Симулякр

— Симулякр — это такое создание, которое копирует форму исходного образца. Это может касаться каких угодно вещей и смыслов. Понятие ещё Платон ввел.

— Платон?

— Ну ты, приятель, и тёмный. Откуда только взялся такой?

Аваллак’х пожимает плечами с виноватой улыбкой. Философию он любит, но философия Народа Ольх(1) совсем не подходит для людей. Креван усиленно гонит от себя ассоциации с мелкими кусачими насекомыми, заползающими в сапоги.

— Платон — это древнегреческий философ. Всё мечтал о таком идеальном государстве, где всем заправляют философы.

— Философы не способны к решительным действиям. Только к бесконечному и бесплодному умствованию. Я, знаешь, сам иногда ощущаю себя философом.

Бродяга смеётся шутке Аваллак’ха (шутке ли?). От него пахнет немытым телом и какой-то химозной дрянью. Но Аваллак’х даже не слишком-то морщится. Найт-сити(2), бывает, благоухает и похуже, ни в какое сравнение с Тир на Лиа(3). Но с другой стороны, их не могут отыскать здесь уже пару месяцев, и это заставляет Кревана мириться и с вонью, и с грязью, и с бандитами, и с бродягами, и с чужим для себя укладом жизни.

— Наверное, ему так и сказали, что идея его — говно. Так вот. У Платона симулякр означал нисходящее упрощение: вещи относительно её истинного бытия, то есть Идеи, и образа вещи, с которым, например, имеет дело художник или поэт, относительно самой этой вещи, вернее, псевдовещи, если иметь в виду уже состоявшееся, первое, искажение — это «копия копии», «тень тени». По представлению о мире Платона любой предмет реальности — это отражение эйдоса, некой нематериальной Идеи вещи. Тогда же изображение предмета — картина или скульптура, к примеру — представляет собой копию копии и в этом смысле фальшиво, неистинно.

Аваллак'х вглядывается в лица прохожих, пробегающих мимо. Лица, измученные жизнью и страданием. Страдания людей не трогают Аваллак’ха. Аваллак’ха, если честно, давно уже ничего не трогает. Вот разве что его все никак не завершившийся эксперимент.

Бродяга, с которым он сидит рядом прямо на ступенях мегабашни, выглядит не в пример беззаботнее окружающих. Выброшенный за границы корпоративной борьбы — возможно, не такой демонстративно-кровавой, что когда-то вёл Народ Ольх, но по сути такой же жестокой и даже в чем-то борьбы не на жизнь, а на смерть, — за границы системы, он наконец чувствует себя по-настоящему свободным. По-настоящему свободным Аваллак’х не чувствовал себя никогда.

— В современное употребление слово «симулякр» ввёл Жорж Батай. А потом его подхватили Делёз и Бодрийяр. По-простому, ну чтобы тебе окончательно все стало ясно, симулякр — это изображение без оригинала, попытка повторить то, чего на самом деле не существует. Вот например икона, изображающая Бога. Понятное дело, у нас такое уже почти не встретишь, но есть же ещё остатки христиан. Никто никогда не видел Бога. Быть может, Бог — это тоже всего лишь удачная выдумка. И сам подумай, как тогда назвать изображение того, чего и вовсе никогда не было на свете? Симулякр и точка.

Дребезжит подвеска припаркованного Тортона(4), ругается на смеси языков сушист в глубине вестибюля мегабашни, мигает светофор. А Цири все нет.

Копия копии. Отражение без оригинала. Глубоко запрятанная в сердце Кревана тревога поднимается на поверхность.

— Вообще Бодрийяр говорит скорее о социокультурных реальностях как таковых, приобретающих двусмысленный неподлинный характер. Симулякры в его понимании — это результат процесса симуляции, трактуемый им как «порождение гиперреального», «при помощи моделей реального, не имеющих собственных истоков и реальности». Вот например, по новостям говорят, что Шестая улица схлестнулась с Животными(5). Погибло два человека, трое раненых. Но вся фишка в том, что ты даже не знаешь, было ли там что-нибудь на самом деле или это просто пляска картинок и взволнованных предвыборных репортажей Пералеса(6) на экранах телевизоров. Именно в процессе имитации, симуляции реальности (пример — та самая стычка двух банд) и получается продукт гиперреальности — симулякр.

— Откуда ты все это знаешь? — спрашивает Аваллак’х с любопытством вслушиваясь в слова бродяги. Он расслабленно сидит на ступеньке, вытянув одну ногу вперёд. Возможно, за пределами дворцовых церемоний и вдалеке от собственного пресыщенного и разочарованного народа ему и в самом деле лучше, может, его душа ещё способна чему-то научиться. Аваллакх’х не знает.

— Я, приятель, как Диоген. Только откинув все мирское и суетное, ты способен постигнуть истину.

— Звучит… правдоподобно. — Креван усмехается. — А кто такой Диоген?

