Вовка-центровой – 6: Мундиаль

Событие сорок шестое

Если вы нашли клад, то одну четверть от него законно забирайте себе, а остальное закопайте! Потом зайдете еще…

– А это картина самая знаменитая, без сомнения, в нашем музее. Это «Мадонна Литта». Кто-нибудь знает чьей она кисти? – экскурсоводу лет шестьдесят. М… Экскурсоводше? Бабушка такая строгая и тощая в больших роговых чёрных очках. Федор Челенков ответ на её вопрос знал. Не случайно вовсе. Просто запомнил с прошлой экскурсии из будущего. Нда, с прошлой и из будущего.

– Серова? – раздался голос откуда-то сзади.

– Репина?

– Айвазовского?

Народ начал вспоминать всех знакомых художников.

– Молодые люди? А я ведь вам говорила, что мы сейчас в 214 зале и здесь выставлены полотна художников, относящихся к итальянскому Возрождению. Не слушаете? – бабушка укоризненно поводила очками туда-сюда. Вовка, устыдившись за динамовцев ляпнул:

– Леонардо да Винчи.

– Верно, молодой человек. А знаете…

– А «Чёрный квадрат» у вас есть? – опять донеслось из народа. Вот уж не заподозрил бы Фомин в Васе Карцеве человека, интересующегося живописью.

– Эта картина входит в цикл супрематических работ Малевича, в которых художник исследовал базовые возможности цвета и композиции; является, по замыслу, частью триптиха, в составе которого также присутствуют «Чёрный круг» и «Чёрный крест». В Эрмитаже находится авторская копия, а оригинал хранится в «Русском музее».

– А нам покажут? – Карцев не отставал.

– Я, конечно, искусствовед… – бабушка сняла очки, достала из кармана вязаной серой кофты платочек и протёрла стёкла. – Но мне обидно, когда люди, стоя рядом с настоящим шедевром, интересуются мазней плагиатора.

– Неожиданно! – Фомин в первый раз такое услышал. Не удержался.

– И, тем не менее, это правда! – экскурсовод расправила плечи и ринулась в бой, защищая правду и настоящее искусство от мазни плагиатора.

– Первый «Черный квадрат» за двадцать пять лет до Малевича был написан одним необычным человеком, о жизни которого можно целую книгу написать. Прежде чем назвать его имя расскажу о том, как задолго до… Нет. Раз уж зашла у нас с вами речь о Малевиче, то закончим с ним. Более чем за четверть века до… общеизвестно и незаслуженно превозносящегося «Чёрного квадрата» Казимира Малевича, в 1882 году Альфонс Алле изобрёл свою «монохромную живопись». Его «Чёрный почти квадрат» написан 1882 году. Алле был щедрым и весёлым человеком, он взял и уступил на первой выставке первенство своему приятелю того времени, тоже писателю-юмористу Полю Бийо. Потом, конечно, история всё расставила на свои места. И Казимир Малевич знал о «Черном квадрате». Так что его картина – это чистой воды плагиат, о котором даже не стоит и говорить в приличных кругах. А теперь вернёмся к Альфонсу Алле, – старушка гордо осмотрела динамовцев. Гордилась видимо этим товарищем, словно родственником. – Этот великий человек своим «Похоронным маршем на смерть Великого Глухого» на пятьдесят пять лет опередил эпатажную минималистическую музыкальную пьесу «4′33″» Джона Кейджа, представляющую собой четыре с половиной «минуты молчания».

– То есть, – Якушин, стоящий в первых рядах экскурсантов, дёрнул себя за нос, – там нет музыки, и музыканты просто четыре с половиной минуты сидят и ничего не играют.

– Ага! Оценили, уважаемый, божественный юмор этого человека! – возликовала эрмитажная бабушка. – «Чёрный квадрат» и «Похоронный марш на смерть Великого Глухого» – это юмор. Это шутка гения. А во что превратил это Малевич? В зарабатывание денег! Нет, молодые люди, мы не пойдём смотреть мазню плагиатора. Мы останемся в залах Возрождения и будем любоваться полотнами истинных художников. Мастеров. Заметьте, не воров, а мастеров – гениев.

Бабушка Фомину понравилась. Явно блокаду здесь же в Ленинграде провела, спасая шедевры. Даже плагиатора Малевича спасла, хоть и не негативно, как к самому авангардисту, относилась, так и к его мазне.

На улице, чуть в стороне от входа, стоял комендант общежития Семёнов Тимофей Миронович. Вовка незаметно отстал от команды и протиснувшись через очередь, что стояла у входа в Эрмитаж, подошёл к бывшему комиссару. Тот осматривал местами осыпавшуюся штукатурку стен Зимнего дворца и Вовку не видел.

– У вас продаётся славянский шкаф?

– Дебил малолетний. Напугал старика. Шкаф у тебя продаётся, – Мироныч глянул Вовке за спину. – Один? Хвоста не привёл?

– Будем отстреливаться. Я дам вам парабеллум…

– Пошли. Ты знаешь, как добраться. Вовка знал, успел у Пети Иванова успел подробно дорогу выспросить разными видами транспорта.

– Можно пешком по Дворцовой набережной дойти. Заодно город посмотрим или можно по Невскому добраться до Литейного и там повернуть к набережной. Тоже город посмотрим.

– А как быстрее? – повертел головой Семёнов.

– По набережной.

– Пошли, чего время терять. Ты инструмент взял?

– Вот, – Фомин покрутил спортивной сумкой, в которой лежало что-то явно тяжёлое. – Кувалду на короткой ручке прикупил.

– Ох, не нравится мне всё это. Сначала разведаем как следует.

Кладоискатели неспешным шагом вертя головами примерно минут через сорок – сорок пять дошли до улицы Чайковского и пройдя по ней остановились у здания когда-то в доисторические времена покрашенного в коричнево-оранжевый противный цвет. Штукатурка местами была облуплена до дранки, краска в основном отшелушилось и бывший особняк Нарышкиных – Сомовых смотрелся блёкло и восторгов, как архитектурный шедевр, не вызывал. Здание было построено буквой «Г» и эта перемычка у «Г» была выше, чем основная часть. Основное здание было… Ну пусть будет двухэтажное, хотя скорее всё же одноэтажное, ведь первый этаж был явно цокольным, окна были на улице частично разрушенного тротуара. А пристрой был… Ну, пусть будет четырёхэтажным. Там тоже первый этаж цокольный, потом нормальный этаж, а два верхних этажа явно с низкими потолками. Окна совсем крохотные по сравнению с окнами второго этажа.

– Нам в пристрой, – Вовка достал листок с «картой клада» и показал на стрелочку.

– Пошли. Чего тянуть? – Не терпеливый товарищ их бывший комендант. Вовке боязно было. Оттягивал.