Зачарованный край

Глава 27. Воины света?

Поначалу Ярый опасался, что они с Холодом не поладят. Всё-таки традиции и темперамент у двух национальностей очень сильно отличались. К тому же, могла начаться конкуренция за роль единственного лидера. Но эти опасения быстро развеялись. Холод оказался бродягой во всех отношениях правильным, с виду довольно замкнутым, немногословным, из того сорта людей, которые не привыкли метать бисер понапрасну, но если уж говорят, то чётко и по делу, и как-то само собой получается, что окружающие к их мнению чаще всего прислушиваются.

Помимо Ярого и Холода, в отряд входили ещё десять авантюристов. Одного прозвали Гулливером, из-за огромного роста. Иногда клички давали «от обратного», то есть реальный человек обладал прямо противоположными качествами, нежели предполагало его прозвище. Например, другого авантюриста в шутку нарекли Весельчак. При этом он почти никогда не улыбался, разве что уголками губ, а в шумных компаниях обычно сидел в стороне хмурый и ни с кем не разговаривал. Его бы, наверное, даже можно было бы назвать красивым, если бы не шрам от ожога кислотой на пол-лица. Как говорил сам авантюрист, подлянка его пощадила, но на прощанье поцеловала. В общем, на первый взгляд, Весельчак был не очень приятным типом, но те, кому доводилось с ним тесно общаться, говорили, что мужик он в общем-то нормальный, без гнильцы. Если не считать одну странность. Весельчак был садистом, но давал волю своим наклонностям только с врагами, которых он любил пытать и мучить перед тем, как убить. Так он «веселился». Однако воин был вполне миролюбив по отношению к тем, кто не проявлял к нему агрессии.

Кто ещё? Филя и Степашка, неразлучные напарники и закадычные друзья. Блэкмор, которого так прозвали за то, что был музыкантом и умел классно играть на гитаре.

Шаман. Свой в доску. Якут по национальности, считал, что Азазель и его ближайшие помощники, капитаны — одержимы тёмными силами, и, по собственному утверждению воина, шёл в мёртвый город, чтобы «изгонять демонов».

Тихий. Именно тот случай, когда прозвище полностью соответствовало сути. Тихий в компании был молчаливым, если не сказать застенчивым, но прославился как искусный снайпер. Авантюрист почти никогда не расставался со своей любимой СВД с глушителем.

Кухня. Причина, по которой он отправился в поход против «серафимов» — секта забрала у него лучшего напарника, Винта. Единственное, что было известно о жизни Кухни до его появления в Зоне — то, что он работал поваром в дешёвой забегаловке. За это, вероятно, авантюрист и получил такую кличку.

— Если взять мясо, допустим, псевдога или слепса, как следует его прожарить и посолить, потом полить майонезом и кетчупом, а потом положить в хот-дог вместо стандартных сосисок, то клиенты даже не почувствуют разницы, — утверждал здоровяк Кухня во время одного из привалов. — При условии, что повар достаточно хорош. Во всяком случае, с обычными собаками в Большом Мире никто не замечал подмены…

— Заткнись, Кухня, не порти аппетит! — возмутился Филя, в этот самый момент жующий бутерброд.

— Да ладно, мужики, расслабьтесь, просто у меня чёрный юмор такой, — попытался выкрутиться Кухня. — Но если серьёзно, мой вам совет — никогда не ешьте в дешёвых забегаловках.

— Так ты же сам постоянно бываешь в баре «У погибшего авантюриста», — заметил Степашка. — Или это, по твоему мнению, элитный ресторан?

— Насчёт бара — да, то, что они там выдают за еду — даже в сто раз хуже стряпни из моей забегаловки, — согласился Кухня. — Но здесь, в Зоне, как бы и выбирать особо не из чего. Я имел в виду, не ешьте в дешёвых забегаловках, если когда-нибудь будете в Большом Мире.

— А что мы там забыли, в Большом Мире? — спросил Гулливер. — Нам и тут хорошо.

