Буквы

* * *

А людей все прибывало. В столовых теперь было не протолкнуться, большинство комнат гостиничных корпусов было занято, над ашрамом витал неумолкающий гул, который заглушал барабаны, бубны и неуклюжие мантры местных хиппи. От смешения рас и стилей рябило в глазах. По нашим с дядей Колей скромным прикидкам собралось тут около четырех тысяч человек со всего мира.

Что-то назревало.

Наконец, в один хмурый день ко мне подошел тибетский служащий и пригласил на утреннюю молитву. Получив мое согласие, он почти сразу подошел к следующему обитателю ашрама. Потом к следующему. Весь день молодые тибетцы сновали между жильцами гостиничного комплекса и приглашали, приглашали, приглашали.

Агван-Тобгял в этот раз рассаживал нас часа три, и это ему еще служащие помогали. Проверял, пересаживал, ходил между рядами. Молельный зал был почти весь заполнен народом. К тому времени, как молитва началась, по залу уже гулял ропот. Впрочем, заглушить глубокую вибрацию мантры он не мог.

В этот раз она длилась и длилась. Воздух в зале дрожал и вибрировал — мелодичное пение Агвана то взмывало под потолок, то еле слышно гудело, казалось, внутри самих костей.

Но вдруг звук оборвался. Старик посидел немного с закрытыми глазами, покачал головой, встал и вышел из зала.

— Сорвалось что-то, — предположил дядя Коля, когда мы нашли друг друга в разбредающейся осоловелой толпе, — ошибку нашел, вот и прервал.

— Фраза длинная, попробуй с первого раза без ошибок все сделай, — согласился я.

Со второго раза тоже не вышло. И с третьего.

Почти каждый день тысячи людей теперь собирались в молельном доме и слушали, как вибрирует и дрожит вокруг них здание и мир. Но раз за разом Агван-Тобгял обрывал мантру на полутоне и уходил, качая головой.

Дядя Коля с каждым разом грустнел все больше.

— Не выходит у него, — ворчал он, открывая очередную бутылку, — не клеится разговор с богом.

Мы дружно вздыхали и пили за удачу в начинаниях.

Молодые тибетцы продолжали сновать каждый день среди набившихся в ашрам буковок и приглашали, приглашали. Утренние молитвы теперь стали частью распорядка дня. Пару раз я видел, как люди начинали возмущаться и протестовать, но каждый раз конфликт быстро затихал. Тибетский служащий негромко говорил что-то, а возмущенный гость вскидывал брови, пожимал плечами и кивал.

— Деньги раздают, — резонно предположил дядя Коля. — У людей, может, бизнес или дела какие, не все могут тут месяц торчать. Но за достойную компенсацию можно и потерпеть.

Я прикидывал, во сколько обходится оплата даже просто молитвы на несколько тысяч человек, еды и прочего. И качал головой.

На восьмой день бесплодных молитв мы с дядей Колей наткнулись в баре на Семёна.

— У меня свадьба завтра, представляете?! — веселился он. — Ну, серьезно, вот завтра прямо! А тут мне говорят приезжай. Я ему говорю: да ты дурной, что ли, ну никак я не успею, не откладывать же мне свадьбу из-за пятисот зеленых. Да меня Наташка в лоскуты порвет. А он мне: сколько нужно, чтоб отложить? Агван-Тобгял платит!

— И сколько заплатили? — мне почему-то стало не по себе.

— Попросили не распространяться, но поверь мне, достаточно, — хмыкнул Семён. — Наташка, как узнала, сама меня сюда прогнала. Хватит на хорошую жизнь, еще и детям кой-чего перепадет. Может быть.

Почему-то мне все это очень не нравилось.