Нечистая, неведомая и крестная сила. Крылатые слова

3. Ругаться и драться

Не в исключительный упрек нашим газетам и загульным вечеринкам, а в полную откровенность следует признавать эту дурную привычку за наше родовое и племенное свойство. Привычка эта доведена до сквернословия, в искоренении которого бессильны всякие меры, включительно до попыток современного благотворительного общества распространения духовно-нравственных книг и брошюр.

Сотнями тысяч разносится и раздается даром, расклеивается и десятками тысяч покупается за семитку печатное на листе и за трешник в виде брошюры не говоренное Златоустом поучение, а русский человек тем не менее, что раз выговорил, на том и уперся. Он говорит: не выругавшись – и дела не сделаешь; не обругавшись, и замка в клети не отопрешь. В первом случае не жаль бранных слов для других, во втором – нет пощады и самому себе. В обоих же, как и во всех прочих, на брань слово очень легко, но дешево покупается. Ввиду опасностей, при горячке в спешных работах, лучше затыкать уши тем, у кого они нежно устроены, и проваливаться сквозь землю. Иноземный моряк в бедовое время плавания становится смиренным, молчаливым и сумрачным, как те самые темные тучи, которые знаменуют опасность, – в нашем старинном флоте на то же время нарождались такие в ругательствах искусники, что следует зачесть им это мастерство в богатырство.

Везде чуется накипевшее на сердце недовольство, которое обуздано как будто лишь одними случайными обстоятельствами, но выжидает, однако, повода и пользуется им для срывания с сердца. Затем опять терпение в молчании, мотанье на ус, видимое равнодушие и обманчивое безучастие к совершающимся событиям, то меланхолическое себе на уме, которое также обращают в упрек и осуждение, но которого все-таки побаиваются и испытавшие его на деле, очень серьезно и основательно, и уважают в то же время, зная, что это исторический продукт и законный способ действий. Себе на уме учится у решительных и умелых, выслушивает опытных и откровенных, выжидая своего времени, держит ухо востро и, выходя на дело, редко уже ошибается. В значении самозащиты и образа действий в жизни, это – одна из самых характерных черт русского народного характера.

В старину (как свидетельствуют о том народные былины) соберутся, бывало, могучие богатыри к ласковому князю за почетный стол. Рассказывают о своих удалых подвигах, высчитывают, сколько побили злых поганых татар, сколько душ христианских из полону вывели, испивают чары зелена вина, истово ведут речи по-ученому, чинно чествуют гостеприимство, величают хлебосольство, пируют-проклажаются. И сидеть бы так до полуночи и до бела света. Да один через край выхвастался, не по-русски и не богатырским обычаем повыступил – как стерпеть?

У нас на Руси прежде всякого дела не хвастают,
Когда дело сделают, тогда и хвастают.

Хвастуны – не в наших нравах среди смиренного житья и молчаливых подвигов. Таково у нас вековечное правило: собой не хвастай, дай наперед похвалить себя людям. Разрешается хвастать только при сватаньях, а смиренье – всегда душе спасенье, Богу угожденье, уму просвещенье. Этой добродетелью русский человек многое выслужил и еще больше того получил на свой пай, в наследие и про обиход.

Не спускали богатыри вины виноватому, попрекали его насмешками, наказывали ругательствами, не смотрели на то, что княгиня Апраксеевна сама на пиру сидит. При этом не разбирали и старых заслуг, и великих богатырских подвигов. На что были славны богатыри Алеша Попович и Чурила Плёнкович, а ни тому, ни другому, ни третьему не было ни прощенья, ни снисхожденья. Говорили Алеше Поповичу:

– Ты хвастунишка, поповский сын!
А живи во Киеве со бабами,
А не езди с нами по чисту полю!

Упрекали Хотена Блудовича:

– Отца-то у тя звали блудищем,
А тебя теперь называем уродищем.

Даже Настасья Романовна не утерпела, при женской скромности и смирении, чтобы не выбранить даже братца родимого, почтенного старца Никиту Романовича:

– Ай же ты, старая собака, седатый пес!

И даже богатырскому коню, безответному существу, нет прощения. Едет Добрыня на подвиги, а конь спотыкается не у места и не вовремя. Добрыня ругается:

– Ах ты, волчья снедь! Ты, медвежья шерсть!

Чужих, пришлых хвастунов старые богатыри не только обрывали и обругивали, но и жестоко наказывали. Попробовал было татарский богатырь на пиру поневежничать: есть по-звериному, пить по-лошадиному и притом еще похваляться и хвастаться, а у него косая сажень в плечах. На него за то напустили не какого-нибудь храброго богатыря, а мужичонку плохонького, ростом маленького, горбатенького, худенького, хромоногенького, в полное посмеяние и надругательство. Однако тот татарина из тела вышиб, по двору нагим пустил. Бились они и боролись всякий своим способом – какая же ругань без драки? А русская борьба отличается:

На ножку перепадает,
Из-под ручки выглядает.
Бьет правой рукой во белую грудь,
А левой ногой пинает позади.