— Ну, не знаю… Я думал, каждый авантюрист мечтает поднакопить деньжат на счастливую старость и свалить отсюда подальше, купить яхту, поселиться где-нибудь на берегу моря… Разве нет? На пенсию, которую платят в Большом Мире, особо долго не проживёшь.

— Смотря где, — заметил Филя.

— Ну да, где-нибудь во Франции, может, и проживёшь. Так что, мужики, разве вы не мечтаете о спокойной обеспеченной старости? С внуками?

— С молодой красивой женой, — подхватил Шаман.

— Ты сам-то в это веришь, Кухня?

— А что? Конечно, верю. Должна же у меня быть своя авантюристская мечта.

— Вот Холод точно не собирается в обозримом будущем возвращаться в Большой Мир, — заметил Степашка. — Ему там кранты. Правда ведь, Холод?

— Правда, — ответил тот. — Зачарованный Край — последнее место, где меня станут искать. Даже если те, кто за мной охотятся, узнают, что я в Зоне, достать им меня здесь будет на порядок сложнее, чем в любой другой точке земного шара.

— Зачарованный Край… — эхом повторил Степашка.

— Это другое название Зоны. Разве ты никогда не слышал? — спросил Филя.

— Может быть, и слышал когда-то давно, но забыл… А почему Зачарованный?

— А что, Холод, скучаешь иногда по своей родине? — спросил Гулливер. — Был ли соблазн вернуться?

— Был. Но сейчас время неподходящее. Может быть, когда-нибудь через много-много лет… когда мой край станет свободным…

— А ты, Ярый, — сказал Кухня. — Ты разве никогда не думал отсюда свалить?

Ярый очень давно мечтал завязать, но он знал, что если сильно хочешь что-нибудь сделать, то лучше никому заранее не сообщать о своих намерениях. А иначе в последний момент что-то обязательно пойдёт не так. Поэтому Ярый уклончиво ответил:

— Поживём — увидим.

— Какая разница, в Зоне, или вне её… — сказал авантюрист по прозвищу Сэнсэй. — Весь материальный мир есть сон, иллюзия. Значение имеет лишь то, что происходит в душе у человека.

Сэнсэй. Тот самый, который рассказывал Ярому про бонсай. Увлекался восточными религиями, практиковал медитацию и йогу. Обладал феноменальной гибкостью — например, мог на спор почесать пяткой за ухом. Выражение его лица при этом сохраняло полную невозмутимость. На привалах обычно сидел, скрестив ноги в позе лотоса.

— Слыхали, что Сэнсэй изрёк? — воскликнул Филя. — Всё материальное — сон!

— Как матрица, что ли? — спросил Степашка.

— Как компьютерная игра…

— И лучший миг есть заблужденье, раз жизнь есть только сновиденье…

— Пушкин! Ты что там, уснул, что ли? Просыпайся, Пушкин!

— А? Что?..

Авантюрист Пушкин получил своё прозвище за неистребимую привычку сочинять стихотворные экспромты прямо на ходу, многие из которых нельзя было бы привести в каком-нибудь печатном издании по соображениям цензуры. Далеко не все экспромты получались удачными, но попадались среди них и настоящие жемчужины, которые потом «шли в народ» и со временем превращались в своеобразный зонный фольклор. Так как Пушкин был пошляк и острослов, многие обижались на его шутки. Но терпели, во-первых, потому, что он был толковым авантюристом, а не просто чесал языком, а во-вторых, потому, что с ним никогда не бывало скучно. Он был как бы душой любой компании. К тому же, все понимали, что если поэт кого и обидел, то сделал это явно не со зла.

Вообще в Зоне «литературные прозвища» были не то чтобы редкостью. Ярый лично знавал одного авантюриста по прозвищу Достоевский, который якобы получил кличку за активную пропаганду идей всепрощения, как у Фёдора Михайловича в «Преступлении и наказании». Правда, поговаривали, что когда карлик запер их в подземельях Агро-Комплекса вдвоём с зелёным напарником-отмычкой, Достоевский, когда закончилась еда, съел, чтобы не подохнуть с голоду, ногу своего напарника. Если бы тот напарник выжил, его, как несложно догадаться, прозвали бы Одноногий Сильвер… Другое объяснение, более правдоподобное, что авантюрист получил своё имя за близость к взглядам Раскольникова, что тоже у многих вызывало ассоциацию с Достоевским.

