Цитадель Гипонерос

Глава 5

— Ты нарушил мои распоряжения, Жек Ат-Скин, и навлек страшную опасность на наши с тобой головы! На четырех крио на Сиракузе! На все человечество!

Темные глаза Шари метали огонь, а голос, до странного спокойный, резал словно саблей.

Как и путешествие с Матери-Земли на Ут-Ген, обратный перенос Жека обошелся без промежуточных остановок, прямо из системы Гареса в Солнечную систему. Закрывшийся в спальне староанжорского дома Жек сидел посреди развороченной постели, отбивался от приступов паники и выстраивал внутреннюю тишину. Шаги и голоса гонящихся за ним наемников-притивов заглохли, разверзлась пасть голубого света, поток небывалой мощи подхватил его и метнул сквозь пространство и время. Очнулся мальчик на берегу ручья. Сильная усталость пригвоздила его к сырой траве, и прошли часы, прежде чем он сумел подняться.

К концу дня Жек, хотя и на все еще подгибающихся ногах, вернулся в бывшую деревню паломников. Несмотря на изнеможение он чувствовал бесконечную легкость, словно напитался летучими эфирными потоками. Он слышал голос Йелли в шепоте ветра, ему чудились ее волосы в заходящем золоте солнца. Правда, зато он не нашел в себе решимости пробираться сквозь густые заросли, окружавшие куст безумца, чтобы пойти и несколько минут помедитировать перед блистающими цветами.

Махди Шари ждал его в доме Шри Лумпы и Найи Фикит, сидя в главной комнате у камина. Его волосы, борода, рубаха и льняные штаны были все в веточках незнакомого растения. Мрачный блеск в глазах и стиснутые челюсти махди предвещали надвигающуюся грозу. Ярость редко им овладевала, и от того была лишь ужаснее.

Он взглянул на анжорца, одновременно с гневом и облегчением:

— Откуда ты?

— С Ут-Гена, — ответил Жек, сдерживая, как мог, внезапные слезы.

Он внезапно осознал, что пошел на безрассудный риск, покидая Мать-Землю. Он верил, что сила антры хранит его от ментальной инквизиции, однако скаитам удалось его заметить, выследить и расставить ловушку. Они не только чуть не схватили его, но и, вероятно, выудили информацию из его головы. Из-за Жека им теперь известно, что Шари не плод коллективного бессознательного, не просто иллюзия, а существо из плоти и крови, укрывшееся на кое-какой маленькой голубой планетке в системе кое-какой звезды. Из-за его неосмотрительности им, и махди, и ему самому, придется жить в вечном трепете, не знать больше покоя. Теперь имперские силы могли появиться на Матери-Земле, телепортировавшись через дерематы, в любое время.

— Иди отдыхай, — резко сказал Шари. — Вернемся к разговору завтра.

Жек не заставил его повторять дважды. Он отправился в спальню, полностью одетым рухнул на кровать и проспал единым махом более пятнадцати часов.

Однако гнев Шари все еще не смягчился. Махди дожидался, пока его маленький товарищ не оправится от усталости после путешествия, чтобы его излить. Он ворвался в старый сад у дома, когда Жек только встал и намеревался искупаться в ручье. Махди, раздвинув стену из сорной травы, преградил путь мальчику.

— Не в капризном ребенке нуждается Вселенная, а в бойце! Эта война значит куда больше нас, Жек Ат-Скин, она решает судьбу всего человечества!

Звучный голос махди спугнул стаю воробьев, и те с пронзительным щебетом улетели прочь. В тот момент он напоминал пылающую купину. Не только из его рта и глаз хлынул огонь, но из рук, шевелюры, живота. Впавший в ступор Жек чувствовал, что его вены полнятся расплавленной лавой. Он не пытался отвечать — знал, что это ничего не даст, и, прежде всего, не хотел подстегивать ярость Шари. Более того, даже признавая свою оплошность, глубоко внутри он оставался убежден, что поступил правильно, повинуясь своей интуиции, что это возвращение к родным истокам послужило инициацией, важным шагом развития. Теперь он освободился от груза прошлого, освободился от своего детства, освободился от своих страхов.