Русская борьба – на два манера, по условию и по обычаям: в обхват руками крест-накрест: левой рукой через плечо, правой под мышки, или под силки, а затем как усноровятся. Либо, припадая на колено, мечут через себя, либо подламывают под себя, либо швыряют на сторону и кладут на бок и на спину через ногу. По другому приему, с носка, вприхватку, берут друг друга одной рукой за ворот, а другой не хватать. Лежачего не бьют – лежачий в драку не ходит; мáзку (у кого кровь показалась) также не бьют. Рукавички долой с рук. В сцеплянке, то есть в одиночной схватке, бой бывает самый жестокий, потому что ведется врассыпную, а не стена на стену, где не выходили из рядов. В единоборстве иногда просто пытают силу: тянутся, садясь наземь, и, упершись подошвами ног, хватаются руками за поперечную палку и тянут друг друга на себя.

Иногда палку сменяют крючком указательного пальца. Татарская и вообще степная борьба ведется также по-своему: татары хватаются за кушаки и левыми плечами упираются друг о друга; перехватывать руками и подставлять носки не разрешается. Другой способ (у калмык) совсем дикий: сходятся в одних портах без рубашек, кружатся, словно петухи, друг около друга; затем, как ни попало, вцепляются и ломают один другого, совсем по-звериному, даже как будто бы и по-медвежьи.

Иной и крепок, собака, не ломится,
А и жиловат татарин – не изорвется.

С дикими ордами старинные русские люди иначе и не начинали, как единоборствами, и не кончали споров без драк врукопашную, стена нá стену, когда еще не знали огненного боя, а ведались только лучным боем (стрелами из луков). Также стена на стену, на общую свалку хаживали предки наши, когда не устанавливалось ладов и мира между своими, как бывало у новгородцев с суздальцами, у южной Руси с северной, у черниговцев с суздальцами, у новгородцев с чудью и немцами, как теперь бывает на кулачных боях. И нынешние бои, как наследие старины, представляют расчеты по поводу накопившихся недоразумений и неудовольствий двух противных лагерей. Они и бывают трудноискоренимыми исключительно в старинных городах, где борются два направления: жители, например, одной стороны реки, разделяющей город, мелкие торговцы или пахари, живущие же по другую сторону, – фабричные. Или правая вьет канаты, а левая торгует хлебом и фабрикует сукна, холст; в Казани одна стена – суконщики, другая – мыловары и т. п.

Если не удавалось в старину отсидеться за деревянными стенами в городках и надо было выходить в чистое поле, выбирали для этого реку и становились ратями друг против друга. Суздальцы против черниговцев стояли в 1181 году на реке Влене таким образом две недели, смотря друг на друга с противоположного берега, и переругивались. Припоминали старые неправды и притеснения, укоряли взаимно друг друга племенными отличиями, обращая их в насмешку и раззадоривая. Доставалось и самим князьям-предводителям. Южане обругали новгородцев плотниками и, похваляясь аристократическим своим промыслом – земледелием, выхвастывались силой, боевым искусством и богатством своим: «Заставим-де мы вас себе дома строить», а по пути обозвали и новгородского князя хромцем. Не оставались в долгу и эти. Собираясь на брань, они послали сказать врагам, также попутно посмеявшись над их князем: «Да то-ти прободем трескою (жердью) черево твое толстое» и т. п. Точно так же и под Любечем долго стояли новгородцы противу киевлян и не решались переправиться через реку Днепр, пока первые не выведены были из терпения обидами и грубыми насмешками. Киевский князь Ярослав точно так же в ссоре с тмутараканским Игорем счел необходимым бросить в него бранное и оскорбительное слово: «Молчи ты, сверчок!» Начали биться. Битва кончилась победой Игоря, а народ стал с той поры в посрамление бранчивого подсмеиваться над ним: «Сверчок тму таракан победил».

Так поступил и Мстислав тмутараканский, сын святого Владимира, еще в 1022 году, согласившийся побороться с Редéдей, косожским князем, по свидетельству «Слова о полку Игореве». «Для чего губишь дружину? – говорил Редедя. – Лучше сами сойдемся бороться, будем биться не оружием, а борьбою». Боролись крепко, боролись долго. Мстислав стал изнемогать: Редедя был велик ростом и силен. Взмолился храбрый Мстислав к Пречистой Богородице, обещая построить во имя ее церковь, собрал все свои силы и ударил врага об землю. Потом вынул свой нож и «зарѣза Редедю предъ полкы косожскими».

