Код цвета

Раствориться в синеве

Почему мы так любим синий цвет? Исследование, проведенное в 2015 году компанией YouGov среди жителей десяти стран, показало, что синий цвет самый популярный: его предпочли 23% респондентов в Индонезии, 26% опрошенных в Китае и более 30% американцев, британцев и немцев. И хотя споры о том, какие факторы влияют на наши цветовые пристрастия, по-прежнему не утихают, полученные в ходе этого исследования данные были подтверждены и в ряде других работ.

Чем же объясняется популярность синего цвета? Существует множество теорий относительно того, почему нам нравится или не нравится какой-либо цвет. Одни ученые утверждают, что цвета когда-то служили полезными сигналами, которые помогали древним людям изменять свое поведение по мере развития человека как биологического вида (например, по цвету плодов человек научился отличать спелые фрукты и овощи от гнилых), и эти ассоциации до сих пор влияют на нас. Другие предполагают, что нам просто нравятся цвета, которые вызывают у нас позитивные эмоции, — это означает, что мы чаще отдаем предпочтение ярким и светлым цветам, а не глубоким и темным. В 2010 году Стивен Палмер и Карен Шлосс выдвинули и обосновали теорию экологической валентности цветовых предпочтений человека. Согласно их гипотезе, нам нравятся те цвета, которые мы ассоциируем с нашими любимыми окружающими условиями, предметами и ощущениями. Консультант по цвету Салли Огастин говорит: «Для наших предков синий (голубой) цвет в окружавшей их природной среде являлся добрым знаком, будь то голубое небо в солнечный день или синее спокойное море. Мы подсознательно ассоциируем синий цвет со спокойствием, прохладой, умиротворением и безопасностью; мы чувствуем, что можем доверять голубому небу и синему морю».

Возможно, именно поэтому на логотипах 45 из 100 крупнейших банков мира присутствует синий цвет. Даже в Китае, где красный — это национальный цвет, символизирующий правильность политических взглядов и удачу, на логотипах семи крупнейших банков используется синий цвет.

Небо кажется голубым из-за явления, известного как рассеяние света (или рэлеевское рассеяние). Когда солнечный свет попадает в атмосферу Земли, электроны и протоны атмосферных газов (в основном азота и кислорода) начинают совершать колебания, что, в свою очередь, вызывает рассеяние света. Синий компонент видимого спектра, имеющий более короткие длины волн и более высокие частоты, чем красный, создает более быстрые колебания. А это значит, что синее излучение рассеивается более эффективно. Вот почему мы видим над собой преимущественно голубое небо. Фиолетово-индиговый свет рассеивается еще сильнее, но в солнечном свете фиолетового меньше, чем синего, и наши глаза к нему гораздо менее чувствительны.

^{Рассеяние света в опалесцирующем стекле: сбоку оно кажется синим, но сквозь него просвечивает оранжевый свет}

Голубое небо бледнеет по мере приближения к горизонту, потому что косым лучам света приходится проникать через гораздо более толстый слой атмосферы, чем лучам, падающим вертикально. Соответственно, фотоны каждой части спектра многократно рассеиваются, что приводит к смещению баланса в сторону от синего. Синего света становится меньше, и мы видим увеличение количества белого. На закате, когда источник света находится в самой нижней точке неба, свет с большей длиной волны — красный и желтый — преобладает над синим, который практически полностью рассеивается.

Почему море в «Одиссее» и «Илиаде» Гомера описывается как oínopa pónton — что-то вроде «виннолицее», наиболее известный перевод этого эпитета — «винноцветное»? Почему оно не синее? Почему у Гомера нет ничего синего? Впервые эти вопросы подробно рассмотрел изучавший античных классиков Уильям Гладстон (впоследствии ставший британским премьер-министром) в книге Studies on Homer and Homeric Age («Исследования Гомера и гомеровской эпохи») (1858). Гладстон заметил, что Гомер часто использует прилагательные черный и белый, тогда как красный, желтый и зеленый встречаются у него крайне редко, и что для других древнегреческих авторов тоже характерно полное избегание синего. Он предположил, что «орган восприятия цвета был развит у греков героической эпохи лишь частично». Гёте в своем трактате «Учение о цвете» аналогичным образом пришел к выводу, что древние греки воспринимали цвета как-то несовершенно. Их литература казалась почти монохромной.

^{Винноцветное море: Одиссей противостоит поющим сиренам. Мозаика. III век н. э.}

Филолог Лазарь Гейгер предположил, что греки были в этом смысле не одиноки. Изучив множество древних писаний, включая исландские саги, Коран и тексты на китайском и иврите, Гейгер заявил, что ни в одном из них не упоминается синий цвет. Немецкий офтальмолог и историк медицины Гуго Магнус дал этому простое объяснение в духе теории Дарвина: со времен Гомера человечество эволюционировало. Наши далекие предки могли различать только красный, оранжевый и желтый цвета, а глаз современного человека способен воспринимать синий и фиолетовый.

Конечно же, это нелепость. Почему же тогда древние греки так высоко ценили, скажем, лазурит, если они не различали его цвет? Причина того, что в языке Гомера нет прямого названия для синего, — вопрос лингвистики, а не физиологии. Греки просто иначе описывали окружавший их мир. Гладстон был на верном пути, когда заявил, что древние греки при классификации цвета использовали контрасты светлого и темного, а не оттенки. Там, где мы могли бы сказать об океане «синий», греки применяли нейтральный в смысле цвета эпитет glaukos (отсюда происходит «глаукома»). Первоначальное значение этого слова — «мерцающий» или «сияющий» — позднее превратилось в «серый». Для более темных, неярких оттенков греки употребляли слово kyaneos; для ярких оттенков, от синего до фиолетового и рубинового, — porphyreos; для серебристо-лазурного — lampros; а для самых темных тонов — melas.

