СССР: вернуться в детство?..

19. НЕ ВСЁ БОБЫЛЯМИ СИДЕТЬ

МАТРИМОНИАЛЬНОЕ

Машина у дядьки диспетчера была по советским понятиям о-го-го! Новенький жигуль, весь из себя блестящий, ярко-синего цвета. Он подвёз нас к подъезду и помог маме донести до квартиры сумки. Хитрый какой, заодно адрес узнал. Мы с бабушкой зашли домой первыми, пока они на площадке обменивались вежливыми любезностями.

— Видный мужик, — высказалась бабушка, когда мама зашла.

— Ага, — согласилась я, — но в этот раз мы не будем принимать поспешных решений, да?

Мама фыркнула.

— Как сессия-то? — спросила я.

Сессия прошла, как и положено сессии, разнообразно, со своими победами и мелкими недоразумениями.

— Шаманова видела! — возмущённо сказала мама.

— А он чё, там? — удивилась бабушка.

— Тоже учится. Всем про книгу растрепал уже! — в этом месте непонятно было, радуется она или сердится.

— И правильно, что растрепал, — высказала своё веское мнение я, — это же плюс к вашей профессиональной репутации.

— А чё это — репутасья? — спросила бабушка.

— Это то, что о тебе думают окружающие, — примерно объяснила я. — Вот, например, вся родня считает, что я — вредина, и ничего с этим уже не поделаешь.

— Хм, — бабушка поджала губы, — это вроде как произвести впечатление?

— Ну да. Только более растянутое во времени. Кстати про книгу, мам, нам же извещения пришли! Мы уже получили тыщу шестьсот.

— Да ты что, так много?!

— Это только мои, — гордо напыжилась я. — Там ещё семьсот с лишним тебе причитается.

— Ни фига себе! — поразилась мама. В глазах её замелькали варианты всего замечательного, что можно было на такие деньжищи купить.

— Мам, а как ты относишься к идее откладывать? Мы вот с бабушкой задумали дом в деревне купить, и чтоб с большим участком.

— А почему в деревне? Почему не в садоводстве?

— Потому что в деревне участки рядом с домами больше.

В те благословенные времена только большой везунчик мог рассчитывать получить шесть соток земли под дачу. Чаще это было четыре или даже три.

— Но-о, в деревне и по десять, и по двадцать сотых* бывает, — поддержала меня бабушка.

*Т. е. соток.

— А ещё, — выдала козырный аргумент я, — в деревне можно куриц держать и всяких поросят.

Мама подумала:

— На дачах тоже заводят, я слышала.

— Заводят. Но если на них кто-нибудь пожалуется, заставят всё убрать.

— Да! — поддакнула бабушка. — Убрать заставят, точно.

— А мы что, поросей хотим заводить? — посмотрела на нас мама.

— Мы можем и не захотеть, — развела руками я. — А потом вдруг захотим — а на даче нельзя. Чё делать будем?

— Хм. Подумать надо, — мама посмотрела на часы: — Мам, может я тогда до почты сбегаю? Успею до закрытия. А то вы мне завтра опять начнёте, что надо деньгам в кошельке ночевать. А я бы сгоняла в город.

— А работа? — не поняла бабушка.

— Так у меня до двадцать шестого вызов. Завтра я ещё как бы на сессии.

Назавтра мама полетела в город. Денежки же переночевали, правильно? Приехала назад довольно быстро, поэтому, подозреваю, покупки были спланированы заранее. Один рулон был пониже и потолще, второй потоньше, но зато длиннее, как она вообще с ними допёрлась, я не представляю.

Бабушка довольно сложила под грудью руки:

— Ковры, что ль, купила?

— Паласы! Но зато и на зал, и на комнату хватило. Метражом взяла!

Да, это были именно паласы — то, что позже будут называть ковровым покрытием.