— Пришло время объединить наши энергии, а не распылять их! — продолжал неистовствовать Шари. — Как я могу рассчитывать на тебя, если ты делаешь только то, что пожелаешь? Как может на тебя рассчитывать Йелль?

Жек опустил голову и принялся ждать, когда буря утихнет. Ему, впрочем, показалось, что сердился Шари в основном на себя самого, что он винил себя же за собственную медлительность, и что, произнося имя Йелли, имел в виду Оники. В голове у анжорца мелькнули давние воспоминания — картина злящегося па Ат-Скина, и покрасневшие щеки, выпученные глаза и дрожащий от обиды голос отца показались Жеку такими смешными, что он захихикал.

Нелепый смех застал Шари врасплох, он замолчал и смерил Жека взглядом, ошеломленным и одновременно страдальческим. Затем его лицо расслабилось, и он тоже засмеялся.

— Прости меня, Жек Ат-Скин. Я продолжаю обращаться с тобой как с ребенком, а ты уже почти становишься мужчиной. В последнее время я забросил тебя. Мои мысли были не с тобой, они были там, на Эфрене…

Его глаза заволокло туманной дымкой.

— Тау Фраиму сейчас три года, — продолжал он голосом, в котором сквозила печаль. — Они с матерью живут в глубине кораллов. Он не разговаривает, зато общается со змеями. Скаиты усилили наблюдение за островом Пзалион…

Он деликатно и ласково положил руку Жеку на волосы.

— Я и не понимал, что ты тоже повзрослел. Пришло время сдержать обещание, данное тебе при нашей первой встрече.

— Посетить индисские анналы? — воскликнул Жек.

Под редкой бородкой Шари появился намек на улыбку.

— Пришла пора посоветоваться с ними. Я полагаю, что ты готов, и что мы слишком долго ждали. В любом случае мы не можем оставаться на Матери-Земли: имперские силы могут объявиться в любой момент.

— Это моя вина! — повинился анжорец. — Скаит-инквизитор в Анжоре влез ко мне голову и…

— Он не влазил к тебе в голову, — прервал Шари. — Этому помешала антра. Он всего лишь подслушал твой разговор с родителями…

Глаза Жека распахнулись от удивления.

— Как… откуда вы знаете, что…?

— Я всю дорогу за тобой приглядывал, Жек Ат-Скин! — ответил Шари, явно довольный получившимся эффектом. — Я вернулся с Эфрена до того, как ты ушел, но не открывался перед тобой, что я тут. Я знал, что ты желал отправиться в полет. А потом — ты так много рассказывал мне о своем родном мире, об Анжоре, и своих родителях, что я умирал от желания с ними познакомиться…

— И вы там были, когда на меня набросились наемники-притивы?

— Следовало рискнуть: если бы тебе не удалось справиться со своей усталостью и эмоциями, то испытания индисскими анналами ты бы тоже не прошел, и никогда бы не стал воителем безмолвия.

— И вы бы не вмешались, если бы меня схватили? — зазвенело изумленное негодование в вопросе Жека.

— В тот момент у меня бы не вышло.

— Почему… почему тогда вы рассердились на меня? — пробормотал анжорец голосом, в котором опять засквозила детская досада.

— В последнее время у меня скопилось столько напряжения, что пришлось выплеснуть злость хоть на кого-нибудь!

