Вернуть Боярство 9

Глава 7

На чародее была чёрная ряса с металлическими накладками. Вышитая тонким металлом, с деревянным крестом на груди она явственно распространяла ауру сильного артефакта… Впрочем, это были явно не единственные магические предметы при могущественном волшебнике. Одна булава, с многочисленными вмятинами и сколами от частого использования по прямому назначению, чего стоила — несмотря на всю свою неказистость, от орудия расходилась тонкая аура сил нездешних… Пожалуй, этим предметом сумел бы воспользоваться лишь истовый верующий, в руках всех иных она была бы обычной деревянной дубиной. И это в лучшем случае — какого-нибудь грешника сей предмет мог и вовсе спалить к чертовой матери. Не люблю завязанные на религию артефакты за их непредсказуемость… но и отрицать их порой потрясающую эффективность в руках правильного чародея тоже не могу.

Пришел мой родич не один. За суровым церковником шагала целая делегация из разношерстых монахов — от здоровенных плечистых детин в отличных доспехах до черноризных субтильных служителей Русской Православной Церкви. Причем последние, не блистая особой личной магической мощью, тем не менее казались куда опаснее многих присутствующих аристократов, несмотря на разницу в чародейских рангах… Странное ощущение, когда при взгляде на обычного, вроде бы, Адепта ты ощущаешь угрозы больше, чем от вида Младшего Магистра. И тем не менее своему чутью в подобных делах я доверял целиком и полностью…

— Чернецы, — прошипел, будто сплюнул Смолов. — Этих-то какой ветер принес?

В голосе моего вассала сквозила неприкрытая неприязнь, и я удивленно оглянулся на него — раньше за ним ни разу не замечалось каких-либо предубеждений в адрес как церковников, так и кого бы то ни было в целом. Интересно даже, где они ему на мозоль умудрились больную наступить, что даже кардинальное разрушение и перестройка его личности не сумели вытравить из него эту неприязнь?

Услышал Петра не только я — один из проходящих монахов резко повернул голову и остановился, глядя на моего вассала. Ледяной, немигающий взор, в котором явственно ощущались сильная воля и немалый интеллект… И всё это — помноженное и замешанное на фанатической верности. Видел я уже подобные взгляды… Когда царь Пётр приводил к покорности Церковь, после победы на Нежатиной Ниве, люди с такими глазами попортили нам немало крови. Бестрепетно шагавшие навстречу выстрелам пушек и раскатам боевых заклятий, не оказывая сопротивления, умирая за пустяковый в моих глазах вопрос подчинения Императору… Невольно по спине пробежали мурашки, когда я вспомнил, на что способны люди с таким огнём в глазах.

— Ты чем-то недоволен, сын мой? — мягко поинтересовался монах, отделившись от остальной процессии. — В твоем голосе я чувствую неприязнь к Матери-Церкви и её верным слугам. Не желаешь ли объяснить её причины?

Честно говоря, я думал что мой родич одёрнет монашка, но тот вместе с прочей своей свитой, в которой помимо церковников было ещё и не сколько магов в военной форме Имперской Армии, просто проследовал в противоположный конец зала. Плечистые молодцы заняли позиции у дверей, монашки и офицеры флота встали за спиной Мага Заклятий — и все присутствующие уставились на сцепившихся взглядами Петра Смолова и неизвестного монашка. Редькин, до того стоявший рядом, начал тихо-тихо, почти бочком отходить подальше от центра возможного скандала… Тоже мне, Архимаг — ни капли гордости и самоуважения. Странное поведение для того, чей Род поколениями держит Фронтир в соседней с нами губернии.

— Не желаю, чернец, — скрипнул зубами Старший Магистр. — Но разве тебя подобный ответ остановит, особенно когда за тобой сила, святой отец?

