По дороге к высокой башне. Часть вторая

Из-за того, что дверь моей комнаты все время была заперта на ключ, а молчаливые слуги отказывались отвечать на любые вопросы, я решил, что нахожусь в заточении. Иногда в коридоре я слышал шаги проходящих мимо людей и чьи-то приглушенные голоса, но на мои окрики незнакомцы не отвечали. Под потолком моей темницы было маленькое окошко, через которое днем проникал зыбкий рассеянный свет. Иногда из него доносились странные звуки, как будто бы совсем рядом за стеной жил своей жизнью большой шумный город, но я боялся верить в это думая, что просто схожу с ума от слабости и боли. Наверно, если бы у меня получилось подтащить к стене деревянную лавку, которая служила мне постелью, то возможно я смог бы заглянуть в окно, но, к сожалению, единственный предмет мебели в моей каморке оказался наглухо прибит к полу.

Через какое-то время, потеряв счет дням и неделям, я перестал удивляться тому, что моим здоровьем больше никто не интересуется. Возможно, забытый всеми я и должен был остаться навсегда в этой узкой камере и умереть от тоски в полном одиночестве. Порой я сутками не произносил ни звука, а потом начинал вполголоса распевать церковные молитвенные песни. Несколько раз, доведенный до отчаяния, я метался по комнате и выкрикивал ужасные проклятья, но никто из людей не слышал меня, а боги не обращали внимания на мои истошные вопли.

Тем временем рана моя заживала, и скоро поврежденная левая рука начала двигаться. Пальцы перестала сводить болезненная судорога, и я заново научился держать ложку и кружку. Обрадованный этим обстоятельством я воспрял духом и всячески старался вернуть руке былую подвижность. Нельзя сказать, что я совсем не думал о побеге. Долгие дни заточения убедили меня в том, что нарисованный моим больным воображением образ таинственного спасителя, который подобрал меня на поле боя и пытался выходить, никуда не годиться. Теперь я точно знал, что тот, кто засадил меня в темницу, вряд ли преследовал благородные цели. Не знаю, кто это был и зачем ему понадобился раненный заговорщик, но одно я решил точно - при первой же возможности я попытаюсь сбежать от своего безымянного благодетеля. Я думал, что однажды смогу выбрать подходящий момент, напасть на тюремщика и завладеть ключами от своей темницы. Словно понимая мое состояние дюжий слуга, который приносил мне еду, перестал заходить в комнату и стал просто просовывать миску в прямоугольную дыру, специально проделанную в двери. Несколько раз я пытался заманить его внутрь, отказываясь возвращать грязную посуду, но из этого ничего не вышло. Если я не отдавал миску, мне переставали приносить обед. Голодовка не входила в мои планы, поэтому мне пришлось смириться.

Все изменилось однажды утром. Я как раз успел доесть свою неизменную кашу, как вдруг в замке скрипнул ключ, и дверь широко распахнулась. Из темноты коридора сначала шагнул могучий воин, одетый во все черное, а следом за ним высокий юноша, которого из-за тусклого освещения комнаты мне сначала не удалось, как следует рассмотреть.

- Здравствуй, Тибон, - сказал он и от звука этого голоса я покрылся ледяным потом.

Судя по всему, ко мне в гости заглянул король Марон.

Наверно, если бы не черный гвардеец, который встал между нами я сразу бросился бы на него, но тягаться силой с великаном было бесполезно. Воин был на голову выше меня и раза в два шире в плечах.

- Вижу, ты окончательно поправился и теперь можешь ответить за все свои грехи перед богами и своим королем, - сказал Марон.

- Богов не трогай, - сказал я.

Черный воин ударил меня ногой с такой силой, что я отлетел назад, ударился спиной о стену и упал на пол, с трудом хватая ртом воздух.

- Ты говоришь с королем, червяк, - сказал гвардеец.