Такая штука как ковровый оверлок в комплексе то ли не была предусмотрена, то ли не работала, и прежде чем их расстилать, мама два часа потратила на обшивание краёв капроновой лентой похожих оттенков. Короткий и толстый рулон оказался на зал, два метра шириной и пять с половиной в длину. Пришлось нам корячиться, поднимать диван и подпихивать под него край. По длине, чтобы плательный шкаф также не поднимать, мама хвостик сантиметров в десять завернула на стену с окном, под порожек балкона как раз вошло. Цвет мне понравился — спокойный бордовый с коричнево-бежевыми завитушками.

Второй кусок, для нашей комнаты, был совершенно квадратным, три на три, ровно на весь пол. Чтобы его разложить, нужно было вытащить всю мебель из комнаты, и мы решили не надрываться, а дождаться очередного приезда Наиля. Этот палас был зелёный, с небольшими пучками цветов и тоже завитушками (и тоже, что характерно, коричнево-бежевыми).

Бабушка присела на диван, удовлетворённо оглядывая преобразившийся зал, прицыкнула:

— Люстру бы ещё.

— И ковёр новый на стену, — согласилась мама, — а этот можно будет Наилю перевесить, а то там стена холодная.

— Ага. Деньги-то все истратила?

— Сто семьдесят ещё осталось. Маловато. Я там такой ковёр видела… За триста восемьдесят пять. Пару месяцев покопить… Может, до февраля не разберут их.

И так они обе вздохнули, что я сказала:

— Поехали. Добавлю тебе.

А чего яйца мять*? Денег мне, что ли, жалко, маму порадовать? Один раз живём.

*Ой, извините…

В этом месте я подумала, что тезис про «один раз живём» в свете моей ситуации весьма спорен, но суть-то не меняется. Что́ эти двести рублей туда-сюда, погоду не сделают всё равно.

В городе было суетливо. Больше, конечно, молодёжи и пенсионеров, но высыпали они все на улицу, словно им платили за брожения по магазинам.

Ковёр я узнала сразу. Был у нас такой. Мой любимый! Узор у него уж очень красивый, до сих пор мне нравится. И как раз в зал, в пространство между дверями.

— Бери!

Я отсчитала бабосы, мама торжественно пробила в кассе чек и проследила за упаковкой нашего нового приобретения. Мы подхватили эту «кавказскую пленницу» и пошли на выход. Мимо отдела бус, в котором висели длинные нити многогранных переливающихся «как брильянты» восхитительных стеклянных бусин, которые в детстве мне казались верхом роскоши, мимо нижнего белья, в котором изобильно были представлены белые труселя (тип «панталоны») в бледный цветочек, мимо отдела с торшерами, плафонами и бра… В первом варианте «зари жизни» мне казалось, что это нечто запредельно шикарное — торшер! Прямо из разряда царских хором, так же как трельяж и пуфик. Не знаю, что меня так прельщало в этих торшерах. Бахрома? Или шнурок для включения? Он был прямо удивительно волшебный. Я невольно загляделась.

В отделе стояла стремянка, и деловитая продавщица в фирменном халате цепляла ценник на люстру, очень похожую на хрусталь. Подозрительно низкий ценник, двенадцать рублей всего. Я дёрнула маму за рукав и показала подбородком:

— Смотри!

Мама среагировала мгновенно. Мы чудесным образом оказались у прилавка первые. Прежде, чем пробивать в кассе, следовало взять бумажку с ценой у продавщицы, а то ведь напробивают всякого…

— Скажите, а вот эта люстра?.. — начала мама.

— «Малый каскад», — специальным отстранённым продавщичным голосом ответила продавщица, — сделана под хрусталь.

— А, так это не хрусталь? — уточнила я.

— Конечно, — очень серьёзно посмотрела на нас она. — Хрустальная такая стоила бы рублей двести, сами понимаете, — это она уже маме.

— Извините, — снова вклинилась я, — если это «малый каскад», бывают и большие? — интересно мне просто было.

— Бывают, но сейчас нет. Выписать?

За нами уже начала собираться очередь.

— Пожелтеет весь этот пластик, — сказала я. — А мыть его как? Это же убийство. Посмотри, сколько мелких висюлек на таких невнятных цепляшках.

