Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести
Читать книгу "Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести" полностью
2. Томилин
Мы с Веней подготовили ёмкости и вышли из дизельной подышать свежим воздухом. Ветер подутих, в лунном свете одинокие снежинки планируют — красотища! Молчим, дышим, любуемся, у Вени грудка вздымается, в глазах поволока — лирический настрой: стих, небось, сочиняет. Вдруг, смотрю, поволоки как не бывало и вместо рифмы Веня выдал такое, что даже док в стенгазете не напечатает.
Оборачиваюсь — трещина, пар из неё валит, и вроде серой запахло, как из преисподней! За воем дизеля и не услышали, как Льдина разошлась по швам. Рефлексы сработали, и мы с Веней — в разные стороны: он — к трактору, я — к своему хозяйству. Влетаю в домик, а Шурик, осклабясь, сидит в наушниках, концерт слушает. Увидел мою перекошенную физиономию, вскочил.
— Что-нибудь передать?
— Ага, срочно: «Мама, я хочу домой!»
И тут рельс зазвенел, потом Веня на тракторе прикатил. Сунули мы палки с ветошью в соляр, зажгли факелы и стали думать, как жить дальше: сразу драпать с радиостанцией на новое место или не пороть горячку и подождать приказа сверху. Как раз вчера, когда пурга взяла себе кратковременный отпуск, Шурик под моим руководством зачистил полозья — хозяйство-то наше на санях, так что дать тягу от трещины, или, говоря по-научному, эвакуироваться, я могу в любую минуту. Для очистки совести проверил полозья, тракторный трос к дышлу саней подцепил, погладил по головке Шурика, который стоял с круглыми глазами и лепетал, что ему всё это исключительно интересно, и вдруг под нашими ногами пробежала трещинка шириной в дециметр. Шурик подпрыгнул, будто на змею наступил, Веня заорал: «Во даёт!» — вскочил на трактор, и тут из тьмы явился Николаич.
— Чего ждёте? — бешено. — Мост!
— А без него не перемахнём? — поинтересовался Веня.
Николаич взглянул так, что Веню сдуло с трактора.
— Не видишь, мальчишка?!
Трещина-то уже в полтора метра! Шутки в сторону, товарищи полярники, с двух сторон моё хозяйство отсекает. Доски, брусья запорошило, стали выдёргивать их, выковыривать ломами.
Николаич потащил к трещине здоровенный брус.
— Шевелитесь, ребята!
Послышался препротивнейший треск, и в ста метрах справа раскололо метеоплощадку. Боковым зрением я видел, как падают мачты ветромеров и актинометрическая установка.
— Быстрее, чёрт побери!
А трещина то расходилась до двух метров, то медленно сходилась — как говорят, дышала. Риск большой, а нужно переезжать — без радиостанции на Льдине нечего делать.
Навели мы это шаткое инженерное сооружение, Николаич прошёлся по нему, потопал ногами.
— Давай помалу!
Полозья чуть дрогнули, оторвались от вмёрзшего в них снега, и домик стал метр за метром ползти на буксире.
— Стоп! Слезай!
— Это почему? — У Вени отвисла челюсть.
— Сказано — слезай!
Николаич уселся за рычаги и повёл трактор на мост. Брусья, доски трещали, вдавливались в кромки, на миг мне даже показалось, что задняя часть трактора оседает, но Николаич газанул и вырвался на ту сторону. Потом соскочил на снег.
— Мост поправить, положить сверху ещё ряд досок. Перетаскивайте поближе к кают-компании, сначала радиостанцию, потом антенны. Выполнять! — И побежал к метеоплощадке.
— Спасибо за разрешение. — Веня ещё весь трясся от обиды. — Не доверяет, что ли?
— Потом, Веня, потом!
Я-то знал, почему Николаич погнал Веню с трактора и сам повёл его на мост: и нервы у Николаича покрепче, и не любит чужими руками жар загребать. Так что обиделся Веня напрасно.