Моя новая маска

Глава 11

На вопрос Линка я не ответила ничего — мне не хотелось давать опрометчивых обещаний. Я все еще колебалась…

Вечером, побоявшись задохнуться, оставила небольшую щёлку и не закрыла дверь. Рано утром ко мне в комнату заявилась трок Матон:

— Сколько можно валяться! Буди своих этих… — она небрежно кивнула в сторону комнат Линка и Эжен, — Пора вставать на утреннюю молитву.

Спала я отвратительно, мерзкие запахи лестницы осели на коже липким ночным потом, болела голова. Времени умыться она нам не дала, я даже не успела расчесаться — эта зараза стояла у нас над душой и, не обращая внимания на хныканье невыспавшейся Эжен, скрипучим голосом читала нотацию:

— Вы должны быть счастливы, что такая замечательная родственница, как кёрст Эгреж, согласилась заботиться о вас! Надеюсь, в этом благочестивом доме и ваши привычки изменятся. Здесь вы получите представление о нормах морали и приличиях! Мальчик, — она нервно потёрла виски, — угомони свою сестрицу! От её нытья у меня сейчас начнётся мигрень!

Эжен действительно хныкала, не переставая — она ещё не привыкла к этой обстановке и чужим людям, возможно, малышку пугал и неприятный голос самой трок Матон, поэтому я сочла нужным вмешаться:

— Трок Матон, девочка ещё слишком маленькая. Пусть она останется в комнате вместе с братом, не стоит её вести на молитву.

Спокойно выслушав от трок лекцию на тему о том, что забота об Эжен — это моё дело, что молиться в этом доме должны все, потому что безбожникам уготовано место в безводных песках ада, что я прикладываю слишком мало усилий для того, чтобы понравиться благодетельнице и она, трок Матон, так и думала, что толку с нас не будет.

Этот словесный поток вызвал у меня раздражение, но связываться и спорить я не стала, подхватила на руки заспанную, капризничающую малышку и сунула ей в руки последний пирожок с джемом.

Затем мы гуськом последовали за трок Матон в небольшую комнату, где прямо на стене, как фреска, было изображение местного божества и парочки святых. По углам стояли две высоких жирандоли на пять свечей каждая. За окном комнаты было ещё совсем темно, я даже не представляла, сколько сейчас времени, понятно было только, что это раннее-раннее утро.

Вся домашняя прислуга уже находилась там и было их достаточно много — больше десяти человек. Хмурые, невыспавшиеся лица, молодая девушка в форме горничной, трущая глаза, зевающая повариха и у всех общее состояние усталости и раздражения.

Самой кёрст Эгреж в комнате не наблюдалось. Или она молилась отдельно, или же, что казалось мне более вероятным, до сих пор сладко почивала.

Тот самый швейцар, что вчера нас встречал в подъезде дома, басовитым голосом начал читать по книге какую-то молитву. Слуги вовремя крестились, но мне казалось, что каждый думает о своём и воспринимает эту молитву, скорее, как нудную обязанность, чем как момент общения с Богом.

Трок Матон, удобно устроившись на единственном стуле, наблюдала за этой пародией на молитву с каким-то извращённым удовольствием, периодически она делала замечания людям, не стесняясь прерывать швейцара:

— Борна, я всё вижу! Молись усерднее или тебе придётся искать другое место. И ты знаешь, что хорошую рекомендацию не получишь!

У меня сильно затекли руки и отнималась поясница — девочка уснула, положив мне голову на плечо. Я терпела только потому, что, в общем-то, почти всё для себя уже решила.

После молитвы на кухне был накрыт завтрак. Швейцар только зашёл в помещение и, прихватив с собой маленькую корзинку, очевидно, с едой, тут же исчез.

Ещё одна горничная, с трудом подняв поднос, где на фарфоровой тарелке ещё шипела большая яичница, стояла вазочка со взбитыми сливками, креманка с джемом и хлебница с очаровательными пышными булочками, исчезла в дверях. Как я поняла, это был завтрак трок Матон. Через минуту она вернулась и, забрав с собой свежезаваренный чай, исчезла вновь.

Не знаю, где завтракали другие слуги. За стол уселась я с детьми, три горничные, ещё одна пожилая женщина — бог знает какие обязанности она выполняла — и достаточно крепкий лакей. Повариха накрывала на стол, но с нами не садилась.

Подали серый хлеб, кашу-размазню на воде и дали по одному варёному яйцу. Чайный напиток был хоть и горячий, но настолько жидкий, что почти не имел вкуса. Порции были большими, грех жаловаться. От такой еды не умрёшь с голоду, но и удовольствия не получишь. Малышка Эжен отказалась от каши и Линк почистил ей яйцо. Я ела молча — мне нужны были силы.

Сразу после нашего завтрака за стол посадили другую партию слуг, а нас горничная отвела к трок Матон. Комната компаньонки находилась рядом с кухней и была пусть не шикарной, но достаточно удобно меблированной.

Уютно потрескивал камин, трок с важным видом сидела в кресле и тянула паузу, очередной раз давая понять нам, что мы никто и звать нас никак. Наконец, решив, что мы всё осознали, она заговорила:

— У каждого, кто живет в этом благочестивом доме, есть ряд собственных обязанностей. Будут таковые и у вас. Конечно, со временем кёрст Эгреж может изменить их, разумеется, если вы будете достаточно любезны и расторопны. Днём у вас будет урок Слова Божьего, обязательно поблагодарите кёрст Эгреж за проявленную заботу! Пока же ты, — она кивнула на меня, — будешь помогать горничным.

