Любовь и Миры

— Да, но верно, — сказал Оуэн. — Общество само должно быть готово к восприятию философских идей. Смысл жизни философа — прозревать истины. Как и религии, впрочем. Которая должна заботиться только о чистоте Души. Как только они выходит за эти рамки, то начинаются революции и религиозные войны.

— Как, например, идеи Ницше или философов-материалистов — Гегеля, Фейербаха, Энгельса и Маркса — изгнавших из мира Бога? И на первое место поставили материю, а не Дух.

— То есть — философы утеряли свободу Духа? Я бы поставил знак равенства между понятиями: философ и свобода, — заметил Оуэн.

— Ну, только если это не вседозволенность, — внёс свою поправку Юрий. — Иначе это уже будет хаос и анархия.

— Верно, — согласился Оуэн. — Философ не насаждает свои идеи, не создаёт армии, не борется с существующим порядком с высот разума. Он лишь констатирует и наблюдает. Иначе это уже не философ, а полководец или адепт новой религии.

— О, я понял! Это камешек в мой огород? — отозвался Юрий. — Но я пока лишь думаю, в какой лагерь мне войти, Оуэн. Взвешиваю все за и против.

— Нередко бывает — если разумных аргументов нет, выбирают не разумные, — вздохнул Оуэн. — Я давно предпочитаю не вмешиваться и, может, уже на пути к отшельничеству.

— Подожди меня! — воскликнул Юрий. — Ведь отшельник это практически анахорет. То есть — одиночка.

Оуэн вздохнул:

— Одиночество — удел сильных. И тех, кто ушёл вперёд. Иногда, освобождаясь от несовершенств и стереотипов, отшельник теряет и соратников. Да ты и сам говорил, что мир, где царит свободный разум, гораздо интереснее мира привычек, условностей, и бесконечных ограничений. Многие философы именно так провели свою жизнь, жертвуя многим ради свободы и познания.

— Да. Сократ, например, даже пожертвовал самой жизнью и, умирая, исследовал свои новые ощущения. Он навсегда остался в сфере разума, не снизойдя до сопротивления.

— Ты считаешь это достоинством? — хмыкнул Оуэн. — По-моему, сдаваться не надо никогда. Хотя бы чтобы защитить возможность мыслить далее. А жизнь прекрасна хотя бы тем, что несёт с собой перемены.

— Духовные или физические? Я — за духовные, Оуэн. Но, согласись, такой поступок достоин уважения? Сократ никогда и ничего не требовал от жизни лично для себя. «Живешь ты так, что даже ни один раб при таком образе жизни не остался бы у своего господина, — сказал один его знакомый. — Еда и питье у тебя самые скверные. Плащ ты носишь не только скверный, но один и тот же летом и зимой. Ходишь всегда босой и без хитона». «Попытайся понять, — ответил ему Сократ, — что, по моему мнению, не иметь никаких нужд есть свойство божества».

Философ Эпиктет, римский стоик и бывший раб, знавший славу и дружбу императора, тоже был неприхотлив, — продолжил Юрий. — На своей могиле он велел выбить эпитафию: «Раб Эпиктет, хромой и бедный, как Ир, друг бессмертных». И даже не упомянул об императоре. И, наконец — Сиддхартха Гаутама, будущий Будда Шакьямуни, который был сыном богатого раджи, избрал жизнь нищего аскета, ради познания истин.

— Но, согласись, Сиддхартха Гаутама, чтобы достичь просветления истиной, всё же, ушёл из своего золочёного пифоса. Истина не придёт к тебе сама, Юрий, если ты сам не ищешь её. Философы общались с людьми разного круга. А Диоген ходил среди толпы с фонарём. Нужен личный опыт познания мира, Юрий. Не пора ли и тебе прогуляться с фонарём? Возможно, тебе навстречу попадётся не только одинокий морской отшельник.

— Я и сам чувствую, что мой пифос тесен мне по всем швам, — улыбнулся Юрий. — А тут ещё эти…  агенты. Но куда шагнуть? Где выход из пифоса? Зато я уже знаком с древним морским криптитом. Даже Диоген не может этим похвастаться.

— Благодарю! Но такое общение сродни твоим виртуальным путешествиям, Юрий. А Бог хочет испытать тебя и пополнить твой опыт. И не только виртуально.

— Почему ты так думаешь?

— Иначе б ты явился в этот мир без ног и без рук, — усмехнулся Оуэн, — А уж сколько их, как говорится — как Бог дал. И наделил тебя необычными талантами в придачу.

— Ноги это хорошо! — хмыкнул Юрий. — Но я просто сажусь в позу и, благодаря своим талантам, путешествую по всему миру. Без ног и рук. Может, в этом и есть смысл моего существования?

