Иль Фарг. Невестка эмира

Глава 9

Я снова начала его бояться, как когда-то, и пусть проблески былого ослепляли до тошноты, я все равно ловила себя на мысли о том, что этот психопат, которым он стал, внушает мне суеверный ужас вперемешку с дикой жалостью и отчаянием. Как бы сильно мне хотелось его исцелить, и в то же время я была бессильна что-либо изменить. Оставалось лишь надеяться на чудо. На ужин снова не пошла и теперь сидела с подносом на коленях и ковырялась вилкой в гречневой каше с кусочками мяса. После стольких дней голодовки мой желудок настолько сузился, что теперь мне хватало и двух ложек, чтобы насытиться. Когда дверь распахнулась и ударилась о противоположную стену, я отпрянула и выронила поднос на пол. От неожиданности сердце замерло в груди и тут же пустилось вскачь, ударяясь о ребра и пульсируя в мгновенно пересохшем горле. Хан смотрел на меня, чуть наклонив голову вперед, как всегда исподлобья. И этот взгляд невыносим, он настолько тяжел, что мне кажется, он давит меня им, как каменными плитами, размазывает по стене.

У. Соболева. «Падение Хана»

Даже когда он бил меня ремнем, я не ненавидела его с такой силой, как сегодня, как в эту секунду, когда стояла перед ним на коленях с проклятым тазом и понимала, что этот человек не отступится, что он будет с наслаждением смотреть на мое унижение. Даже его насилие над моим телом не было столь чудовищным, как это насилие над моей гордостью, над моим существом, над человеком и его достоинством. Никогда в своей жизни я не сталкивалась с чем-то более отвратительным, чем поступки этого ублюдка.

– Добавь мятного мыла. Я люблю, когда пахнет мятой.

Он, и правда, любил мяту, в этом доме везде пахло ментолом. Как ни странно, но и мне нравился этот запах. До того момента, как он сказал, что он его любит. В ту же секунду я возненавидела все, что с ним связано. С каждым днем моя ярость и мое презрение становились все сильнее и ядовитее. Добавила мятное мыло, размешала рукой.

– Шустрее, что ты все делаешь, как черепаха.

– А мы куда-то торопимся?

– Нет…в принципе, нет. Можешь растянуть мое удовольствие смотреть на тебя у моих ног.

Наклонилась, наливая воду на одну из ступней. Они у него узкие, сильные, с длинными пальцами и аккуратными ногтями, на левой ноге шрамы от ожогов, как и на его руках, и лице. Тронула шрам и вздрогнула. Схватил за подбородок и резко приподнял мое лицо.

– Что? Противно?

– Да! – надменно ответила и тут же получила оплеуху так, что зазвенело в ушах. Пусть! Так я буду ненавидеть его сильнее. Так у меня однажды хватит сил его убить. И этот день придет…Однажды я воткну ему нож в сердце и буду смотреть, как он дохнет у меня на глазах…Может, тогда Рамиль осмелится сбежать со мной и не будет так бояться это жуткое чудовище, которое называется отцом. На самом деле он не отец…он не может никого любить, он холодное, жуткое животное, которое нужно держать только в клетке подальше от людей. Бешеная и злобная тварь. Не могу его представить рядом с ребенком. В нем нет ничего хорошего, доброго и светлого. Он сама тьма, сам Ад внутри него.

Снова налила воды на его ступни, дотрагиваясь с двух сторон ладонями. Приподняла голову и посмотрела на его лицо. Как всегда бледное, без тени улыбки, без намека на человеческие чувства. Только блеск в черных глазах, только какая-то адская смертельная похоть. Протянул руку и провел ею под моей губой. Потом покрутил окровавленный палец и облизал его.

– Нет ничего вкуснее твоих слез и твоей крови…Ты знаешь, Аллаена?

– Вы безумны…Чокнутый садист, которому доставляет удовольствие смотреть на чужую боль. Как же я вас ненавижу.

Прошептала и окунула его ногу в воду, чтобы смыть мыло. Оттолкнул меня пинком в грудь так, что я упала назад на спину.