Последовала многозначительная пауза.

— Разумеется, никто не станет заставлять кёрст, даже нищую, — она презрительно хмыкнула, — мыть полы и чистить камины, но как всякая девица благородного происхождения, ты должна хоть немного владеть иглой, так что вполне справишься с простой работой вроде штопки чулок и ремонта белья. Заодно и за ребёнком присмотришь. Тебе же, — она обратила свой взор на Линка, — найти приличную работу сложнее, но и бездельничать никто не позволит! — трок Матон со значительным лицом вздела палец к потолку, — Безделье развращает душу! Но в приличном доме часто бывает необходимость докупить какую-нибудь мелочь в лавочке, отнести письмо или записку знакомым кёрст Эгреж и разные другие мелкие поручения. Думаю, что с ними справишься даже ты. А теперь ступайте!

За дверями комнаты меня уже ждала старшая горничная, женщина средних лет с невыразительным лицом и тусклым голосом.

— Зовут меня Грута, пойдёмте, кёрст, я покажу, где вы работать будете.

Поскольку Линку никто никаких указаний не дал, он отправился вместе со мной. По чёрной лестнице мы спустились на первый этаж, а потом ещё ниже. В полуподвале, холодном и сыром, была устроена прачечная. Там возились две дородные тётки с красными, распухшими руками.

Рядом находилась небольшая комнатёнка, освещённая узким, но длинным окном под самым потолком. Здесь гладили бельё, стоял большой стол с тремя утюгами разного размера, на неком подобии козел лежали аккуратные стопки глаженного белья и небрежной кучей то, которое ещё предстоит гладить.

Прямо под окном, рядом с шатким стулом, находился небольшой столик. Грута открыла коробку, украшавшую собой этот стол, и показала мне на кучу катушек, клубочков и мотков ниток разных расцветок. Там же находились ножницы и маленькая подушечка с десятком игл разного размера.

— Вот тут вот всё нужное и найдёте, кёрста, а бельё до глажки нужно проверить и все дырки заштопать. Ну, сами разберётесь, — с этими словами она исчезла за дверью. Малышка Эжен снова захныкала.

Я посмотрела на Линка и сказала:

— Мне нужно уехать по делам. Побудешь пока с сестрой?

Линк молча кивнул головой, не глядя мне в глаза. Я не слишком хорошо представляла, где удобнее и безопаснее оставить детей — здесь или отвести в комнаты? Но пока я размышляла, Линк, что-то всё это время обдумывавший, посмотрел мне в глаза тоскливым взглядом побитой собаки и очень тихо спросил:

— Ты уйдёшь насовсем?

Даже в той жизни не все мои решения были верными, но всегда — быстрыми. И, решив что-то один раз, я никогда не жалела о своём выборе. Что сделано, то сделано!

— Нет! Мы уйдём все вместе и прямо сейчас.

Несколько секунд Линк соображал, потом глаза его почему-то налились слезами, но он не заплакал, а, судорожно вздохнув, упрямо сжал челюсти и яростно закивал головой.

Я подхватила малышку Эжен на руки и скомандовала Линку:

— Пойдём!

Привела его к нашим клетушкам и велела одеть Эжен. Наша с ним верхняя одежда осталась в гардеробной, но платок, в который кутали девочку, так же, как и уличная её обувь, был здесь.

Сама я отправилась к себе, открыла сундук и, порывшись, вынула два свёртка. Один, маленький, содержал все наши деньги, во втором, чуть побольше, лежали те письма от арендаторов, что я нашла в бумагах отца. Все остальные вещи были не так уж важны.

Гардеробную никто не охранял, но на пути туда нам встретилась горничная. Похоже, она и донесла трок Матон о том, что «нахлебники» бездельничают. Мы уже почти оделись, когда в дверях гардеробной появилась компаньонка и возмущённым голосом начала задавать вопросы.

Поскольку никто не поторопился ей ответить, она решительно схватила Линка за ухо и раздражённым тоном заскрипела:

— Когда тебя спрашивают, маленький мерзавец, ты обязан ответить!

Состояние тихого бешенства, в котором я пребывала почти всё время, что мы находились в этом доме, вылилось в то, что я потеряла над собой контроль. И пусть наши весовые категории не были равны, злость придала мне сил. Коротким мощным толчком я прижала тётку к двери гардеробной и, глядя ей в глаза, почти по-змеиному прошипела:

— Мы уходим. Будьте так любезны, прикажите спустить наш багаж вниз.

Думаю, трок Матон никогда не сталкивалась с таким видом прямой агрессии. Голос её звучал растерянно, почти жалобно:

— А что… А куда… — наконец, она собралась с мыслями: — А что я скажу кёрст Эгреж?!

— Скажите, что мы не нуждаемся в её благодеяниях.

Задержать нас она не пыталась, но ещё до нашего выхода из квартиры исчезла где-то в комнатах — побежала докладывать. Мне, признаться, на всё это было ровным счётом наплевать. Формально кёрст Эгреж ещё не являлась нашим опекуном — кёрст Форшер обещал оформить документы в течение двух недель.