— Но где в это время ты сам? — усмехнулся Оуэн. — Где твоя реальная личность? Она всё так же привязана к твоему телу. Ты можешь от него избавиться? Нет. Поскольку оно призвано служить тебе для каких-то неведомых целей. И, сколько б твоя душа не путешествовала, ты снова вернёшься в своё тело. И мне кажется — пока оно не участвует в неких реальных событиях, в твоей собственной жизни так и не произойдёт ничего нового.

— Почему же? — возразил Юрий. — Я, например, могу совершать банковские махинации. Разве внешняя жизнь от этого не изменилась? У больных детей, например.

— Деньги, да ещё чужие…  — задумчиво проговорил Оуэн. — И ты этим гордишься? И чего в этом деянии больше: добра или зла? Да и причём тут философия? Ты не Сократ и не Диоген, ты Аладдин, у которого случайно оказался на побегушках Джин-воришка. Или меткий Робин Гуд, грабивший одних, чтобы одарить других. И что из этого вышло? Ты слышал, чтобы кто-то из облагодетельствованных им стал творить добро? И ты считаешь, что обладаешь мудростью, которая выше той, что владел Мафусаил? — спросил он. — Это всё, чему ты научился, заглянув в ИПЗ?

— Я сказал — могу, но не хочу! Я лишь ищу место, где могу применить себя, но пока не нахожу его. И пока понял лишь одно — не знания и даже не опыт обогащают Душу, а выводы из них.

— И как их сделать, если твой личный опыт мал и ограничен? Кроме скепсиса ты ничего пока не почерпнул, — подзадорил его криптит. — Мир и ИПЗ развивается по своим законам, а мы — по своим.

— Но ты же говорил — наблюдай, не вмешивайся, будь философом! — усмехнулся Юрий. — Но с моей точки зрения такой выбор слишком похоже на белый флаг. Ты, проживший долгую жизнь, можешь быть философом и лишь наблюдать. А мне пока рано сдаваться.

— Ты прав — сдаваться не надо никогда, — согласился Оуэн. — Но не вмешиваться в драку, это не значит — сдаваться.

— А как же быть, если драка, за которой я наблюдаю, нечестная? А у меня есть хорошая палка? Тоже не вмешиваться? — вздохнул Юрий. — И, кажется, я уже немного вмешался. Но расскажу об этом позже. Пока я и сам не очень понимаю — зачем всё это?

«Мир не меняется, — задумался Оуэн. — И этот талантливый мальчик явно впутался в какие-то баталии. Тоже решил помахать палкой. Как и протейская цивилизация, находящаяся на несравнимо высоком уровне, он не нашёл лучшего аргумента. А ведь можно было и по-другому…»., — бормотал он про себя, забыв, что Юрий слышит его мысли.

— Протейской цивилизации? — воскликнул Юрий. — Ты с планеты Протея? Где это? Что там случилось?

— Что? Извини, я устал! — испуганно заявил Оуэн. — И, кажется, начал заговариваться. Задремал…

— О, извини! Хорошо, отдыхай. До встречи, Оуэн! — согласился Юрий.

— Да-да, — глухо пробормотал криптит.

Наступила тишина и Оуэн обмяк в своей нише.

«Глупец! Болтун! Я сказал это? Упомянул Протею? — потрясённо думал он. — Как я мог? То время для меня табу. Где Протея, а где я? Разболтался, разбулькался, как старая…  Сопун-гора! Дуплистая трухлявая коряга! Мешок для сыпучих опилок! Расклеился, как медуза на солнце!»

Его сердца ныли, стихийно наполнившись воспоминаниями, которые, стронувшись, потекли по его сознанию горячим потоком лавы.

«Протея! Атея! Друзья! Мои родители? Где вы? Где мой мир, такой светлый и радостный? Зачем я здесь?» — ныла его Душа.

Оуэн знал из опыта — с этим приступом нет смысла бороться. Надо выждать, отвлечься, подремать, пока жгучие мысли сами не улягутся. И уйдут туда, откуда достать их вновь будет очень сложно…

Но он уже чувствовал — на этот раз они выбрались надолго. Появление Юрия разбередило эту рану. Он был слишком взволнован иллюзией перемен…  Может, отказаться от встреч с мальчиком? Но, с другой стороны — Юрий был честен с ним, не побоявшись признаться в своём страшном диагнозе. И теперь прогнать его? Обидеть? Не лучше ли быть честным и ему? Рассказать ему о трагедии? О гибели своей цивилизации? Это будет для него уроком. Или ударом? Не станет ли мальчик от этого ещё большим пессимистом? Да и хватит ли у Оуэна сил на такой разговор?

Часть 4