Тогда Жек понял, что непосильная ответственность, лежавшая на плечах Шари и запрещавшая ему обнять Оники и Тау Фраима, изнуряла, угнетала его; и потому время от времени махди охватывала неудержимая потребность разделить с кем-то свои собственные страдания, свои сомнения. Уход Шри Лумпы и пленение Найи Фикит оставили его в одиночестве перед лицом блуфа. Он постоянно ходил по лезвию ножа, он был последним, что связывало вселенную и людей, последним язычком костра, который вот-вот грозил погаснуть. Словно коварный ветер, что стремился спихнуть его в реку забвения, наваливалось искушение все бросить, и ему приходилось постоянно его отражать. Любое из его решений, любое из его действий должно было отразиться на будущем человечества; он никак не мог позволить себе поддаться мечтательности, лени или меланхолии, в чем слишком часто себе не отказывал Жек.

До анжорца дошло, что отныне ему следует разделить бремя с Шари, образовать вместе с ним новую сущность, неделимую структуру, атом, ядро вселенной, в которое должны влиться другие энергии, другие индивидуальности.

Как сказал несколько минут назад махди, пришло время не распылять силы, а объединить их. Эта война требовала полного самопожертвования, бдительности и силы воли.

И вот Шари, словно подсматривал за размышлениями своего маленького товарища, обнял его за плечи и привлек к груди. Кто бы смог сказать, сколько времени они провели, прижавшись друг к другу, погрузившись в поток вечности? Из своей лазурной оправы ослепительно сверкало солнце, птичьи трели и трепет листвы на ветру сливались в светлой, безмятежной симфонии.

Они выкупались в ледяной воде ручья, постирали одежду, разложили ее на камнях и улеглись на траву. Жека, убаюкиваемого журчанием воды, наполняло мягкое тепло. Его мысли снова обратились к Йелли. Она ждала его на Сиракузе, под ледяным саваном, и образ ее недвижимого маленького тельца крепил решимость Жека. Он украдкой взглянул на Шари, который лежал в нескольких метрах от него, прикрыв глаза, с мокрыми от слез щеками. *

Они надели просохшую одежду, сели лицом к лицу, закрыли глаза, взялись за руки и взлетели в эфирных потоках. Жек никогда раньше не участвовал в парном психокинетическом путешествии, и чувство потери собственной индивидуальности до того его переполошило, что он внезапно потерял контакт с антрой и рематериализовался посреди газовой оболочки какой-то планеты. Его окутал сильнейший жар, легкие стало забивать парами аммиака, гелия и водорода, и его захлестнула волна паники. Задыхаясь, Жек ухнул в самое сердце оранжево-красного облака. И тут рефлекс заставил его снова закрыть глаза, восстановить внутреннюю тишину, призвать звук жизни, и он опять почувствовал себя пульсирующим на одной энергетической частоте с Шари. Жеку показалось, что он улавливает мелодичный смех, насмешливую волну, тянувшуюся, пока они не вернулись в свои тела (надо сказать, со слегка покруживающимися головами) и не оказались перед роскошными вратами света.

Эта величественная сияющая арка, выдвинувшаяся вперед из бесконечных далей, не принадлежала миру форм, но вместе с тем не была она и наведенной иллюзией, или же обычной мысленной проекцией. Им пришлось пересечь ее границу физически, как они переступили бы обыкновенный порог. По ту сторону арки им по-прежнему пришлось идти пешком — по искрящейся дороге, окаймленной высокими непроницаемыми стенами тьмы, не имея защиты перед атаками Несотворенного. Они шагали по свету как по мостовой — настолько он был плотен.

Мальчику чудилось, что он идет по ленте, подвешенной над пустотой. Пусть впереди шел Шари и прикрывал его, словно щитом, — Жек чувствовал, как им овладевает мучительный страх, как импульсы изнутри подбивают его свернуть с пути, попятиться, и изо всех сил сражался. Нестерпимый холод расходился по клеткам его тела, брал штурмом самую сердцевину его существа. Уже не столько бесстрашно выступал Жек против пустоты, сколько пустота принялась расползаться в Жеке, расчленяя, разрушая его. Он пытался уцепиться за воспоминания об Йелль, а потом — за мысль, что Шари в первый раз пришлось пройти этой дорогой вообще в одиночку.