Моя по умолчанию

Глава 1

Георгий

– Я не понимаю… – башка и впрямь гудит. Галстук душит, хотя я давно ослабил узел и даже расстегнул пуговку на воротничке. Домой бы. Отдохнуть. Завалиться в кровать и, наконец, выспаться. Но прежде, чтобы уж закрыть этот вопрос до конца: – Можно русским языком? Что конкретно случилось?

Главврач клиники, в которой мы с покойной женой проводили процедуру ЭКО, отводит взгляд и начинает перебирать хаотично разбросанные по столу бумажки. Сказать, что мне не нравится происходящее – не сказать вообще ничего. За столько лет в большом бизнесе я научился читать людей получше всяких экстрасенсов. И то, что я считываю сейчас, обостряет мои инстинкты. Я подбираюсь на стуле, как животное, учуявшее опасность.

– Да. Конечно. Я постараюсь.

– Будьте любезны. У меня правда мало времени.

– Мы все понимаем, Георгий Святославович. И ценим вас, ведь…

– Давайте без всего этого заискивающего дерьма. – Жестко? Может быть. Но я терпеть не могу, когда мне лижут задницу. Особенно в надежде задобрить. – Как я понял, произошла какая-то ошибка, – возвращаю нас к теме беседы.

– Да. И поверьте, это первый такой случай в нашей практике. Ничего подобного раньше не происходило! – Сергей Борисович вскакивает. Берет платок, протирает взмокший лоб. Ну, и чего же ты так боишься, голубчик?

– Допустим, – сощуриваюсь я. – И?

– Во время проведения процедуры экстракорпорального оплодотворения произошел сбой.

Морщусь. Я не люблю возвращаться к этой истории. Все еще не люблю, хотя с момента гибели жены и нашего не родившегося ребенка прошло уже почти три года.

– Моя супруга благополучно забеременела, – холодно напоминаю я. – О каком сбое речь?

– В ходе процедуры были использованы не те образцы, – выпаливает Сергей Борисович и падает на стул, как подкошенный. Оглядываюсь на своего телохранителя, который мнется у порога, плохо справляясь с ролью, что его здесь вроде как нет. Макс глазами интересуется – может, скорую вызвать болезному? Перевожу взгляд на главврача – тот и впрямь выглядит хреново. Лицо красное – хоть прикуривай, в руках – тремор. Да неужели я такой страшный? Невольно залипаю на своем отражении в небольшом зеркале, висящем по правую руку. Мужик как мужик. Ну, ладно, может быть, жесткий. Непонятно откуда взявшиеся морщины в уголках глаз и губ. Циничный взгляд. Седина… Вот это неожиданно. Наверное, мне надо почаще смотреться в зеркало. Хмыкаю.

– Что значит – не те? – факт того, что я как гребаный попугай должен повторять за горе-доктором – бесит.

– Не ваши. Яйцеклетка Елизаветы Игоревны была оплодотворена не вашим биологическим материалом.

Приплыли. Картина Репина, блин. Переглядываемся с Максом. У меня от этого бандитского вида парня нет никаких секретов. Их просто не может быть от человека, который находится рядом с тобой в режиме двадцать четыре на семь. Надо заметить, обычно бесстрастный, сейчас он явно впечатлен. Видно, сказанное до него доходит чуть быстрей, чем до меня.

– Я правильно понимаю, что это был биологически не мой ребенок?

– Все верно. – Сергей Борисович вновь проводит скомканным платком по лбу. И знаете что? Его волнение вполне оправдано. За это действительно можно огрести. Все ж не самые простые люди обращаются в его клинику. Но я в таком шоке, что возмездие – последнее, что мне приходит на ум.

Нет, я не то чтобы очень хотел еще одного ребенка. Скорее, это была Лизкина блажь. Но к моменту аварии я привык к мысли о скором отцовстве. Я, мать его, переживал. Я оплакивал. Не один год. А теперь мне говорят, что… моего сына не существовало? Ну, и как это все уложить в голове?