– Еще какое удовольствие. Особенно на твою. Хватит. Теперь пей. Лакай, как собака. Я хочу смотреть, как ты будешь это делать прямо сейчас. И еще…запомни – нет ничего вкуснее твоей ненависти. Чем больше ты ненавидишь, тем сильнее меня это возбуждает.

Отклонился назад и сложил руки на груди.

– Давай. Чтоб никогда не забывала, что ты моя сука. Моя персональная шавка, которая выполнит любую мою команду. Либо…

Я знала, что будет либо. Он уже ясно дал мне понять. Выдохнула и медленно наклонилась над тазом, зажмурилась, и в эту секунду со двора раздались дикие крики. Кто-то бежал и орал что-то по-арабски. Громко, истерично.

Ахмад вскочил, перевернул таз и бросился во двор через окно. Он это сделал так ловко и непринужденно, что я вначале забыла, что мы на втором этаже. Вскрикнула и подбежала к окну, но он уже легко бежал по вымощенной декоративной плиткой дорожке. Я не ошиблась – он не человек! Это сам Дьявол! Все случилось настолько быстро, настолько молниеносно, что я просто от удивления снова упала назад, потом вскочила и выбежала следом за ним, но уже через дверь, по коридорам и наружу в сторону сада у озера.

Ахмад бежал по дороге босиком. У берега водоема истошно орали и бегали женщины. Они метались и взмахивали руками. Я увидела, как эмир бросился в воду, не раздумывая. Приподняв платье, побежала туда, где толпились люди. Увидела, как мужчина нырнул под воду.

– Что случилось?

Мне никто не ответил…конечно, ведь я говорила на чужом для них языке. Только посмотрели презрительными взглядами, полными отчуждения и какого-то болезненного любопытства.

Я посмотрела на озеро и увидела, как Ахмад вынырнул с кем-то на руках. Это был ребенок. Девочка. В лавандовом платьице с длинными черными волосами, вьющимися мелкими колечками. Он прижимал ее к себе и что-то кричал. Потом положил в траву и начал тормошить, снова схватил и прижал к себе. Я не верила своим глазам. Потому что…я и предположить не могла, что он на это способен…кого-то обнимать и так кричать. В его глазах плескалось отчаяние, он снова наклонялся к девочке, гладил по щекам, прислонял голову к ее груди.

– Асия! Асия… – шептал он и снова уложил ребенка на траву. Внутри меня где-то в груди больно защемило, и я бросилась к ним.

– Ей надо помочь…помочь избавиться от воды. Дайте я…

С недоверием посмотрел на меня. Женщина в черном, метавшаяся рядом, что-то грозно сказала, но он отстранил ее в сторону, давая мне подойти. Когда-то я была спасателем в школьном лагере и долгое время занималась плаваньем. Я могла оказывать первую помощь утонувшим…а таких в летнее время было предостаточно. Опустилась на колени перед ребенком, успевая заметить прекрасное ангельское личико, смуглую кожу и бледные полные губки. На вид малышке лет пять и… я видела ее вместе с сестрой-близнецом за тем ужином. Я ее помню…Кто она ему? Как очутилась одна в озере?

Девочка успела наглотаться много воды и через несколько секунд моих манипуляций закашлялась, выгнулась срыгивая фонтаном воду. Ахмад тут же схватил ее и прижал снова к себе. Он качал ее, что-то шептал и гладил по мокрым волосам… а потом малышка открыла чудесные карие глаза и силой прижалась к нему, обхватывая за шею.

– Папааа…

Его дочь? Тяжело дыша, смотрела то на него, то на девочку, которую он поднял на руки, и теперь качал из стороны в сторону, и что-то ласково шептал ей на ухо, целовал ее мордашку, как умалишенный. А потом повернулся к одной из женщин и наотмашь ударил по щекам один раз, потом еще и еще, пока она не упала на колени, закрывая израненное лицо руками, сквозь пальцы сочилась кровь, а он что-то проревел ей по-арабски и унес ребенка в дом.

Я смотрела ему вслед и не могла поверить тому, что только что увидела – этот отвратительный монстр умел все же любить. И он безумно любил свою маленькую дочь. А если любил ее…то ведь где-то здесь есть ее мать? Может быть, это та несчастная, которую увели в сторону пристройки под руки…но вряд ли, там жила только прислуга. Значит, матери здесь не было…но ведь она существует. Почему-то от этой мысли внутри стало неприятно покалывать.

