Нечистая, неведомая и крестная сила. Крылатые слова

Чересчур

Вовсе не с той целью, чтобы поставить читателя в тупик и затруднить разгадкой, я придумал и выставил такой, по-видимому, странный заголовок. Пользуясь известным грамматическим правилом, дозволяющим всякой части речи быть подлежащим, принимаю за таковое всем знакомое и общеупотребительное наречие. Ставлю же его в заглавие своей статьи по той причине, что оно дает тему для беседы. Эта тема может показаться и новой, и любопытной, лишь только мы зададим себе самый простой вопрос: что значит это русское слово и откуда оно произошло?

Применение загадочного слова чересчур в обиходной речи для каждого совершенно понятно. Неясно лишь его происхождение, так сказать, колыбель и место его родины. Слишком, то есть с ненужной прибавкой: с излишком поел жирного, сырого, сладкого, проще, объелся – и заболел. Не в меру или чрезмерно, то есть свыше предела и границ, определяемых заслугами и достоинством каждого человека, одного жалуют, возвышают и балуют, а на другого, более достойного, чересчур нападают и унижают его – обоих равным образом делают чересчур против нужного и должного несчастными. Иные чересчур весело живут и при этом большей частью чрезмерно тратят денежные средства и чрезвычайно быстро проживают состояния – чрезвычайно в том смысле, что поступают таким образом больше и дальше, чем предписывает общий свычай и указывает мера расчета и благоразумия. Среди этих сложных слов занимающее нас отличается, между прочим, тем, что оно по значению почтеннее, а по происхождению древнее. Первые – более книжные, сочиненные позднее учеными людьми, другое – совершенно обиходное и коренное народное слово. Если мы расчленим (говоря учебным выражением) слово чересчур, то есть разделим на обе составные части наше наречие, то получим предлог через и существительное чур.

Чур у наших предков, у язычников-славян, был божеством не особенно высокого ранга, скорее полубогом, мифическим существом, однако таким, что имя его повсюду знали и особенно чествовали. В Белоруссии, например, чур до сих пор не забыт (как случилось в Великороссии), но пользуется особенным уважением. Он почитается покровителем и сберегателем границ поземельных владений и еще живет на земле как существо, которое может награждать и наказывать, любить и ненавидеть и т. п.

Все славянское племя, и в том числе русская ветвь его, – преимущественно хлебопашцы. Вот, например, старорусский богатырь Чурило Пленкович, не помнивший ни отца, ни матери, идет от короля в Литве в свою сторонушку на свою родину, а все дойти не может. Идет он дорогой широкой да осмотрится, а все видит, что пахарь попахивает. День идет до него – дойти не может, а прислушается: все пахарь лошадку понукивает. И на третий день все одно и то же: и видит и слышит, как у пахаря соха поскрипывает. Насилу он дошел, словно в образное предсказание исторических судеб земледельческой Руси, которую после Киева и Волхова надо было искать на Клязьме, на Печоре, за Камой, на Иртыше и далее до самой Камчатки. Всем понятно и известно, до какой степени любит и ценит, холит и удабривает всякий земледелец свой участок. Ту почву, которая родит хлеб и питает семьи, он зовет не иначе как матерью (сырой землей). Проще сказать, крестьянин боготворит землю: плодотворную силу ее почитает за божество, чествует приношениями и жертвами и устанавливает особые праздники с песнями и плясками. Так было и у всех народов на земле, а у нашего языческие верования и суеверное обоготворение земли как питательной почвы соблюдается до сих пор в такой мере, что можно их наблюдать и ясно видеть. В особенности это удобно делать в тех местах, где вся жизнь зависит от земледелия, как в Малороссии и Белоруссии, там, где языческие верования еще борются с христианскими, как в указанных странах и в глухих отдаленных местностях Великороссии.

Везде и всякому дорог тот участок земли, от которого он питается, который с величайшим трудом отбил от леса и болота, удобрил, возделал и буквально полил своим потом. Всякий строго следит за своей полосой земли и старается не запахивать чужой соседней, но есть лихие, дерзкие и бессовестные люди, которые любят жить чужим добром и трудом. Существуют в природе такие могучие и неожиданные явления, в виде ураганов с лютыми дождями и гибельными наводнениями и пр., что смывают и разрушают определенные межи так, что потом бывает трудно разобраться в своем и чужом. Надобится посредник, который разобрал бы споры и прекратил ссору; желательна такая сила, которая сберегала бы межи от разрушения и истребления. Но где найти и то и другое, когда и самые межи невозможно определить с точностью, и пределы поземельных граней выяснить на почве, точно так же как делается это пером и циркулем на бумаге?

