Белая башня
- Автор: Карина Дёмина
- Жанр: Попаданцы / Самиздат, сетевая литература / Магическое фэнтези / Темное фэнтези
Читать книгу "Белая башня" полностью
Глава 7
Верховный
Шаг.
И еще шаг.
И руку поднять выше. Она почти не ощущается, но хотя бы не тяжела, особенно, если поддерживать под локоть. Идти…
По узкому коридору.
Стены неровные, грубо отесаны и лишены украшений. Ни барельефов, ни росписей, лишь этот серый во тьме кажущийся грязным, камень. От него и пахнет-то сыростью, плесенью. Воздух внутри пирамиды тяжелый и спертый, такой, что каждый вдох дается с боем. И разум нашептывает, что стоит вернуться, что все это путешествие напрочь лишено смысла.
Что Верховный хочет найти там, внутри?
Очередную тайну?
А не довольно ли с него? У него и так тайн больше, и все какие-то бесполезные, вроде того хранилища Древних? Да и вовсе… сколько ему осталось? Он давно уже живет в долг, так стоит ли теперь… пусть кто-то другой, помоложе, возьмет на себя заботы о мире? О людях? Империи?
Верховный тяжко вздохнул и отправился дальше. Благо, коридор был прямым, что древко стрелы. Закончился он лестницей, чьи ступени уходили во тьму. И здесь уже пахло чем-то иным, не только затхлостью.
Благовония?
Цветочные масла?
Нет, что-то куда более знакомое… кровь.
Она, засохшая, старая, лежала на ступенях. Она въелась в камень, сроднилась с ним, ставши неотделимой, но запах, запах сохранился.
Верховный потрогал пятно и поднес пальцы к глазам. Со вздохом разогнулся и, опираясь ноющей рукой на стену, поднялся на первую ступень. Высокие. В его пирамиде пониже будут. Да и много тут… ничего.
Справится.
Не так уж он стар и немощен.
Он шел медленно, то и дело останавливаясь, чтобы отдышаться. И с каждой минутой крепло внутри раздражение. Вот ради чего все?
Лестница вывела в другой коридор.
И здесь уже слабо, тускло, но горел факел. Кем был оставлен? Мекатлом? Императрицей? Не важно. Главное, что огня хватило, чтобы осветить вереницу золотых масок. Они начинались сразу от входа, и Верховный узнал ту, что была ближе.
Император.
Маска была из числа храмовых. Их каждый год выплавляли по дюжине. Эту Верховный даже помнил, держал в руках, тогда аккурат нашептали, что золото для масок разбавляют медью.
Он не удержался, коснулся поверхности.
Разбавляли.
И давно. Настолько, что утратили всякую осторожность. Жадность… у людей множество пороков, но жадность, пожалуй, опаснее прочих. И маску эту Верховный собирался отдать на переплавку, но вот беда, Император требовал новую, а времени, чтобы сотворить… теперь же она, несовершенная, осталась в вечности. В том числе упреком Верховному.
Многие тогда отправились на вершину пирамиды.
В том числе и смотритель Казны. Он, кажется, был из рода… Верховный забыл, какого. Главное, определенно род оказался недоволен. И врагов у Верховного прибавилась.
А вот еще одна маска.
Отец Императора.
И его дед… Верховный застал его правление. Прадед… вереница масок тянулась, и каждая походила на другую. В какой-то момент начало казаться, что все эти маски — суть одно лицо. Жутковато. А главное, Верховный пропустил момент, когда золото начало оживать.
Сперва мелькнула и погасла искра на гладкой поверхности одной маски. Ожила в другой.
Засветилась третья, тускло, неровно, пятнами.
А вот в четвертой свет окреп, пусть все одно был неравномерным. Пятая… еще немного и откроет глаза. Разомкнет слипшиеся губы, задав вопрос, на который у Верховного нет ответа.
Что он делает здесь?
Впрочем нет, маски не стали говорить. Зато потянуло свежим воздухом. И кровью… тоже свежей.
Три ступени.
Приоткрытая дверь, которой Верховный коснулся осторожно. Площадка три на три шага. И бездна внизу. Марево огня на небесах почти погасло, лишь редкие всполохи тревожили тьму.
