Сортировка

Глава 7 Своими руками

Сижу такой на подоконнике в конце коридора, птичек слушаю, а вместо чириканья птичек в левое ухо сыпется стружка, снимаемая с составителя, которого я сдал начальнику смены, маневровому диспетчеру парка С:

— Петровичев, ты совсем охренел! Тебя сколько раз предупреждать надо, чтобы ты на работе на жрал?!

— Я что песни пою или качаюсь? Ты меня на рапопорт не водил, так что попрошу!

— Да пофигу, что ты не качаешься. Один раз, пойми, один раз всего колесо по тебе проедет, и тебя не будет. Да и хрен с тобой, сдохнешь, никто не заплачет, так ведь через тебя куча людей пострадает.

— За жопу свою боишься?

— А хоть бы и так, что тогда? Это последний раз был, когда я тебя прикрыл.

— Понял, проехали. Ну и гнида же этот ваш Фролов. В первый же раз как увидел, сразу заложил начальству.

— Какому такому начальству он тебя заложил? Мне? Так я с ним через месяц в ровнях буду, а через год он моим начальником станет, идиот ты такой! — Я слушал Василия Ивановича Шведова и сам тихо офигевал. Оказывается, тут меня уже взвесили, измерили и расписали как разборку в парке прибытия. В смысле, как поезд, пришедший в расформирование.

— Чего это? Почему начальством?

— Да видно по нему. Грамотный, непьющий, с руководством станции вась-вась, сразу видать: из одной с ними кодлы. Особа, приближенная к императору.

— Да и хрен с ним. На мой век работы хватит. Выгонит ежели потом, пойду в депо составителем. У нас рабочему человеку везде почет. Чо, говоришь, он выше не будет докладывать?

— В этот раз не будет, пока все расклады не изучил. А потом я и сам тебя за шкирбон и Шафоросту отведу, не нужен мне бухарик в смене.

Нехорошо будет, если меня запалят на окошке, получится, что я разговор подслушивал. Хотя я на самом деле его подслушал, но без инициативы со своей стороны. Чтоб составитель не прихватил меня на этом деле, слез с подоконника и зашел в соседнее помещение — пневмопочту. Пневмопочта — супер-сооружение, известное еще с конца прошлого века. Всякие навороченные американские бизнесмены с помощью труб, опоясывавших здания, и сжатого воздуха пересылали друг дружке всякие записочки и свернутые в трубочку документики в цилиндриках. Видать с тех пор появилось выражение насчет «сверни свою бумажку в трубочку и засунь сам знаешь куда».

Так вот это не то! Вместо трехсантиметрового диаметра цилиндриков на нашей станции применяются гильзы калибра сто пятьдесят два миллиметра, а трубы соединяют между собой самые разные здания и посты на территории станции, разнесенные между собой на километры. Забавно смотреть, как гренадерского роста работница технической конторы набивает такой цилиндр пачкой документов, заряжает в пушку, задраивает казенник винтовым замком, а потом стреляет, ударив по красной кнопке кулаком. Трах-бабах, попала! А после грохота выстрела опять тишина, вернее шипение, с которым стравливается воздух или заряжается новая порция, я не знаю нюансов. Выглядит настолько эпично, что на ум приходит орудийная башня главного калибра на каком-нибудь линкоре.

Да уж, на сортировочной станции всё подчинено одной цели, вернее двум — побыстрее и побольше. Побыстрее отправить пришедший вагон в нужном направлении, и побольше этих вагонов выпихнуть за смену. Здесь даже документы на вагоны, которые машинист везет в своей кабине, он не передаёт под роспись после остановки в парке прибытия, а бросает из окошка тепловоза прямо на ходу в специальную корзину, точно баскетболист. И не дай бог промажет! В прошлую смену один косорукий ухитрился связку документов размером с полено и весом в три кило загнать под свои же колеса… Вагонные листы, накладные, дорожные ведомости разметало по парку так, что потом час собирала специально обученная тетенька техконторская вместе с самим машинистом. Так бы помощника послать, но тут есть неписаное правило: «накосячил, разгребай». Баба плачет, машинист плачет, диспетчер плачет — у него без тех вагонов поезд не собрался, а без документов вагоны отправлять нельзя.