Я вдруг вспомнила, в какой многочасовой квест превращалось мытьё нашей старой хрустальной люстры (она была куплена где-то в восемьдесят восьмом, настоящий хрусталь, и всё равно это было душераздирающе, а пластик всегда моется хуже).

— Возьмите пятирожковую, — с некоторым вызовом предложила продавщица. Это новая модель. Плафоны — стекло, и ухаживать за ней гораздо проще. Но цена восемнадцать рублей.

— Берём, — я слегка подтолкнула маму, — я плачу́.

— Выписывайте, — кивнула мама продавщице. И через пять минут мы стали обладателями весьма симпатичной по своему времени, но довольно тяжёлой люстры на пять лампочек. Идея пяти лампочек мне нравилась, я люблю, когда света много, а бабушка всё экономить пытается.

Как вы понимаете, носильщик из меня был так себе, и мама волоклась со своим богатством: в одной руке ковёр, в другой — коробка с люстрой. Я двери открываю. Хорошо, что идти недалеко, метров сто пятьдесят: из комплекса, через рынок насквозь, и вот она — остановка. И двойка стоит! Мы побежали, мама кричит, я руками машу. Очень эпично.

Влезли в довольно полный автобус, протиснулись в уголок (люди и сами нас рады были с прохода отодвинуть с этой всей поклажей), я на пол под рулон подстелила выданную специально для этой цели бабушкой газету и ковёр придерживала. Хотя он и так бы не упал, при такой наполненности автобуса — ему просто некуда было. А мама всю дорогу коробку берегла, боялась, что плафоны треснут.

Вышли мы на конечной, тащимся под арку такие две маленькие лошадки, заворачиваем за угол, а у нашего подъезда диспетчер Женя стоит с газетным свёртком, по виду подозрительно напоминающим упакованный цветочек. Крайне глупая получилась ситуация.

Но дурацкими положениями нас же не испугать, правда? Второй раз живём! О, так гораздо актуальнее звучит.

— Здрассьте! — глупо-жизнерадостным голосом сказала я. — А нам как раз помощь нужна. Вы умеете люстры вешать?

— Оля! — покраснела мама.

— Умею, конечно! — бодро ответил диспетчер Женя. — Вы позволите вам помочь?

Он принял у мамы коробку, в освободившуюся руку вложил газетку: «Это вам!» — и забрал ковёр.

— Я вторую дверь подержу! — бодро пропищала я и прошмыгнула в подъезд.

Дома вкусно пахло пирогами. Бабушка встретила наш приход немножко заполошно, засуетилась, начала греметь кастрюлями. Вазы у нас тоже не оказалось, и слегка застывшая розочка была помещена в стеклянную трёхлитровую банку.

— А я вот совсем неромантичная, — объявила я, водружая банку на стол в зале, — всем цветам предпочитаю конфеты. В крайнем случае, торты.

— В следующий раз я обязательно это учту, — сказал Женя.

— Оля-а… — сделала большие глаза мама.

— А шо такова? Мы тут все интеллигентные люди, просто делимся взглядами на жизнь.

Мама сказала: «Ц!» — и покачала головой.

— А инструменты у вас есть? — спросил Женя.

Базовый набор инструментов имелся в доме у каждого уважающего себя советского человека. И вообще, нас, например, починить розетку и выключатель в четвёртом классе на уроках труда учили. Это уж потом я расслабилась…

Женя встал на табуретку и почти упёрся макушкой в потолок. Крындец. Как они такие большие живут? Мне с такой высоты даже вниз смотреть страшновато.

Шучу, ладно. Не поэтому я не люблю каблуки.

Короче, пока люстра обретала своё постоянное место жительства, бабушка напекла пирогов, и мы дружно пили чай с ягодными открытыми пирожками, ватрушками и перемячами* (на что, подозреваю, товарищ Женя в свой первый заход даже и не рассчитывал). Потом он интеллигентно откланялся, напоследок предложив маме назавтра поход в кино.

*Татарские круглые пирожки

с мясной начинкой

и небольшим отверстием сверху.