Цири нет уже пару часов, и в глубине души он начинает беспокоиться. Аваллак’х бы предпочел, чтоб она не пыталась удрать от него при первой же предоставленной возможности. Ему все еще кажется порой, что его общество тяготит Цири. Впрочем, как и общество Цири тяготит самого Аваллак’ха. Странная из них выходит компашка.

— Чумба(7), ну ты меня прямо поражаешь. Кто же не знает Диогена? Он говорил, что только рабы зависят от обстоятельств и идут на компромиссы с совестью. И я теперь вижу, как же он был прав! Так вот… О чем бишь я?.. А дальше Бодрийяр предлагает четыре этапа развития образа реальности…

— Погоди, мне надо всё это переварить, — так же расслабленно, как и прежде, отвечает Аваллак’х.

На обочине останавливается Арч(8). Аваллак’х моментально замечает красные вставки на раме и бензобаке.

Хотя, конечно, привлекает его внимание не только мотоцикл.

— Ого! Какая деваха, да? — бродяга кивает в сторону Арча и Цири, только что спустившей свои ноги, обутые в блестящие кеды, на асфальт.

Креван кивает — а как же иначе? — ведь это правда. И ему сразу становится легче: вернулась!

— А прикольные ты себе аугментации(9) сделал.

— Какие?

— Ну… уши.

— А-а-а, — протягивает Аваллак’х, моментально забывая о собеседнике, когда она подходит. На Цири откровенный топ, скрывающий только высокую грудь и обтягивающие штаны из синта-кожи. Креван думает, что предпочел бы какой-нибудь более скромный наряд, скрывающий её от любопытных глаз. Чужих глаз.

— Аваллак’х.

— Цири.

Он встает со ступеней мегабашни и сразу становится выше неё головы на полторы. Рядом с ним она маленькая и хрупкая. Смертная человеческая самочка. Женщина, поправляет он сам себя. Без малого двести лет он следил за её предками и потомками Лары. Но ни одна из тех девушек не была настолько похожа на Лару Доррен аэп Шиадаль. Похожа и не похожа.

Они идут по холлу мегабашни, где остановились в небольшой комнатке, и останавливаются у лифтов.

Цири уже больше не спрашивает, почему Аваллак’х помогает ей. Наверное, решила, что он делает это в память о Ларе. О своей большой любви к той, другой. И если всякая любовь в этой жизни — это лишь частный случай, воплощение великой Идеи, эйдоса, то его чувства к Цири — это ещё меньше, чем отражение, меньше пляшущей тени на стене от костра большой страсти.

Но так ли это?..

Лара предала его и их народ, и ради чего? Ради любви к смертному? Аваллак’х до сих пор едва верит в это. Поступает ли он также, идя против Эредина? Нет, определено нет.

— Тебя долго не было. Я начал беспокоиться.

Эредину и так досталась корона Оберона. Цири остановит белый хлад — Аваллак’х научит её как, — а потом, вместе — и Эредина, если потребуется. Цири тот точно не получит — обойдется. Уж Аваллак’х об этом позаботиться.

— Должны же мы что-то есть.

— Ты знаешь, в этом нет необходимости.

У Аваллак’ха с собой достаточно золота, являющегося на удивление универсальной валютой во всех мирах. Благодаря его способностям им удалось на некоторое время стать невидимыми для навигаторов Красных Всадников, а Аваллак’х занялся обучением Цири, одновременно готовя для неё различные мази и средства, чтобы сгладить и улучшить состояние её шрама. Ему кажется, шрам и правда стал менее заметен.

— Надо быть экономными. Золото может и закончиться в самый неподходящий момент. — Цири пожимает плечами. Скорее всего, она просто не может сидеть без дела, помогая местным киберпанкам — наемникам, занимающимся всякими грязными делишками. Наверное, отчасти их можно сравнить с ведьмаками её родного мира.

Цири. Цирилла — княжна из Цинтры. Маленькая ведьмачка.

— Что? Почему ты так на меня смотришь? Будто видишь впервые? Что-то не так?

Тонкая бледная рука приглаживает волосы, дотрагивается до шрама — Цири все ещё комплексует из-за него.

— Может, это так и есть? — отвечает Аваллак’х и убирает от лица её руку, всё так же продолжающую теребить светлые локоны. Заправляет тонкую прядку ей за ухо и за подбородок приподнимает её лицо кверху.

— Ищешь ее во мне?

Ему не надо спрашивать, что она имеет в виду, чтобы понять. Цири, как обычно, чрезвычайно проницательная, хоть и ужасно бестактная, но в этот раз Креван на неё даже не сердится.

— Оберон сравнил меня с алмазами, брошенными в нав… — устав ждать ответ, произносит она. Ее светло-зеленые глаза бегают по его лицу, будто хотят, надеятся отыскать в нем что-то.

— Оберон ничего не понял, Цири. — Креван нетерпеливо обрывает её. — Ты — это ты. Цирилла — княжна из Цинтры. Ведьмачка из Каэр-Морхена, разбойница с большой дороги, наемница на байке. Не симулякр. Оригинал.

И наклонившись, Аваллак’х оставляет на ее вопросительно приоткрывшихся губах легкий, едва весомый поцелуй.