Маски Пиковой дамы

«Безукоризненная дама»

Расположение этой комнаты обычно ищут в особняке Голицыной на Малой Морской улице. До сих пор в Петербурге туристам показывают предполагаемый дом Пиковой дамы. Впрочем, еще в прошлом веке окрепло убеждение, что внутреннее устройство, показанное глазами Германна, принадлежит иному зданию — официальной резиденции австрийского посольства на Дворцовой набережной, где жила семья графа Шарля Луи Фикельмона[381].

Эта точка зрения исходит, как бы прорастает, из истории, записанной Павлом Воиновичем Нащокиным, о том, как Пушкин посетил «даму с безупречной репутацией», а потом был выведен через комнаты ее спящего мужа. Фривольная картинка отождествляется с Дарьей Федоровной Фикельмон, одной из красавиц тогдашнего Петербурга, внучкой Михаила Илларионовича Кутузова и супругой австрийского посла. Именно она жила в особняке на Дворцовой набережной.

Впрочем, в том же доме обитала и ее мать — Елизавета Михайловна Хитрово, чей поздний роман с поэтом служил темой светских сплетен, раздражал самого Пушкина и доставил «увядшей розе» немало горьких минут. Вяземский считал, что Пушкин не увлекся «аристократической любовью» к Долли, потому что «боялся inceste и ревности между матерью и дочерью»[382]. Кровосмешение понимается в переносном смысле — одновременная связь с матерью и дочерью. Не чуждая царской семье княгиня Мария Алексеевна Гагарина (урожденная Бобринская) назвала мадам Хитрово «воплощением греха»[383]. Высказана точка зрения, что знание Пушкиным расположения покоев особняка стало результатом визитов не к Долли, а к «Элизе моей» — «постарелой красавице» госпоже Хитрово[384].

Параллель же с «Пиковой дамой» основана на сходстве рассказа и текста повести. Нащокин поведал известному историку Петру Ивановичу Бартеневу для записи следующий анекдот: «…в Петербурге при дворе была одна дама, друг императрицы, стоявшая на высокой степени придворного и светского значения. Муж ее был гораздо старше ее, и, несмотря на это, ее молодые года не были опозорены молвою; она была безукоризненна в общем мнении любящего сплетни и интриги света… Эта блистательная безукоризненная дама наконец поддалась обаяниям поэта и назначила ему свидание в своем доме. Вечером Пушкину удалось пробраться в ее великолепный дворец; по условию он лег под диваном в гостиной и должен был дождаться ее приезда домой…

Наконец после долгих ожиданий он слышит: подъехала карета. В доме засуетились. Двое лакеев внесли канделябры… Вошла хозяйка в сопровождении какой-то фрейлины… Через несколько минут разговора фрейлина уехала в той же карете. Хозяйка осталась одна.

Дарья Федоровна Фикельмон. И. Н. Эндер. 1828 или 1829 г.

Елизавета Михайловна Хитрово. П. Ф. Соколов. 1837 г.

„Вы здесь?“ — и Пушкин был перед нею. Они перешли в спальню… Начались восторги сладострастия. Они играли, веселились. Перед камином была разложена пышная полость из медвежьего меха. Они разделись донага, вылили на себя все духи, которые были в комнате, ложились на мех… Быстро проходило время в наслаждениях.

Наконец Пушкин как-то случайно подошел к окну, отдернул занавес и с ужасом видит, что уже совсем рассвело. „Как быть?“ По просьбе хозяйки помогла служанка — „старая чопорная француженка… ловкая в подобных случаях“. Та взялась вывести любовника через комнату мужа. Тот еще спал, шум шагов его разбудил. Его кровать была за ширмами. Из-за ширм он спросил: „Кто здесь?“ — „Это — я“, — отвечала ловкая наперсница и повела Пушкина в сени, откуда он свободно вышел…»[385]

Сходство с «Пиковой дамой» в описании затянувшегося ожидания героя, возвращения хозяйки, вызвавшего суету, и утренних впечатлениях.

«Утро наступило. Лизавета Ивановна погасила догорающую свечу: бледный свет озарил ее комнату…

— Как вам выйти из дому?»

Однако нельзя сказать, какой текст на какой повлиял. Убранство ли дома Фикельмонов отражено в «Пиковой даме», или петербургская повесть отпечаталась в рассказе Нащокина? Переданы ли чувства Пушкина Германну или Павел Воинович рассказал о томительных минутах, пережитых другом, опираясь на историю бедного инженерного офицера?

Описание героини истории в полной мере соответствовало Долли: ее высокое положение, заметная разница в летах с мужем, даже дружба с императрицей. (Насколько это возможно для иностранной посланницы.) Александра Федоровна принимала Фикельмон очень тепло, переодевалась на маскарад, дававшийся в Белом зале австрийского посольства, в ее комнатах, брала с собой на придворные балы. Сыграло роль и некоторое сходство характеров: обе дамы предпочитали не концентрировать внимание на печальной стороне жизни, не любили меланхолии, не «пережевывали» подолгу неприятности, а старались выбирать радостные моменты. В этом смысле Долли подходила императрице по темпераменту, что стало залогом успеха при дворе.

Обратим внимание на появление некоей фрейлины возле героини рассказа. Та зашла в дом буквально на несколько минут, чуть поговорила с «дамой» и уехала. Так может вести себя только человек, дому не чужой. Например, фрейлина проводила сестру и вернулась во дворец в своей карете. Сестрой Долли была Екатерина Федоровна Тизенгаузен, служившая фрейлиной и часто посещавшая мать с сестрой на квартире Фикельмона.

Благодаря этим параллелям, как нам кажется, сам особняк назван верно. А замена «постарелой» возлюбленной Элизы Хитрово на более молодую и завидную красавицу Долли — дань мужским амбициям поэта[386]. Добавим, что в рассказе может быть передана и сублимация чувства, примеров чего много в творчестве Пушкина. Характерна медвежья шкура с духами — такие картины чаще возникают в воображении.

Любопытен образ «чопорной француженки», «ловкой в подобных случаях». Откуда у дамы с репутацией, как белый лист, опытная наперсница? Либо репутация не так бела, как принято считать. Либо «француженка» забрела из какой-то другой истории, где услуги «третьего» необходимы любовникам.

Сходство ее функции — ловкая помощь героям, чья связь должна остаться незамеченной, — роднит старую француженку с молодой «быстроглазой мамзель» из модной лавки, которая принесла Лизавете Ивановне письмо Германна. Возможно, так трансформировался этот образ. Также возможно, что и сама история — еще один устный вариант петербургской повести, как «Уединенный домик на Васильевском острове». Только теперь он рассказан Нащокину и достоянием гласности стала небольшая линия — герой заходит в дом, дожидается кульминации действия, выходит из особняка.

Рассмотрение истории дамы с безупречной репутацией как особой новеллы узаконено еще Леонидом Петровичем Гроссманом[387].