Алые сердца. По тонкому льду

Вскоре забава утомила их и они сели на землю передохнуть. Нахально привалившись спиной к Хунли, Хунчжоу, запрокинув голову, пыхтел, стараясь сдуть налипшие на щеки лепестки. Чэнхуань подобрала с земли ивовый прут и протянула его Хунли. Тот, мастерски согнув его в кольцо, сделал из прута что-то вроде венца и вернул Чэнхуань. Она натыкала по кругу абрикосовых цветов и, надев венец на голову, принялась кружиться, раскинув руки.

– Красиво? Красиво? – спрашивала она. – Похожа ли я на фею цветов абрикоса?

Красное колесо заходящего солнца опускалось за холмы, обливая своим светом мириады осыпающихся лепестков. Наступил пьянящий весенний вечер. В косых лучах заката, пробивавшихся сквозь цветочную пелену, платье Чэнхуань выглядело еще алее, а ямочки на ее щеках – еще более очаровательными.

Хунли только улыбнулся, ничего ей не ответив. Хунчжоу же, жуя ивовый лист, лениво проговорил:

– В романе «Путешествие на Запад» был такой злой оборотень, абрикосовая фея. По-моему, Чжу Бацзе убил ее вилами.

– Я расскажу царственному дядюшке, что ты плохо занимаешься учебой и вместо этого читаешь книжки про оборотней.

Чэнхуань махнула ногой, пнув лепестки прямо в лицо Хунчжоу, которые заодно насыпались и на голову Хунли.

Пока они препирались, Чэнхуань нашли ее престарелые нянюшки. Глядя на наряд Чэнхуань, они то бледнели, то зеленели, но не смели ругать ее, лишь, причитая, уволокли девушку причесываться и переодеваться.

Хунли цепко схватил за руку Хунчжоу и с улыбкой сказал:

– А тебя, маленький Сунь Укун, я сперва провожу домой, а потом отправлюсь по делам.

Хунчжоу огляделся по сторонам и, убедившись, что вокруг никого, произнес, запинаясь:

– В метрической книге указано, что Чэнхуань – дочь тринадцатого дядюшки и его первой супруги. Нет никого, чье происхождение было бы более благородным, чем у нее! Почему же все они продолжают так о ней говорить?

– Если уж в метрической книге написано так, то какая разница, что говорят другие? – пожал плечами Хунли.

– Но…

Хунчжоу залился румянцем и, колеблясь, некоторое время молчал, после чего набрался храбрости и спросил:

– Чэнхуань – незаконнорожденная дочь царственного отца, да?

Поначалу Хунли оторопел, а затем разразился громким смехом.

– Чем дальше, тем интереснее и интереснее! Сначала говорили, что Чэнхуань не родная дочь тринадцатого дядюшки, а теперь она превратилась в незаконнорожденную дочь царственного отца. И ты туда же, слушаешь эту чепуху, что болтают люди.

– А если она дочь тринадцатого дядюшки, то почему он не ведет себя с ней как с родной? – снова начинал запинаться Хунчжоу. – Почему он оставил ее жить во дворце? А мать Чэнхуань и того страннее: за все эти годы ты видел хоть раз, чтобы она обняла свою дочь? Она с ней холодна и вежлива, как с незнакомкой. Разве так должна себя вести мать? У тринадцатого дядюшки куча сыновей и дочерей, так почему царственный отец только к Чэнхуань относится по-особенному? Не то что принцесс – даже нас двоих он не обожает так, как ее. Я помню, что когда-то царственному отцу прислуживала одна придворная дама, к которой Чэнхуань относилась как к родной матери. Как же ее звали? Не могу вспомнить… Кажется, ее звали…

– Хунчжоу! – Лицо Хунли вдруг стало суровым. – Никогда не смей упоминать о ней. Матушка должна была тихонько тебя предупредить.

Хунчжоу поспешно закрыл рот. Через какое-то время он все же возмущенно выпалил:

– Мне плевать, дочь она царственного отца или нет – мы росли и играли вместе, я уже давно считаю ее своей младшей сестрой. Мне просто любопытно, почему все остальные во дворце никогда не говорят о прошлом Чэнхуань. Четвертый брат, тебе что-нибудь известно? Если да, то расскажи. Я никому не выдам эту тайну.

– Разве я могу знать многое? – вздохнул Хунли. – Царственному отцу с тринадцатым дядюшкой, конечно, известно все, но кто осмелится пойти и спросить их? Наверняка все знают и госпожа императрица с тринадцатой госпожой, но они обе по натуре неразговорчивы, поэтому ничего нам не скажут.

– Все кругом втихомолку обсуждают Чэнхуань, а тебе, четвертый брат, даже не любопытно?

– Я спрашивал матушку, но она мало смогла мне объяснить. Она рассказала, что однажды царственный отец вдруг принес домой, в поместье, новорожденную девочку, отдал госпоже императрице и велел заботиться о ней. Всем обитателям поместья он сказал, что это дочь тринадцатого дядюшки, но ни словом не обмолвился о том, кем была ее мать. Матушка же и остальные, разумеется, не осмелились задавать много вопросов. Я тогда уже был достаточно взрослым, чтобы понимать, что происходит, и ходил навещать Чэнхуань. В то время царственный отец днями напролет беседовал с буддийскими и даосскими монахами и никто в поместье не осмеливался даже громко дышать.

– Да кто, кроме Чэнхуань, смеет громко дышать в присутствии царственного отца? – засмеялся Хунчжоу. – Жаль, что я не могу прожить свою жизнь, не видясь с ним. Быть его сыном – весьма утомительное занятие.

Хунли покачал головой:

– Ты не понимаешь, тогда… – Он вдруг вновь тяжело вздохнул. – Неважно, дочь она тринадцатого дядюшки или нет, – она так или иначе принадлежит к роду Айсинь Гьоро, поскольку имя Чэнхуань пожаловал ей сам царственный дедушка, а он бы не стал записывать в свои внучки кого ни попадя.

– Как же все сложно, – вздохнул в ответ Хунчжоу. – И почему дела прошлого всегда такие запутанные?

– Главное, не вздумай расспрашивать об этом кого попало. Если царственный отец узнает – заживо шкуру с тебя снимет, – предостерег Хунли.

– Я все понимаю. Очевидно, царственный отец не желает, чтобы кто-то узнал обо всем этом, а значит, и мы ничего не сможем узнать, ведь все остальные, кому было известно хоть что-то, уже… – Хунчжоу красноречиво провел пальцем по горлу.

Хунли промолчал, а на лице Хунчжоу появилось серьезное выражение, что бывало с ним крайне редко. О борьбе девяти принцев за престол они почти ничего не знали, и никто не осмеливался при них заговорить об этом, однако они оба продолжали втихомолку подслушивать обрывки разговоров. Даже обрывков было достаточно, чтобы заставить их перепугаться. Постепенно они стали бояться своего отца, ведь тайна смерти восьмого и девятого дядюшек и даже их старшего брата была покрыта мраком.

Прошло несколько мгновений, и Хунчжоу вновь радостно засмеялся.

– Четвертый брат, я пошел домой.

– Иди и будь спокоен, – улыбнулся Хунли. – Если кто-нибудь вновь начнет болтать чепуху у тебя за спиной, я найду способ заставить их следить за своим языком.

Хунчжоу радостно ответил:

– Я знал, что четвертый брат не ограничится одной лишь нотацией, а поможет делу.

С хихиканьем сложив ладони на прощание, Хунчжоу развернулся и ушел.