Задумался, а уже и смена к концу. На тепловозе кататься здорово! И спать не хочется, когда стоишь на палубе, да окружающий мир разглядываешь. Но завтра в ночь, опять бороться со сном и впитывать нюансы профессии.

Через полмесяца я уже худо-бедно втянулся в ритм дневных и ночных дежурств, так что даже свободное время начало появляться. Не так, чтобы совсем «Ух!», но в цепочке «день-ночь-отсыпной-выходной» этот самый выходной замаячил свободой. А потом вообще случилась лафа — укороченная рабочая неделя для дежурных внеклассных станций обернулась сразу двумя внеграфиковыми выходными. Так или иначе, а аж четыре нерабочих дня подряд нарисовались, хочешь, на диване валяйся, а хочешь, езжай в Москву разгонять тоску. Ага, всё брошу и поеду, особенно сейчас, когда фестиваль молодежи и студентов в полный рост проходит в столице. Весело, но только тем, у кого компания, кто тусит с корешами на этом самом фестивале, а не в одиночку ходит.

Так что нет, не поеду. Да я лучше в автошколу запишусь, вот только денег жалко. Машины пока нет, а тратить на права сто тридцать рублей, не будучи уверенным в том, что они пригодятся… Лучше на эти деньги купить проигрыватель или телевизор черно-белый. А то живу в информационном вакууме. Умрет очередной вождь, а я и не в курсе. Хотя с телевизором слегка погорячился, за такие деньги только подержанный в комиссионке стоит и пылится, а за новый чуть не три сотни просят. Не готов отдавать триста рублей за это чудо, да еще и от комнатной антенные будет работать, а там картинка такая, что толи угадаешь, что показывают, толи нет. Удивительное дело, когда денег нет совсем, смотришь на полки магазинов и думаешь: «Вот это бы купил, и вот это, а еще то. А вон та штука вообще реально нужная». А потом деньги оказываются в руках, как раз нужная сумма, и чешешь в затылке: «Нет, на это жалко, без той штуки я раньше обходился, и дальше обойдусь. А вот это надо бы взять. Но если добавить еще тридцатку, а лучше полтос, то можно не это взять, а вон то, которое классом повыше. Но полтинника нет, так что я подожду пока». И уходишь из магазина без покупок, зато с деньгами. Может я один такой, может я просто жадный?

Нет, жадный, это который другим жалеет что-то дать, а кто на себя жмётся потратиться, тот Плюшкин. Нехорошо быть таким, чем меньше тратить, лучше больше зарабатывать. Только где и как? Внутренний голос подсказывает, что все варианты добычи реальных бабок в эти времена или гнилые, или на грани закона. Заработать много нельзя, много можно только украсть. И то не факт, что к тебе на выручку не придут. Чуть только приподнимешься в финансовом плане, придут и отберут выручку. Причем, если придут жадные идиоты, то изобьют и отберут всё. Если придут умные люди, отберут половину и будут приходить ежемесячно, еще и встречные социалистические обязательства заставят принять. А если придут люди в форме? Конфискация, химия или условка, а перед этим еще и побить могут.

Вывод — барыжить надо по мелочи, чтоб бандитам было стыдно даже подойти ко мне. Есть же реальный бизнес в стране, представителей которого никто не трогает — сдача стеклотары. Чем не вариант? Одна беда — как за пивную бутылку начали давать двадцать копеек, их как будто вымело из кустов, объекты малого бизнеса. Психологический порог в головах оказался преодолён — бутылку за двенадцать копеек народ закидывал в кусты, а за двадцать понёс сдавать. Может что-то своими руками делать и продавать? Картины маслом? А я умею? Ладно, на гитаре в подземном переходе можно бренчать. Стоп, в Новоузловске нет ни одного подземного перехода, в областном центре есть один, но он напротив УВД — так себе вариант. А если на железнодорожном мосту играть, то народ посмеется и решит, что кино снимают. А то и дурку вызовут, когда кинокамеру не увидят.

