В 1897 году она предприняла свой первый большой тур с лекциями, который дотянулся до Калифорнии. Этот тур популяризировал ее имя как представителя угнетенных, ее красноречие звенело от побережья до побережья. В Калифорнии Эмма Гольдман подружилась с членами семьи Исаак и научилась ценить их усилия во благо Дела. Столкнувшись с огромными препятствиями, Исааки сначала издали «Фаербранд», а после его изъятия Почтовым департаментом – «Фри сесайти». Также во время этого тура Эмма Гольдман познакомилась с великим старым бунтарем за сексуальную свободу Мозесом Харманом.

Во время испано-американской войны дух шовинизма достиг наивысшего расцвета. Чтобы исправить эту опасную ситуацию и в то же время собрать средства для революционных кубинцев, Эмма Гольдман присоединилась к латинским товарищам, в том числе к Гори, Эстеве, Палавиччини, Мерлино, Петруччини и Ферраре. В 1899 году последовал еще один затяжной агитационный тур, закончившийся на Тихоокеанском побережье. Каждый пропагандистский тур был отмечен неоднократными арестами и обвинениями, хотя и без самых худших последствий.

В ноябре того же года неутомимый агитатор отправилась во второй тур с лекциями в Англию и Шотландию, завершив свой вояж первым Международным анархистским конгрессом в Париже. Это было во время англо-бурской войны, и вновь ура-патриотизм, как два года назад во время испано-американской войны устраивавший свои оргии, был в самом расцвете. Различные собрания, как в Англии, так и в Шотландии, срывала и разгоняла патриотически настроенная толпа. Эмма Гольдман нашла в этом случае возможность снова встретиться с различными английскими товарищами и интересными личностями, такими как Том Манн и сестры Россетти, одаренные дочери Данте Габриэля Россетти, в то время издатели журналов «Анархист», «Торч». Осуществилась одна из надежд ее жизни: она сблизилась с Петром Кропоткиным, Эррико Малатестой, Николаем Чайковским, В. Черкесовым, Луизой Мишель. Старые бойцы за благо человечества, чьи деяния воодушевили тысячи последователей по всему миру, чья жизнь и работа вдохновили другие тысячи людей на благородный идеализм и самопожертвование. Они старые бойцы, но вечно молодые отвагой прежних дней, не сломленные духом и полные твердой надежды на окончательный триумф Анархии.

Пропасть в революционном рабочем движении, возникшая в результате краха Интернационала, уже невозможно было преодолеть. Две социальные философии вели ожесточенную борьбу. Международные конгрессы в 1889 году в Париже, в 1892 году в Цюрихе и в 1896 году в Лондоне вызвали непримиримые разногласия. Большинству социал-демократов, отказавшихся от своего либертарианского прошлого и ставших политиками, удалось исключить делегатов-революционеров и анархистов. Последние решили отныне проводить отдельные съезды. Их первый съезд должен был состояться в 1900 году в Париже. Ренегат-социалист Мильеран, забравшийся в министерство внутренних дел, сыграл здесь роль Иуды. Съезд революционеров был запрещен, а делегаты разъехались за два дня до намеченного открытия. Однако Мильеран не возражал против социал-демократического съезда, который впоследствии открылся под все рекламные фанфары.

Однако ренегат не достиг своей цели. Некоторым делегатам удалось провести тайное совещание в доме товарища под Парижем, на котором обсуждались различные вопросы теории и тактики. Эмма Гольдман принимала активное участие в этих мероприятиях и по этому поводу вступила в контакт с многочисленными представителями анархистского движения Европы.

Из-за запрета конгресса делегатам грозила высылка из Франции. В это же время из Америки пришли плохие новости об очередной неудачной попытке освободить Александра Беркмана, что стало для Эммы Гольдман большим потрясением. В ноябре 1900 года она вернулась в Америку, чтобы посвятить себя профессии медсестры, одновременно принимая активное участие в американской пропаганде. Среди прочего она организовывала грандиозные митинги протеста против ужасных зверств испанского правительства над политическими заключенными, замученными в Монжуике.