В старину да и теперь там, где земли много и лежит она в диком состоянии, будто никому не принадлежащею, поневоле прибегали к случайным и неточным межам. В старинных актах мы то и дело наталкиваемся на такие обозначения границ: «С каменя на вяз, да с березы дóлом прямо через поперек бору к грановитой сосне, а на ней граница крест».

Налетала на ту сторону огненная стрела молнии, и сгорало столетнее дерево, как свечка; вырывал ураган развесистый вяз с корнем и замывал песком и илом бешеный ливень вместе с тем и все другие грани и знаки. Наконец, размножалось население в такой степени, что валил топор весь дремучий бор, соха и борона превращали лес в пашню и пожню. Затем размывало овраги и буераки, высыхали ручьи и колдобины и все те приметные урочища, вообще называемые живыми, которые служат более надежными признаками поземельных граней. У кого же искать защиты и к кому обращаться за управой? Приходилось надеяться не на усталую и неверную память старожилов, а на сверхъестественную силу, на случайности и неизменное народное авось. В старину, привыкшую верить в чудесное, так и поступали в подобных случаях, что искали помощи в той же матери – сырой земле. Нашли или, лучше, заподозрили в ней такую новую силу, которая оберегала межи, удерживала дерзких и своевольных нарушителей чужих владений, останавливала зазевавшуюся или разгулявшуюся соху, тупила, запутывала и ломала размахавшуюся косу, расходившийся топор. Этой силой и был чур – справедливое существо, как помощник матери-земли, в той правде, которую искали при земельных спорах, в запутанных чересполосных владениях.

Бога чура, как всякую живую и действующую силу, олицетворяли, представляли его в видимом образе, в деревянном изображении, имевшем форму круглыша, короткого обрубка толщиной в руку. На нем вырезались сначала кремнем, а потом железным ножом условные знаки, обозначавшие имя семьи и владельцев. Такие обрубки сохранили древнее название свое в известных словах, уцелевших до нашего времени, каковы: чурбак, чурка, чурбан, чурбашка, чурак, чурок, чушка. Они ставились в давнюю старину по межам на тех местах, куда топор и соха ходили, как привычно выражались в старинных владенных актах. Несмотря на грубость работы и ничтожность того материала, из которого вырубались, эти чуры, стоящие на границах, почитались предметами священными и неприкосновенными. Безнаказанно их нельзя было уничтожать; вырванные случайно должны быть заменены новыми тотчас же, чтобы не свела неосторожных рук судорога, чтобы не высохли они на том же самом месте. На нем уже предполагалась невидимо поселившаяся сила, которую следовало бояться, так как ей предоставлено право наказывать, насылать беды и наделять болезнями до пожизненной слепоты и преждевременной смерти включительно. В Белоруссии до сих пор можно видеть, с какими стараниями и опаской опахивают эти чуры, боясь того духа, который поселился в них. Там это – небольшие курганчики или бугры, нарочно насыпанные на межах и очень нередко огороженные частоколом, состоящим именно из толстых и коротеньких чурок. Ни один белорус еще не осмелился разрыть хотя бы одну такую земляную кучку. Этими покровителями пограничных примет и знаков и защитниками прав собственности в Белоруссии еще до сих пор не отвыкли клясться. Там часто говорят таким образом: «Чурóчками клянусь, што гэтаго не буду дзелать».

В Великороссии чур, как божество, совершенно забыт – осталось в памяти только его имя да в глухих лесных местах кое-какие обычаи из далеких времен язычества. По всей Великороссии слово чур перенесли прямо на поземельные границы и этим именем зовут всякую межу, грань, рубеж и т. п.

Говорят: не ступай за чур (за черту), не лей через чур (через край), наше по чур (то есть по эту грань) и т. д. Затем по всей обширной России чураются и зачуровываются, делают себя и разные вещи заговоренными, неприкосновенными, заповедными; словом, не забыли выражения, старого, как русский белый свет и родная мать сыра земля: «Чур меня!»