С тех давних первобытных времен перекоры и всякого рода переругиванья, в дешевой форме вызова и задоров, или собственно брань стала употребляться, подобно слову битва в переносном значении, для замены слов война и сражение. На самом деле существовал издревле особый порядок. За бранью следовала или свалка врукопашную, или сшибка на кулачки, или даже и прямо потасовка, как схватка за святые волоса и в этом удобном виде поволочка, лежа на земле или стоя на ногах из стороны в сторону, с боку на бок, пока кто-либо не ослабнет первым. Брань одна или окончательно решала спор, или разжигала страсти других враждующих до драки, когда они вступали в дело, принимая участие и сражаясь всем множеством. Частные и отдельные схватки переходили во всеобщую свалку, завязывалось сражение, то есть сильное поражение насмерть ударами или оружием. Таковое, несомненно, должно, с разгаром страстей и общим одушевлением до самозабвения, перейти в подлинный бой. Побоище делается повсюдным, раздражающим зверские инстинкты при виде пролитой крови и увечий. В конце концов, настоящая битва объемлет все поле сражения. Здесь уже принимают участие не только отдельные полки и отряды, но целые армии, полчища со всеми современными приемами баталий, включительно до батального огня, то есть такого, когда ружейная и пушечная пальба производится без команды, беспрерывно, пока не прогремит барабанный отбой либо не расстреляются из сумок все запасные патроны, а за сим и неизбежные последствия, то есть либо победа Петра Великого на Полтавском поле и побой Карла XII, которые вспоминаются до сих пор церковным празднеством – благодарственным молебном со звоном – 27 июня, в день Сампсона-странноприимца. Точно так же – либо Бородинское побоище, не указавшее с точностью перевеса сил сразившихся, русских с французами, на этом поле в Можайском уезде Московской губернии; либо Мамаево побоище, которое ввергло всю Русь в продолжительное рабство и оскорбительную зависимость от диких орд. Надо было пройти долгому времени, чтобы последнее великое несчастье народа могло благодушно превратиться в насмешливое выражение и шуточный укор. Они обращаются в таком виде к тем людям, которые беспутно ведут в доме хозяйство и, производя ненужные перевороты, достигают страшной неурядицы и даже полного имущественного разгрома со ссорами, драками и следами боевых знаков в виде синяков, желваков, колотых ран с рассечкой и ушибных подкожных и легких царапин ногтями и т. п. Где вам с нами «битися-ратитися, мужики вы лапотники, деревенщина-засельщина, воры-собаки, голь кабацкая!». А тем временем по полям ходит ветер, все подметает и разносит: брань на вороту не виснет и в боку не болит, а бранят – не в мешок валят. Пьяный мужик и за рекой бранится, да ради его не утопиться; не кидаться же, в самом деле, в воду от лихого озорничества: вон, собака и на свой хвост брехает. Бывало так, что соседи досыта наругаются, отведут душу, да на том и покончат и разойдутся: так нередко случалось у новгородцев с суздальцами. Затевать долгие и большие бои было невыгодно: одни без других жить не могли, потому что жили частыми обменами и вели живую торговлю. У новгородцев водились товары на всякую руку, вывезенные даже из-за моря, у суздальцев на зяблую и мокрую новгородскую страну заготовлялся хлеб-батюшко. Закичатся новгородцы – суздальцы захватят их торговый город и складочное место Торжок, и запросят купцы у пахарей мира по старине, с крестным целованием. Тогда обходилось дело и без драки, без рукопашных схваток, без лучного боя. Заломается суздальская земля – новгородцы наймут рати, накупят оружия, вызовут недругов с очей на очи, поругаются – отведут душу. Да надо же и подраться – сердце повытрясти. Ругательствами подбодрились, охочих витязей на борьбу выпустили – еще больше разожгли сердца. Когда попятили богатырей на стену, дрогнула вся стена, как один человек, и закричала свой ясак – обычное заветное слово: новгородское за Святую Софию, псковское за Троицу и т. п., и пошла стена нá стену. Произошел бой съемный: войска сошлись вплоть и сразились врукопашную. Всякий здесь борется не силой, а сноровкой и ловкостью: схватясь с противником, старается свалить его наземь и побоями кулаками и ударами дубинами или холодным оружием довести его до того, чтобы он уже не вставал на ноги.

И не слышно было в бухтаньи да охканья!
И взял он шалыгой поколачивать,
Зачал татарин поворачиваться,
С боку на бок перевертываться.
Прибил он всю силушку поганую —
Не оставил силушку неверную на семена.