Мир вокруг нас не просто панорама фиксированных цветов, он постоянно меняется, и древнегреческий язык отражает эту изменчивость. Море на рассвете сегодня может быть серебристым, а завтра — розовым. На закате оно могло быть кроваво-красным или черным. А иногда это темная глубина, напоминающая насыщенное красное вино.

Почему в английском языке возникли выражения feel blue и have the blues («грустить», «хандрить»)? Эти идиомы в их современном значении впервые появляются в «Классическом словаре народного языка» Фрэнсиса Гроуза 1785 года, где look blue («выглядеть синим») истолковано как «выглядеть сбитым с толку, напуганным или разочарованным». К середине XIX века выражения feel blue и have the blue devils нередко встречаются у американских писателей. Ассоциирование синего цвета с меланхолией, вероятно, объясняется тем, что после смерти у человека синеют губы, хотя существует и теория, связывающая происхождение этих фраз с морем: корабль, потерявший своего капитана, выбрасывал синий флаг, а по возвращении в родной порт команда рисовала вдоль борта синюю полосу. Самый красноречивый фразеологизм — the blue devils (буквальный перевод — «синие чертики»[21]) — намекает на галлюцинации при отказе от употребления алкоголя и считается связанным с происхождением слова «блюз» как обозначения музыкального жанра. В некоторых штатах США даже сейчас действуют «синие законы», запрещающие продажу алкоголя по воскресеньям.

Так называемые «синие законы» колониальной Америки ужесточили строгие религиозные стандарты, запретили легкомысленное времяпрепровождение в священный день отдыха и регламентировали (или запретили) продажу алкоголя. Позже они распространились по Америке и, поскольку в первую очередь касались дня отдыха, получили известность как «воскресные законы». Объяснение названия «синие законы» может состоять в отказе от алкоголя, как указано выше, хотя историк Патрик Махоуни приписывает этот термин религиозным диссидентам XVIII века, осуждавшим строгое пуританство Новой Англии. Он цитирует наблюдение ученого Джеймса Хаммонда Трамбалла, который отметил, что в риторике того периода «“быть синим” означало быть пуританином и неукоснительно соблюдать юридические и религиозные обязательства, жесткие, мрачные, чрезмерно строгие».

Следы вайды, красителя, получаемого из листьев дикорастущего растения Isatis tinctoria, были обнаружены в пещере эпохи неолита в департаменте Буш-дю-Рон на юге Франции, на стоянках периода железного века в Великобритании и Дании, а также в Египте, где его впервые использовали в качестве красителя примерно в 2500 году до н. э. В первую очередь он ассоциируется с пиктами, населявшими север и восток Шотландии с I века до н. э. до X века н. э. Считается, что пикты красили свои тела в синий цвет с помощью вайды. Историк Тим Кларксон пишет: «Picti — латинское слово, означающее “окрашенные люди”. Его римское происхождение позволяет предположить, что этим прозвищем войска империи, охранявшие границы, называли варваров, скрывавшихся в диких землях за ее пределами». В «Записках о Галльской войне» Юлий Цезарь сообщает читателям, что весь остров населен племенами, которые раскрашивают свои тела: «Все бритты покрывают себя вайдой, которая дает темно-синий цвет, и по этой причине они гораздо более устрашающе выглядят во время битвы». Историки полагают, что королева Боудикка и ее воины-ицены измазывали себя вайдой во время восстания против римлян, которое началось в 61 году до н. э. Однако вопреки тому, что пытался изобразить Мел Гибсон в фильме «Храброе сердце», шотландский бунтарь Уильям Уоллес (1270–1305) и его сторонники не красили свои лица вайдой. И килтов не носили.

К Средним векам вайда стала одним из самых распространенных текстильных красителей в Европе наряду с разновидностью резеды (желтым) и мареной (красным). Процесс изготовления вайды, как пишет Филип Болл, был не особенно приятным: «Попросту говоря, растение растирали в воде и ставили бродить. Чтобы способствовать брожению, в смесь обычно добавляли мочу и оставляли на солнце. Иногда смесь топтали ногами, чтобы выжать краситель. Неудивительно, что все это ужасно воняло».

Запах был одной из причин, побудивших Елизавету I в 1585 году запретить сеять вайду ближе 4 миль (6,5 км) от рынка или ткацкого района и 8 миль (12,8 км) от своих владений. Популярность этого красителя внесла свою лепту и в события 1586 года, когда фермеры перестали выращивать зерновые, пытаясь заработать на продаже вайды, вследствие чего наступил голод. Год спустя были введены ограничения на размеры посевных площадей, на которых приходам и частным лицам разрешалось сеять вайду.

Конкуренция со стороны импортного индиго и открытие синтетических красителей синего спектра привели к тому, что постепенно вайда вышла из употребления. Однако в последние годы она переживает некоторое возрождение: вайда оказалась природным антибиотиком, который можно производить, не загрязняя планету. Она снова превратилась в краситель для текстиля и художественных красок, а ее масло используется в органической косметике. Долгое время с вайдой ассоциировалась Восточная Англия, некогда владения королевы Боудикки, поэтому кажется уместным, что единственная британская ферма, производящая этот краситель в промышленных масштабах, расположена недалеко от Дерехема в Норфолке.