С силой растираю лицо. Встаю и иду к двери. С меня достаточно разговоров. Тут бы понять, что делать с тем, что уже выяснилось. Мысли мечутся по кругу, и прежде, чем я успеваю переступить порог, у меня рождается вполне закономерный вопрос:

– Так, стоп. А что с моей… моим материалом? – резко оборачиваюсь. Красномордый док бледнеет. Может, и впрямь скорая – не такой уж плохой вариант?

– Как я уже сказал, биоматериал был перепутан. В тот день производилась еще одна процедура. У другой женщины.

Один из моих топ-менеджеров в разговоре с другим как-то сравнил мой мозг с суперкомпьютером. Так вот – сейчас даже он сбоит. Трясу головой, как пес, в надежде, что программа отвиснет.

– То есть вы хотите сказать, что какая-то другая женщина родила моего ребенка? – к концу предложения мой голос становится едва слышным. Те, кому со мной приходилось сталкиваться, уже в курсе, что это – предвестник бури. То есть если я ору – ситуация не критична. Если говорю тихо – все. Хана. И док, кстати, это тоже безошибочно считывает.

– Нет-нет! Не родила. Еще… Видите ли – эмбрионы, полученные в результате оплодотворения, либо переносятся в матку, либо криоконсервируются. Так сказать, до лучших времен.

С облегчением выдыхаю. Веду плечом, сбрасывая сковавшее их чудовищное напряжение. Мысль о том, что где-то там, в чужой семье, все это время рос мой ребенок – завязывает в узел кишки. Я готов простить любой косяк за одно то, что этого все-таки не случилось. Подумаешь, криоконсервация. На фоне того, что могло быть – такой поворот кажется сущим пустяком. Хотя глобально, конечно, и это – непростительная ошибка. Ошибка, которая ни за что не смогла бы прокрасться в мой мир, если бы все в нем зависело лишь от меня.

– Тогда я не вижу проблем. Просто утилизируйте эти эмбрионы, – цежу сквозь стиснутые зубы. Желание позвонить в скорую сменяется диаметрально противоположным. Добить уж этого идиота, чтобы не мучился. И видно, что-то такое мелькает в моих глазах, что заставляет Сергея Борисовича вжаться в кресло. – Надеюсь, мы поняли друг друга, – чеканю, уже не скрывая ярости.

– Боюсь, это невозможно.

– И почему же? Я могу распоряжаться своим материалом, как мне угодно.

– Да. Но это не только ваш материал. И к тому же четыре месяца назад мы все же подсадили эмбрион биологической матери, и он благополучно прижился.

Макс за спиной присвистывает. Я застываю посреди кабинета, сжав кулаки. Все происходящее напоминает плохое кино. Ну, или кошмар – что угодно, но не мою действительность. Это настолько не из моей жизни, что кажется, я вот-вот проснусь. И все исчезнет.

– Кто она?

– Она? – лепечет Сергей Борисович.

– Да. Та женщина, которая… – осекаюсь, не в силах подобрать слов. Носит моего ребенка? – да, так, пожалуй, правильнее всего. Но ведь один черт язык не поворачивается сказать это чертово «мой ребенок».

– Послушайте, Георгий Святославович, нам в самом деле очень жаль. Мы только-только узнали об этом происшествии. И поскольку в практике еще не было подобного прецедента, наши специалисты не вполне уверены, что мы имеем право разглашать подобную информацию. Сейчас нанятые нами юристы проводят анализ действующего законодательства и…

– Достаточно! – рявкаю я, окончательно потеряв терпение. – Я вас услышал. Теперь послушайте вы меня. Я, конечно, не юрист, но вполне допускаю, что в обычных условиях вы гарантируете клиенту анонимность. Но это, мать его так, не вполне обычные условия! Не нужно быть юристом, чтобы понимать – никакого права на использование моей спермы у вас не было. Один только этот факт сводит на нет всю вашу конфиденциальность. Мне нужно имя этой женщины. Это понятно?

– Я не могу… Это персональные данные! И опять же – конфиденциальная информация. Дайте время моим юристам…

– До завтра. У вас есть время до завтра.