Я должна была узнать, кто их мать. Должна была понять, откуда у этого чудовища есть дети? Трое детей. Рамиль и эти маленькие девочки. Сколько им? Лет пять?

Где та женщина, которая родила ему? Не знаю, отчего мысль об этом показалась мне ужасно неприятной, от нее стало колоть в груди.

Мне нужна была Азиза, моя служанка. Я наконец-то узнала ее имя…Она единственная, кто нормально относился ко мне и не смотрел на меня с нескрываемой ненавистью. По крайней мере мне так казалось, или я ничего не понимаю в людях.

Я нашла ее на кухне, она ставила на поднос персиковый морс и сладости, наверняка, отнесет той женщине с черными глазами и выражением лица, как у жуткой черной вороны. Она пугала меня и насторожила еще там впервые за столом, когда я ее увидела, то ужаснулась. Есть люди, похожие внешне на смерть, или если бы сама смерть обратилась в человека, то выглядела бы, как эта женщина с седыми волосами, сухим худым лицом и надменным, злым взглядом. Я с ней ни разу не говорила, и желания говорить не испытывала. Родственница самого черта. Кто она? Мать? Я бы могла в это поверить, в то, что жуткая старуха является близкой родственницей моего палача. Ощущение, что в этом доме слишком много тайн, становилось все сильнее и не покидало меня ни на минуту. И если я хочу выжить, я должна начинать узнавать – что именно происходит здесь…

Азиза заметила меня и несколько раз обернулась на дверь.

– Что госпожа здесь делает? Господа не спускаются на кухню…только слуги.

– Я искала тебя. Скажи…в доме живут две девочки…одна из них сегодня упала в воду. Кто они? Это дочери Ахмада?

Азиза побледнела и снова осмотрелась на дверь. Потом поманила меня пальцем подальше к окну.

– Да, это дочери Ахмада…

– От матери Рамиля? – дрожащим голосом спросила я.

– Нет, у Ахмада была еще одна жена, и она родила ему дочерей. Мать Рамиля умереть задолго до этого. Болеть и потом умереть. Но это нельзя говорить. Запрещено. Никто не обсуждать, иначе хозяин будет злой.

Азиза говорила шепотом и постоянно смотрела на дверь.

– А где она сейчас? Мать девочек?

– Она умерла после их рождения…

– О боже! Осложнения после родов?

– Нет…она повеситься на балконе. Ее найти рано утром на окне снаружи дома. Это я только тебе говорить, а ты молчать, иначе Азиза будет битая. Азиза не хочет наказания.

Я отшатнулась, приложив руки ко рту. Все, что она говорила, звучало так ужасно, что у меня мурашки бежали по коже и хотелось бежать без оглядки из этого жуткого дома.

– Мара была троюродной сестрой господин. Ее выдать замуж, когда ей исполнится двадцать. Тетя Самида хотеть этот брак, потому что отец Мара ее двоюродный брат завещать часть этого дома дочери. Она хотеть жену для эмира из семьи, чтоб все осталось внутри. Так положено. Господин быть вдовцом уже много лет. Мара быть немного не в себе и хотеть умереть еще беременной. Никто не знать почему. Приняла таблетки, еле спасли. Девочки родиться без глаз.

– Как без глаз? Я видела у них глаза!

– Как сказать? Я не помнить правильно. А вот. Слепые. Жена сойти с ума и пытаться задушить детей в колыбели, а потом…Господин ненавидеть за это Мара. Очень ненавидеть. Сослать ее в пристройки. Там она и умереть. К девочкам подходить нельзя. Всем запрещено. Господин очень их любить, выхаживать, защищать. Каких только имам не привозить, все напрасно. Молитвы не помогают. Ты к девочкам не ходить, иначе он злиться. Так злиться, что может сделать болеть. У них свои слуги, няньки. Он менять их постоянно, чтоб никто не привыкал и не втираться в доверие. Здесь свои порядки. Ты должна их соблюдать.