Наверно это был один из тех дворян, которые убивали моих спутников в тронном зале. Возможно, молния из его магического жезла в свое время поразила Ругона или меня.

Я хотел ответить ему, но от боли в груди и раненом плече не смог произнести ни слова.

- Я пришел сказать тебе, что завтра на рассвете мошенник и предатель Тибон будет заклеймен, - сказал Марон, - тебе на лбу выжгут раскаленным железом первую букву моего имени, а потом отпустят на свободу. Под страхом смертной казни жителям королевства запрещено помогать тебе. Никто не даст клейменному приюта, никто не протянет хлебной корки. Люди станут сторониться тебя и гнать от своего порога.

- Зачем, - наконец сумел выдавить я из себя, - зачем все это? Просто убей.

- Нет, - голос Марона был холоден, как лед, - я хочу, чтобы ты мучился. Я хочу, чтобы, скитаясь по лесам, словно дикий зверь, ты молил о смерти, чтобы однажды окончательно отчаявшись, ты лишил себя жизни.

- Зачем?

С большим трудом мне удалось подняться.

- Боги не любят самоубийц, и твой дух никогда не сможет подняться к сверкающим вершинам. Ты отправишься в преисподнюю и будешь гореть на одном костре со своим приятелем Ругоном.

Я попробовал сделать шаг вперед, но могучий воин заступил мне дорогу.

- Боги милостивы, - прохрипел я, - они спасли душу Ругона, спасут и мою.

- Они не узнают тебя, - сказал Марон, - я давно отобрал у тебя все имущество, а завтра заберу и твое лицо. Боги не смогут узнать своего любимчика Тибона в отвратительном уроде. Прощай.

Молодой король вышел из комнаты. Великан хмыкнул и последовал за ним. Уж не знаю, кто учил королевских гвардейцев разговаривать с заключенными, но этот воин явно не был знаком со старым бандитом Полуном, иначе столичный житель знал бы, как опасно поворачиваться спиной к настоящим разбойникам. Остро заточенная ложка, которую я готовил специально для такого случая, оказалась у меня в руке прежде, чем гвардеец успел сделать несколько шагов. Немедля ни секунды, я запрыгнул ему на плечи и вонзил свое оружие в мускулистую шею, ударив в то место, где билась синяя жилка. Несмотря на тяжелую рану, великан сумел стряхнуть меня со своей спины. Отлетев в угол, я больно ударился о стену, а телохранитель Марона зарычал и отступил к двери. Если бы он сразу не зажал рану ладонью, то мгновенно истек кровью. Даже сейчас она просачивалась между толстыми пальцами. Раненый великан выхватил из ножен меч и бросился на меня. Ужас и ненависть до неузнаваемости исказили его лицо. Он был похож на раненого быка, которому удачливый охотник с первого раза перебил яремную вену. Я перекатился через лавку уворачиваясь от блеснувшего в воздухе клинка. Меч просвистел у самого лица. Оказавшись на полу, я скользнул под лавку и что было сил, пнул гвардейца пяткой по косточке правой ноги. Поскользнувшись на каменных плитах, он упал и со всей силы ударился грудью и лицом о мое жесткое ложе. Оглушенный воин замер на полу, ладонь, которой он зажимал рану, безвольно опустилась и кровь забрызгала все вокруг.

Конечно, я не добрался до Марона. Собственно, набросившись на охранника, я понадеялся на то, что взбесившиеся гвардейцы просто зарежут меня, но молодой король остановил расправу. Избитого и окровавленного меня вытащили из камеры и бросили в другую, которая была еще меньше, чем предыдущая.

- Ты просто отсрочил неминуемую казнь еще на несколько дней, - сказал на прощание Марон, - я хочу, чтобы твои ушибы и синяки зажили. Мне приятно будет, если палач поставит клеймо на твое чистое лицо.