— Красиво, — девочка сидела на самом краю, свесив ноги в бездну. А за спиной её темной грудой виднелось тело. — Хорошо, что ты пришел.
— Не уверен, что мне сюда можно, — Верховный оторвал руку от двери. Отпускать её было боязно, хотя он и понимал, сколь нелепый это страх.
— Теперь, наверное, да… или нет. Я не знаю.
Она смотрела на небо.
— Их так много…
— Звезд?
А вот кровью пахло резко. Верховный посмотрел на тело… нет, подходить к нему не стоит. Мекатл или мертв, или почти. В любом случае, он не так и важен.
— Да… я не помню, где я жила раньше, но знаю, что не видела столько звезд. Никогда, — она обернулась и лицо её было бледно. — А ты?
— Видел. Я каждую ночь поднимаюсь… поднимался…
И теперь придется снова, потому как Мекатл мертв. А кому еще поручить столь нужное, но при том грязное дело? То-то и оно, что некому.
Совершенно некому.
— Я не хотела, — девочка протянула руку. — Не хотела его убивать. Он сам виноват.
— Конечно.
Верховный коснулся тонких пальцев. Хрупкие какие. И ноготки полупрозрачные, и рука сама во тьме кажется белой, а что под ноготками темная кайма грязи пролегла, так ведь ребенок.
Пусть и божественный.
Дети вечно ищут что-то. Грязь в том числе.
— Ты не боишься меня? — в её глазах и звезды, и марево, и вопрос.
— Боюсь, — признался Верховный, опускаясь на камень. Получилось тяжеловато. Заныла спина и суставы тоже. Как бы потом подняться.
— Почему? Я ведь никогда не делала тебе плохого. Другим делала. Но тем, которые сами хотели сделать мне плохо.
— Это сложно объяснить…
Смотрят выжидающе. Ну да, не ответ.
— Ты — дитя. Я смотрю и вижу дитя. Чудесное. Красивое. Такое, которому радовалась бы любая мать и любой отец…
— Я и её не помню. Маму.
— Ксочитл тебя любит.
— Да… она… как мама, — и брови хмурятся. — Но говорить нельзя. Если сказать, то её убьют. Это правда?
— Попытаются, — кивнул Верховный. — Дело в том, что ты не только дитя, но и воплощение власти. Высочайшей. И тот, кто влияет на тебя, тоже получает часть этой власти. А кто может повлиять на дитя сильнее, чем та, что подарила жизнь? Или та, кого он почитает наравне?
— Я поняла, — девочка была серьезна. — Спасибо.
— Не за что. А вот в остальном… тебе доступно то, что не доступно ни мне, ни кому бы то ни было из взрослых. Ты можешь забрать жизнь. А можешь вернуть её. Это сродни тому, что делали боги. Но боги давно ушли. И люди привыкли к тому, что боги далеко. Более того, людям не нужно, чтобы боги возвращались.
— Как тот, который из золота?
— Да. Боги ведь могущественны. Настолько, что ни один смертный, будь он воин или даже маг, не сравнится с ними в силе. А стало быть, мы все тут станем не жрецами, воинами или владетелями земель, к слову которых прислушиваются те, что стоят ниже. Мы все станем игрушками в руках богов. А кому это нравится?
Она чуть задумалась.
— Каждый, кто оказывается рядом с тобой, он знает о твоей силе. И боится.
— Силы?
— И силы. И того, что дана она ребенку. Вдруг да ты обидишься и отнимешь жизнь? Или из прихоти? Каприза?
— А другие так не делают?
— Делают, конечно… как-то великий Император, живший задолго до твоего рождения, решил, что его оскорбляет вид увечных людей.
— И что он сделал?
— Велел их казнить.
— И казнили?
— Несомненно. Слово Императора — закон.
Впрочем, прожил он недолго, слег почти сразу после зимнего празднества, холодной воды напившись. Случается…
— И его тоже боялись?
— Да.
Как любого безумца. А дети ведь где-то совсем рядом… но эта девочка сидит на краю, мотая ногами в пустоте. И где-то там, внизу, видна россыпь огней. Во внутреннем дворе все еще царит суета. И надобно возвращаться. Сделать какое-то заявление, объявление, объяснение. Что-то, что гонцы развезут по храмам Благословенного города, а там и дальше. Слово, что будет сказано и успокоит людей.