Это ровно на один день больше, чем я готов дать этому идиоту. Собственно, я иду на уступки лишь потому, что мне и самому нужно немного времени, чтобы… хер его знает! Свыкнуться с этой мыслью. И придумать какой-никакой план действий. С другой стороны, как тут что-то придумывать, если не знаешь, с кем тебе в принципе придется столкнуться? Вдруг это какая-то совершенно безмозглая курица, которой ребенка и на пять минут нельзя доверить? А вдруг она страшная, как смертный грех? Или у нее в роду шизофреники?

В глазах темнеет. Выскакиваю в заботливо приоткрытую Максом дверь. Несусь, ничего перед собой не видя. Пока со всех ног не врубаюсь в… женщину.

– Ма-а-амочки, боже мой! Ты куда, мудило такое, смотришь?! – кричит не та, которую я едва не сшиб с ног, а другая. Сопровождающая, что ли? Подруга. Или сестра.

– Ну-ка угомонись, – шикает на нее Макс. Краем глаза замечаю, как он оттаскивает брыкающуюся девицу в сторону. И снова возвращаюсь к той, кого продолжаю осторожно поддерживать под спину все это время. Это полный, совершенный идиотизм, но я, пожалуй, впервые в жизни не могу вымолвить ни слова. Потому что она… Как бы это сказать? Так красива, что, глядя на нее, реально отнимает дар речи. А еще она довольно высокая. Наденет каблуки – я лишь немного выше буду. И ладная. Вся такая тонкая, несмотря на беременность, которую я чувствую, потому что наши животы соприкасаются.

«Озвереть!» – проносится током мысль.

– Отпусти меня, горилла! – визжит девица, яростно отбиваясь от Макса. – Данаюшка Васильевна, он вас зашиб?! Я сейчас! Я сейчас позову доктора. До-о-октор!

– Нюта, перестань. От твоего крика у меня болит голова, – морщит идеально гладкий нос… Даная?

– Простите! – тут же переходит на шепот мелкая истеричка. – Так лучше?

Красивые губы Данаи изгибаются. Будто ей хочется улыбнуться.

– Да. Спасибо. Эм… Вы тоже можете меня отпустить.

Ага. Точно. Уже, наверное, минуты три, как мог бы… Ну, разве не идиот?

– Думаю, вам лучше присесть, – подвожу ее к стулу. – Я точно вас не ударил?

– Нет, – она прикладывает ладошку к животу, прислушиваясь к себе. Кисть руки удивительно узкая. Пальцы длинные. Музыкальные. С красиво подпиленными ногтями вытянутой формы. Без лака. Не знаю, какого черта обращаю внимание на такие мелочи. Это глупо. Может, моему закипевшему мозгу просто нужно на что-нибудь переключиться – отсюда и эта ненормальная, прямо скажем, реакция. Но еще ведь и впрямь она какая-то совершенно необыкновенная! Даже Макс, и тот, вон, проникся. Невольно хмурюсь. Как если бы он себе позволил больше, чем следует. Тот влегкую считывает мою реакцию и удивленно вскидывает бровь.

– Вот, Данаюшка Васильевна, разве не об этом я вам говорю? Совсем в столице люди озверели! Бегут, ничего перед собой не видя. Хватают! – бросает на Макса злой взгляд через плечо. – Торопятся. И вы туда же. Разве можно столько работать? Все боитесь не успеть… – причитает девчонка, опускаясь перед Данаей на колени.

– Нюта, ну правда, не стоит так волноваться. Я в абсолютном порядке. Поднимайся.

Да уж, картина – закачаешься. Видно, что девчонка благоговеет перед своей старшей подругой. Впрочем, какое мне дело до их странных отношений? «Ну, все. Отомри, Астахов. Стоишь, как какой-нибудь придурок, открыв рот. Тебе вообще не до дел сердечных», – убеждаю себя, а вот ведь чудо – все равно не двигаюсь с места.

– Ну, что вы стоите? Загораживаете весь проход! Билетов на спектакль у нас нет. Или вам автограф?! – оборачивается ко мне Нюта. На фоне исключительной красавицы Данаи Нюта выглядит нелепым нахохлившимся воробьем. Но таким, что за своего птенца не побоится и на ястреба броситься. – Вот, Даная Васильна. – воробей лезет в безразмерную сумку. – Подпишите уж, и пойдемте к врачу! До спектакля три часа. Можем опоздать к гриму. А вам еще нужно отдохнуть.