Сразу после происшествия в камере гвардейцы связали меня и держали в таком положении, пока хирург не зашил мне разбитую бровь и не обработал другие раны. Все следующие дни тюремщики зорко следили за тем, чтобы я не покончил с собой. У меня отобрали все, что могли даже ремень, а вместо железной ложки дали деревянную. Похоже, Марон очень хотел, чтобы я предстал перед ним в момент казни живой и здоровый. Чтобы позлить охрану, я время от времени начинал выкрикивать в адрес короля и его ближайшего окружения отвратительные ругательства. Досталось не только Марону, но и Гамону и всем тем, кто имел хоть какое-то отношение к черным гвардейцам, включая всех родственников до двенадцатого колена.

На третий день ко мне пришел посетитель. Неожиданно дверь распахнулась и на пороге возникла долговязая фигура в длинном до пят монашеском одеянии.

"Неужели владыка?" - подумал я.

Послушники и монахи первых кругов носили куртки с капюшонами, а длинные плащи до пола полагались только старшим.

Фифон зашел в комнату, тяжело опираясь на толстый резной посох.

- Здравствуй, Тибон.

Я низко поклонился.

- Здравствуйте, отче.

За спиной владыки маячили черные гвардейцы. Вместо мечей они держали в руках деревянные палки. Наверно Марон посчитал, что таким оружием при случае они не смогут убить меня, а только покалечат.

- Оставьте нас, друзья, - сказал владыка, обращаясь к охране, - Тибон не сделает мне ничего плохого.

- Он кидается на всех словно дикий зверь, - сказал один из воинов.

- Меня он не тронет, - понтифик улыбнулся и закрыл дверь перед носом гвардейцев.

- Ты ведь не станешь набрасываться на меня с ложкой? - спросил он у меня и присел на краешек лавки.

Вместо ответа я опустился на одно колено и склонил голову.

Фифон убрал в сторону посох и возложил сухую ладонь на мою макушку.

- Я пришел преподать тебе утешение в трудную минуту.

- Благодарю, отче, - я склонился еще ниже.

- Что мучает тебя, что страшит?

- Я боюсь казни, боли и последующих мучений.

Владыка погладил меня по голове, словно маленького ребенка. Я вздрогнул от этой неожиданной ласки.

- Рану смажут целебным бальзамом и тебя отпустят с миром. Король обещал мне это.

- Великая милость, - зло сказал я и почувствовал, как рука старика дрогнула.

- Король вправе карать нас и миловать. Разве ты не согласен с этим?

- Меня не за что наказывать, - дерзко ответил я.

- Ты выступил против короля, - сурово сказал владыка и убрал руку.

Я поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза.

- Мы с Ругоном выступили против Дидона и поплатились за это. Мы хотели свергнуть тирана, и никто из нас не думал, что Марон после смерти настоящего короля узурпирует власть. Он самозванец.

- Замолчи, - воскликнул Фифон, - не гневи богов! Молодой король предъявил знак великого рода, и множество свидетелей видели это. Я тоже видел.

"Неужели старик ничего не знает и считает меня преступником?" - удивился я.

Владыка с укором смотрел на меня.

"Почему бы и нет?" - подумал я, - "чтобы возвести Марона на престол, Гамон мог придумать любую ложь. Все мы безоговорочно доверяли ему, и если даже Ругон попался в расставленную им ловушку, то почему бы владыке тоже не поверить "старому другу"?"

В том, что Фифон не мог участвовать в предательском плане Гамона, я не сомневался ни минуты, но кто убережет старика от обмана? Я должен был открыть ему правду, чего бы мне это не стоило.

- Пусть так, - для вида согласился я и тут же попросил, - вы не откажетесь помолиться со мной в два голоса, владыка?

Это была довольно дерзкая просьба. Обычно только равный мог просить старейшего о величайшей милости. По древним церковным канонам молящиеся должны были опуститься на колени друг напротив друга и, уткнувшись лбами вместе обратиться к богам. Почему-то я решил, что Фифон мне не откажет и оказался прав.