— Я — Адепт, ты же, почтеннейший, Старший Магистр, — развел руками, улыбаясь одними губами, монах. — О какой силе на моей стороне ты говоришь, сын мой? И разве ж мы с тобой не творим одно дело, сражаясь с врагами веры и отчизны? Так откуда в тебе столько неприязни, сын мой? Возможно, я или церковь тебя чем-то обидела? Не держи гнев в себе, не неси в себе горькую отраву обиды…

— Выплесни её здесь, дабы мы могли обсудить всё и разрешить её к вящей славе Господа нашего, — скривив губы перебил его Петр, договорив за монаха. — Сладки речи твои да обмазаны мёдом уста, что смущают умы задумавших злое мирян… Узнаю манеру речи выпускников монастыря Феофана Муромского, узнаю… Да вот только обычно вы действуете куда тоньше и разумнее — неужели уровень подготовки Муромских «птенцов» столь сильно деградировал? Али ты меня за дурака держишь и на конфликт провоцируешь? Так не дождешься, святой отец — не подниму я руку на священнослужителя, тем более что мы действительно единым долгом связаны.

Не спровоцирует, говоришь? Так чего у тебя так бешено сверкают глаза, а воздух вокруг тебя слегка рябит, друг мой? Надо вмешаться, до того как произошло непоправимое, не дать ссоре зайти дальше.

Вот только вмешаться я не успел — монах живо принялся отвечать, а перебивать спич церковника было бы слишком непочтительно. На мои плечи опустилась плита незримого давления, и оглянувшись я увидел пару ярко-синих глаз, заполонивших на миг для меня всё пространство — мой родич надавил на меня аурой на полную катушку, да так ловко, что никто ничего и не заметил.

— Не вмешивайся, — раздался его голос в моей голове.

Я скрипнул зубами от досады. Белозерский явно прекрасно был в курсе моего секрета о перерождении, да и про мою роль в защите Александровска не мог не знать — и раз у него до сих пор не возникло никаких вопросов, значит он мне доверял. В этом мире перерождение не отменял кровного родства, что тоже говорило в мою пользу… Вот только Пётр Смолов был ему никто и доверия явно не вызывал.

— А тебе многое ведомо о делах церковных, сын мой, — шагнул ещё ближе к моему вассалу церковник. — О «птенцах», о том, чему нас учат, даже о методах ведения бесед с мирянами, которым нас обучают… Пользуясь случаем, раз уж здесь присутствуют мои старшие собратья, хотел бы узнать — откуда? Откуда обычному чародею из захолустья, всю жизнь прожившему безземельным аристократом, что сам поднялся с низов, начав службу в сто седьмом пехотном полку на границе с Речью Посполитой и недавно решившем примкнуть к молодому дворянскому Роду, чародею, что своим умом и усилиями дорос до ранга Старшего Магистра, знать подобное?

— Топорно работаете, святой отец, — не уступил Пётр, тоже шагнув ближе к монашку и оказавшись с ним едва ли не нос к носу. — Не сто седьмой, а сто шестой полк. И дорос я своими силами лишь до ранга Мастера — следующий ранг я взял при помощи боярского Рода Морозовых. Спас сына одного из их Старейшин и в благодарность мне помогли с повышением ранга безо всяких обязательств. Шестой же я взял под рукой моего господина — Аристарха Николаева-Шуйского, за что и принес ему клятву верности. Но вы, верно, и сами это знаете, правда?

— Ты не ответил на мой вопрос, сын мой, — мягко напомнил монах, ничуть не сбитый с толку. — Твои речи не сумеют сбить меня с основной мысли, сколько бы ты ни старался. Коли уж тебе столь много ведомо о методах и целях обучения в монастыре Феофана Муромского, то ты должен понимать и тот факт, что заболтать меня не выйдет.

Запах ладана, ауруса тёмного, ромашки монастырской и ещё ряда растений с каждым мигом усиливался, но никто, казалось, не обращал на это внимания. Никто, кроме меня — я ощутил, как что-то мягко касается моего сознания, и тут же использовал на себе остатки Силы Души, фиолетовые Молнии и заклятие очищения от ядов разом. Сознание чуть прояснилось, и я встряхнулся.