Работая медсестрой, Эмма Гольдман имела множество возможностей познакомиться с самыми необычными и своеобразными персонажами. Мало кто опознал бы в маленькой блондинке, одетой в скромную униформу медсестры, «отъявленную анархистку». Вскоре после своего возвращения из Европы она познакомилась с пациенткой по имени миссис Стандер, морфинисткой, страдающей от ужасных мук. Ей требовалось пристальное внимание, чтобы заниматься очень важным бизнесом, которым она владела, – тем, что и у миссис Уоррен (содержательница борделя. – Пер.). На Третьей улице, недалеко от Третьей авеню, располагался ее особняк, а рядом с ним, связанная отдельным входом, находилась ее контора. Однажды вечером медсестра, войдя в палату пациентки, неожиданно столкнулась лицом к лицу с посетителем мужского пола с бычьей шеей и зверского вида. Это был не кто иной, как мистер Джейкобс, детектив, семь лет назад конвоировавший Эмму Гольдман в суд из Филадельфии и пытавшийся убедить ее по пути в Нью-Йорк предать дело рабочих. Трудно описать выражение недоумения на лице мужчины, когда он столь неожиданно столкнулся с Эммой Гольдман, медсестрой своей любовницы. Животное внезапно превратилось в джентльмена, пытаясь оправдать прежнее постыдное поведение. Джейкобс был «защитником» миссис Стандер и посредником между борделем и полицией. Несколько лет спустя, будучи одним из детективов окружного прокурора Джерома, он дал ложные показания, был осужден и отправлен на год в Синг-Синг.

В 1901 году Петр Кропоткин был приглашен Массачусетским институтом Лоуэлла для чтения серии лекций по русской литературе. Это было его второе турне по Америке, и, естественно, товарищи стремились использовать его присутствие на благо движения. Эмма Гольдман вступила в переписку с Кропоткиным и добилась его согласия на организацию для него цикла лекций. Она также посвятила свою энергию организации туров других известных анархистов, главным образом Чарльза У. Моубрея и Джона Тернера. Точно так же она всегда принимала участие во всех мероприятиях движения, всегда готовая посвящать свое время, способности и энергию Делу.

6 сентября 1901 года в Буффало Леон Чолгош застрелил президента Мак-Кинли. Сразу же началась беспрецедентная кампания преследования Эммы Гольдман как самой известной анархистки в стране. Хотя обвинение не имело абсолютно никаких оснований, она вместе с другими видными анархистами была арестована в Чикаго, несколько недель содержалась в заключении и подвергалась жесточайшему перекрестному допросу. Никогда еще в истории страны не было такой страшной общественной травли человека. Однако попытки полиции и прессы связать Эмму Гольдман с Чолгошем оказались тщетными. Тем не менее этот эпизод ранил ее в самое сердце. Физические страдания, унижения и жестокость со стороны полиции она могла вынести. Гораздо хуже была душевная депрессия. Она была поражена сознанием глупости, непонимания и подлости, которые характеризовали события тех страшных дней. Непонимание Чолгоша большинством ее товарищей практически довело ее до отчаяния. Взволнованная до глубины души, она опубликовала статью о Чолгоше, в которой попыталась объяснить социальные и личные аспекты его поступка. Как и прежде, после покушения Беркмана, она нигде не находила пощады, ее гнали с места на место, как настоящего дикого зверя. Это ужасное преследование, а в особенности отношение товарищей сделали невозможным продолжение ее пропаганды. Болезненность тела и души должна была сначала исцелиться. В 1901–1903 годах она не возобновляла агитационные туры. Она жила спокойной жизнью как «мисс Смит», занимаясь своей профессией и посвящая досуг изучению литературы, и в частности современной драматургии, которую считала одним из величайших распространителей радикальных идей и просвещенного мироощущения.

И все же одной цели преследование Эммы Гольдман достигло. Ее имя было представлено публике с большей частотой и акцентом, чем когда-либо прежде, злонамеренное преследование столь оклеветанного агитатора вызывало сильное сочувствие во многих кругах. Люди из разных слоев общества начали интересоваться ее борьбой и ее идеями. Теперь начали проявляться лучшее понимание и оценка.

Приезд в Америку английского анархиста Джона Тернера побудил Эмму Гольдман выйти из затвора. Она снова погрузилась в общественную деятельность, организовав энергичное движение в защиту Тернера, которого иммиграционные власти приговорили к депортации на основании закона об изгнании анархистов, принятого после смерти Мак-Кинли.

Когда Пол Орленев и мадам Назимова приехала в Нью-Йорк знакомить американскую публику с русским драматическим искусством, менеджером предприятия стала Эмма Гольдман. Благодаря большому терпению и настойчивости ей удалось собрать необходимые средства, чтобы познакомить с русскими артистами театралов Нью-Йорка и Чикаго. Хотя в финансовом отношении эта антреприза успеха не снискала, она имела большую художественную ценность. Как менеджер Русского театра Эмма Гольдман получила уникальный опыт. Мистер Орленев говорил только по-русски, и «мисс Смит» пришлось выступать его переводчиком на различных светских приемах. Большинство аристократических дам с Пятой авеню даже заподозрить не могли, что милая антрепренерша, которая так занятно обсуждала философские вопросы, драму и литературу за их файф-о-клок, – это «печально известная» Эмма Гольдман. Если последняя когда-нибудь напишет автобиографию, она, без сомнения, расскажет много интересных анекдотов в связи с этим опытом.