А еще у меня чешутся руки. Почти физическое ощущение, что руками хочется что-то сделать. У кого-то чешутся кулаки, драки просят, а мои соскучились по мелкой моторике, ремеслу. Даже не знаю, чем им помочь — в общежитии нет ничего, на что можно использовать душевный запал. Ни фронта работ, ни инструмента. Только череп осуждающе скалится с полочки. Откуда череп и из чего сделан? Так из родной общаги, в смысле из прошлой, студенческой. Прибился к нам за долгие годы учёбы, скорее всего был подарен по пьянке кем-то из гостей. Кстати, не сувенир и не копия, настоящий, с отпиленной черепной коробкой, откидывающейся на проволочной петельке. Наверняка стащен из препаратной медицинского института, чтобы добить лабораторную работу, а потом был забыт и исчез из комнаты несчастной студентки в процессе возлияний. Штука статусная, но не каждый такое соседство выдерживает. Всё это как-то постепенно вспомнилось, когда разбирал сумку, а поначалу прямо шоком было для «юного» некрепкого мозга. Не каждый день находишь у себя человеческие кости.

Так вот, есть одно место, где можно приложить руки свои — станционная конюшня. В одну из смен эта конюшня была обнаружена мной между зданием станционного поста маршрутно-релейной централизации и административным корпусом. Конюшня на одну лошадиную силу, серую в яблоках, одну телегу с причиндалами, а ко всему этому еще и целая мастерская, наполненная всякими приспособлениями, инструментами и механизмами, в основном по дереву. Жаль, что без токарного станка по металлу, но что есть. Первым делом, когда мне пояснили, что за здание скрывается за забором, я засмеялся. На дворе двадцатый век кончается, а тут лошадь с телегой. Но мне достаточно популярно объяснили, что развозить отремонтированный инвентарь для станционных постов, разбросанных в междупутье и прочих неудобьях, лучше всего гужевым транспортом, у него проходимость выше. Тем более, что лошадка привычная, тепловозных гудков и стука колес на стыках не боящаяся. Как по мне, слабое объяснение, квадроцикл тоже не боится локомотивов, но кто я такой, чтоб лезть со своим уставом в их монастырь? Да и квадроциклов я тут не видел, а лошадь — вот она, на балансе стоит и сено жуёт, бедная. Главный по цеху подсобников живет в святой уверенности, что в рационе его копытного транспорта сена вполне достаточно, никакого овса или ячменя коняшке не перепадает.

— Привет, чего приперся — вот так встречают тут молодежь с трудовым энтузиазмом в глазах.

— Дядь Саш, веришь, не веришь, а руки соскучились по металлу. Есть что поделать? У меня выходной нарисовался, а заняться нечем.

— Во ты странный. Что, совсем не пьёшь?

— Совсем. Противная она, водка эта ваша.

— А то. Человек труда лёгких путей не ищет, не эти ваши портвейны сладкие глушит, а самогон да водовку родимую. Ладно, давай посмотрим, чем горю твоему помочь. Говоришь, инструмент в руках держать научен? Ну тогда вон молоток, вон клейма.

— И чего?

— Ах да, ты ж новенький. Берешь тормозной башмак, клеймишь кодом станции «2242» и через пробел номер набиваешь по списку. Набил — зачеркивай, приступай к следующему.

— Понял. Чего не понять. А вот сейчас не понял — это я в табличку заглянул. — Почему у вас номера не подряд идут, а как-то выборочно?

— Так ты сейчас станешь клеймить инвентарь на замену стоптанным башмакам. Дошло?