— Дело в том, святой отец, что родом я из маленького села под Суздалью, — неспешно ответил мой вассал. — Малиновка, слыхали о такой? Хотя откуда вам о ней слышать… Так вот — когда я получил первый отпуск после трех лет службы в полку, я отправился домой, дабы проведать отчий дом. Переписку с родителями я не вёл — людьми они были тёмными, крепостными крестьянами в пятом поколении, так что грамоты не знали. Я хотел выкупить на скопленное жалование семью и перевезти их в Суздаль… Да вот только по возвращению в отчий дом обнаружил на месте Малиновки пепелище. Угадайте, святой отец, отчего так вышло? Что за лихая беда коснулась четыре сотни крестьянских семей, что даже Род Валуевых, владевший этими краями, не сумел защитить своих крепостных?

— Откуда ж мне знать, сын мой? — буквально пропел в лицо побагровевшему от сдерживаемой ярости монашек. — Поведай мне, неразумному рабу божьему, сын мой, отчего же приключилась такая беда с твоими родными? И почему дворяне их не защитили? Али пренебрегли своим долгом?

Мой вассал, после обретения элементаля и курса сотворенной лично мной для него алхимии вымахавший до метра девяносто, раздавшийся в плечах крупный мужчина, пусть и не выглядел здоровяком, как мои гвардейцы, казавшиеся одной сплошной мышцей, внушал. Под сто килограмм веса, что с его ростом не казались таким уж большим весом, он был относительно сух, подвижен и… скажем так — внушал. Пётр был из тех людей, при взгляде на которых ты понимаешь — конфликтовать с этим матёрым волчарой не хочется. Волевое лицо, сильное тело, аура Старшего Магистра — да он смотрелся высокопоставленным членом боярского Рода, а не Старейшиной дворянского Рода из захолустья! И что самое главное — внешнее впечатление не отражало до конца всю опасность этого чародея.

В противовес ему черноризец был под метр шестьдесят. Тощее тело, худое, скуластое лицо, редкая, неаккуратная русая бороденка… Но несмотря на всё это эта пара стоящих лицом к лицу чародеев вызывала ощущение двух матёрых хищников, рычащих друг на друга и выжидающих удобного момента, что бы вцепиться в глотки друг другу. И не знаю, что думали все остальные, глядящие на происходящее, но лично я не взялся бы сказать, кто выйдет победителем, если они пересекут черту и вцепятся один в другого. И даже разница в три ранга ничего тут решить не могла — чем были сильны монотеистичиские религии, основа которых заключалась в вере в Творца-Всесоздателя — высшие силы, которым они служили, действительно могли наделить своих последователей огромной силой. Такой, что фанатично верующий и одобренный небесами православный монах в ранге Адепта мог бы на равных потягаться со Старшим Магистром, обучавшимся у меня и заключившим контракт с чудовищным по силе элементалем…

Языческие боги куда чаще отвечали на призывы своих верующих, и в том было их преимущество. Они были проще и доступнее, нежели силы христианских и мусульманских покровителей — ведь им отвечали не боги, но ангелы, воины Творца-Всесоздателя. Сам же он, явив чудо творения, более не вмешивался в дела сотворенного им мира…

Языческие боги были проще. Принеси тому-то такие-то жертвы, сделай то-то и то-то — и получи вот такой результат. Почти как в купеческой лавке… С представителями веры в Творца-Всесоздателя было куда сложнее. Четкого прейскуранта услуг у этих религий не было… Зато были святые и прочие. Были Мастера, что могли дать бой Магам Заклятий, если бились за правое с точки зрения морали их религии дело. Были Адепты, коим по силам было заткнуть Старшего Магистра, а то и Архимага… Были ангелы, что могли, снизойдя с небес, разгромить в семи случаях из десяти язычников и демонопоклонников. Вот только всё перечисленное было страшной редкостью. Да и действительно сильные маги редко шли на поклон высшим силам, посвящая себя религии — а если и делали это, то в подавляющем большинстве выбирали язычество. Ибо там рациональным чародеям было понятно, что он получит за свою службу… На том и держалось равновесие религий в этом мире.