Или нет.
Вряд ли Верховный способен найти такое слово, которое их успокоит.
— Звезды красивые. И небо, когда горело… я вспомнила огонь.
— Огонь?
— Да. Там, где я жила… я почти ничего не помню.
И маг уверяет, что это нормально, что утраченная память — суть следствие обряда. А может даже её специально убрали?
— Это тебя беспокоит?
— Нет. Пожалуй, нет… ты не разговариваешь со мной, как с ребенком. Некоторые… особенно один старается. Он привез мне кукол. И еще подарил девочек. Пятерых. Они глупые, — Императрица наморщила носик. — Хотят со мной играть. И кукол делят, делят… я сказала Ксочитл, чтобы не приводила их больше.
— Он хотел сделать тебе приятное.
— Да, я понимаю. Но… я ведь действительно… это странно. Иногда мне хочется играть. И куклы красивые. Ксочитл шьет им одежду. И мы смеемся. Она рассказывает сказки, и я слушаю. Мне нравятся её истории. А потом все это становится вдруг таким бессмысленным. Пустым.
Девочка обняла себя.
— И я вижу, что все… что неправильно. Что этот человек ищет способ повлиять на меня. Что ему нужна не моя радость, а взамен на куклы и девочек он хочет земель. Или золота. Или чтобы его кем-то назначили. Или не его.
— Это взрослая жизнь. Он просто привык так… твоему отцу дарили охотничьих соколов или вот собак. Лошадей. Наложниц.
— А взамен хотели того же?
— Земель. Чинов. Власти.
— Мир скоро погибнет.
— Верно. Но вряд ли это кого-то остановит… так ты вспомнила огонь?
Ведь не удалось найти ни семьи, где росло дитя, ни тех, кто помог появиться ему на свет. Впрочем, Верховный подозревал, что случилось это где-то под землей. Там, где стоял древний город. И надежно хранил свои тайны.
Поэтому и звезд она не видела.
— Он горел… ярко. И я любила на него смотреть. На свечках — другое. Их нужно было беречь, и потому огонь был слабым-слабым. Я его подкармливала щепками. Когда никто не видел. Но иногда меня брали туда, где горел камин. И огонь тогда был очень ярким. Сидеть рядом было тепло. Тогда я согревалась.
— Скажи… — Верховный поглядел на небо, начавшее светлеть. — Тот город, под землей, тебе он не показался знакомым?
— Не знаю, — она покачала головой. — По запаху разве что… там такой воздух. Не такой. Не как здесь. Дышать тяжело.
— Это есть.
— И дома тоже… но меня не выпускали. Из дома. И поэтому города я не видела. Да, — она сказала это чуть уверенней. — Дом… очень большой дом. Много людей.
Она чуть прикрыла глаза и качнулась. Верховный поспешил обнять её.
Дитя.
Все-таки дитя. Хотя бы сейчас.
— Я… жила… где-то там… рабы были. Рабы нечистые. С ними нельзя говорить. А еще они глупые и всего боятся. Иногда… однажды на меня такой напал.
Она вскинулась.
— Я помню!
— Умничка, — Верховный подвинул её чуть ближе. И обнял уже двумя руками. — Но тебе не обязательно вспоминать дурное.
— Гулять нельзя. Выходить нельзя. Но я вышла. Во двор. Скучно… было очень скучно. И темно. Свеча почти погасла, а во дворе — фонарь. Я просто вышла. А он… он вдруг высунулся и помахал. Старик. Улыбался. И показал свечу. И спросил, хочу ли я увидеть звезды. Он знает тайный ход. Наверх. Туда, где небо. И звезды. Настоящие. Они как огонь, только много-много лучше.
Она бормотала, и Верховный напряженно вслушивался в каждое слово.
— Я поверила. Я была глупой. Поверила рабу. А он повел… сказал, что мы быстро, что никто не заметит. Я ведь была хорошей девочкой и рабов не обижала. Я и вправду их не обижала!
— Конечно.
— А мы зашли… зашли за… ход. Был. Тайный. Узкий. И он меня за горло схватил. И еще вцепился. Зубами.