Если авантюрист сильно, лирически любил Родину, Русь-матушку необъятную, его могли прозвать Есениным. (Или Кобзарём, если он был из Украины.) Ходили даже слухи об авантюристе-проводнике по прозвищу Джойс… Уж этот водил своих подопечных ТАКИМИ тропами, что меньше всего хотелось им позавидовать. На этом фоне авантюристы По и Лавкрафт даже не казались столь страшными, как их рисовали (стало быть, Ван Гог и Сальвадор)…

Так как Пушкин дежурил ночью «собачью вахту», то, соответственно, толком не выспался, и днём на привале задремал. Сидевший рядом Гулливер заметил это и растолкал напарника, и теперь тот включился в разговор.

— Эх, сейчас бы бабу… — мечтательно сказал Пушкин, зевая и потягиваясь. — Странная вещь выходит. Когда у тебя есть баба, ты только и думаешь, как не сойти с ума от её постоянных заскоков. И вот ты попадаешь в Зону, и сперва радуешься. Но счастье длится недолго. То есть ты-то может и хотел бы совсем обойтись без баб, но твой стояк по утрам считает иначе. Я вот что думаю. Сейчас наука шагнула далёко вперёд. Появились секс-куклы, которые внешне, наощупь, и там почти неотличимы от настоящих женщин. Правда, пока эти куклы охрененно дорогие. Но в будущем прогресс будет идти вперёд, и стоимость материалов будет удешевляться. А значит, такие куклы могут получить массовое распространение. И в итоге дойдут и до Зоны. Тогда хоть каждый авантюрист сможет таскать такую у себя на спине. Захотел — в любой момент снял, использовал, потом повесил обратно. А если кто-то вдруг подкрадётся к тебе с тыла и выстрелит в спину, то пули застрянут в ней. Она тебя собой закроет. Не знаю, как вы, мужики, но я бы такую боевую подругу ни на одну живую женщину в мире не променял…

Кто-то засмеялся, кто-то лишь улыбнулся краешком губ, кто-то сохранил каменное лицо. Чувство юмора — штука довольно субъективная в том смысле, что едва ли можно найти двух разных людей, у которых оно будет проявляться совершенно одинаково.

— Тихий, а вот скажи, — продолжал Пушкин, — раньше, в Большом Мире, когда тебе нравилась девушка, ты что-нибудь делал, чтобы привлечь её внимание?

— Ну… — замялся Тихий.

— Дай угадаю: пытался разжечь в ней любопытство своим глубокомысленным молчанием?.. — В компании раздался смешок. Тихий никак не отреагировал. Пушкин «пожалел» его и переключился на следующую «жертву»: — Кто вообще не парится по поводу девушек, так это Сэнсэй. Он уже давным-давно достиг просветления и полной гармонии со всей Вселенной. Ему наши земные страсти по барабану.

Сэнсэй флегматично пожал плечами.

— А ты, Ярый, чего молчишь?

Ярый не нашёлся, что сказать. С одной стороны, за время своего пребывания в секте он очень соскучился по нормальным живым людям, не бездумным роботам. Но с другой, иногда ему хотелось сбежать от этих неловких пустых разговоров.

А ещё он думал о Косатке. И вспоминал слова, брошенные ему напоследок: «Ты же понимаешь, что не сможешь вечно держать меня под опекой, под присмотром этого своего наёмника?.. Я не комнатный цветочек, который можно просто поставить на подоконник и поливать пару раз в месяц, чтобы он не засох». Ярый снова и снова прокручивал в голове эту фразу и ощущал какое-то смутное беспокойство, но не мог себе объяснить, почему.

— Пушкин, а почитай нам стихи!.. — неожиданно предложил Блэкмор. — Сымпровизируй что-нибудь. А то мы что-то давно тебя не слушали. Ты же можешь, мы знаем.