Мразь

— Мэгги меня учила доделывать начатое до конца, чтобы добиться успеха! — гордо сказал Гарри. Он уже знал этот урок!

— Мэгги мудрая женщина, слушай ее, Гарри. Вначале я не любил ее, но она была почти ребенком, едва только окончила школу, когда они с Сириусом поженились.

Гарри не думал, что человек, уже окончивший школу, может считаться ребенком, но промолчал.

— Но почему Сириус не спрашивал у меня разрешения, когда брал золото из сейфа? — Гарри очень не любил, когда его вещи брали без спросу. Из-за этого у него было много ссор с Мей. Раньше, когда он говорил с Мэгги на эту тему, он не думал об этом, но сейчас вдруг понял, что Сириус мог ведь спросить у него. Он бы разрешил, конечно же, и все выглядело бы куда правильнее.

— Он не специально, Гарри. Сириус думает, что ты еще маленький и неспособен понять многие вещи.

— Все взрослые так считают! — обиженно заявил Гарри и отвернулся.

Он огляделся по сторонам. Комната, где он находился, оказалась очень тесной и грязной, Мэгги бы с ума сошла в таком месте. Окно было не прозрачным, а серым, занавески съехали в сторону, и на них были жирные пятна. Потолок был низким и коричневым, как от копоти. В одном месте даже совсем черным. Будто бы здесь когда-то прямо на полу жгли костер.

— Где мы?

— В Лютном. Это лавка, где я работал. Вернее, лавка на первом этаже, а здесь жилые комнаты.

Гарри тут же спрыгнул с дивана и подбежал к окну, ловко запрыгнув на подоконник. Посмотрел на мощенную улочку, на деревянный дом напротив, выкрашенный в зеленую краску, и подумал, что отчего-то Лютный выглядит не таким уж мрачным, как он себе представлял. Более узкий, чем Косая аллея, — здесь, наверное, с трудом разойдутся два толстых человека, таких, как Хвост, а в дом напротив при желании можно запрыгнуть прямо из окна, на подоконнике которого сидел Гарри. Улочка выглядела грязноватой. Но не мрачной. Он попытался увидеть как можно больше, но угол обзора был нешироким, да и переулок сворачивал вправо, поэтому Гарри видел только два каменных серых дома, стоящих рядом с зеленым деревянным.

— Из-за этого тебя хотят арестовать? За работу в Лютном? — осенило Гарри.

— Нет, если б за такое сажали в тюрьму, то Лютного бы не было.

— Скажи, что ты сделал? — Гарри спрыгнул с подоконника и вернулся на диван. Сел рядом с Хвостом.

— Ты еще слишком маленький, Гарри.

— Все говорят, что я слишком маленький. Что я не могу понять многие вещи. И потом оказывается, что вместо того, чтобы спросить моего разрешения, они решают за меня, как мне было бы лучше! — горячо воскликнул Гарри.

— У многих поступков есть полутона, Гарри. В детстве их сложно видеть. Потому что вначале нужно научиться различать однозначно хорошее или плохое. Мы иногда делаем что-то плохое, потому что хотим обидеть человека. Иногда делаем что-то хорошее, но оно тоже делается, чтобы обидеть кого-то. Иногда люди делают плохое, потому что не считают это плохим. Или делают плохое, чтобы потом было хорошо.

— Как можно сделать что-то хорошее, чтобы обидеть? На хорошее не обижаются! — с убежденностью заявил Гарри, скрестив руки на груди.

— То, что Сириус поступил в Гриффиндор и не стал злым темным волшебником — это хорошо?

— Конечно! — не раздумывая, согласился Гарри.

— Вот видишь, — улыбнулся ему Хвост. — А он сделал это лишь назло своей матери. Он сделал хороший поступок, чтобы обидеть.

— Но он же стал добрым волшебником? — с сомнением, в котором читалась надежда, спросил Гарри.

— Не сразу. Он любил обижать младших, мог сделать больно. Один раз в школе он даже едва не убил человека, его остановил твой отец. Конечно, потом он стал добрым волшебником.

— И ты сделал что-то хорошее, но кого-то обидел?

— Наоборот, я сделал что-то плохое, но не потому, что хотел сделать именно плохое. У меня такая работа, и мой... начальник предложил мне сделать что-то плохое. У меня есть девушка, я хотел сделать ей предложение, мне нужны были деньги, поэтому я согласился сделать что-то плохое, чтобы потом я мог сделать что-то хорошее, понимаешь?

— Нет, — честно ответил Гарри. — У тебя скоро свадьба?

— Уже не знаю, но я хотел бы, чтобы она была.

— А я нет! — с детской честностью и убежденностью заявил Гарри. — Все взрослые после свадьбы становятся другими. У них появляются свои дети и они забывают, что когда-то любили других детей!

— Любовь, кроме материнской, конечно, — временное явление, Гарри.

— Материнской? Если у меня нет мамы, значит, меня никто не будет любить… не временно?

— Я не знаю, — Хвост притянул к себе Гарри и обнял его. — Сириус тебя любит, но я не могу сказать, будет ли он любить тебя всегда. И он не умеет прощать что-то серьезное. Он даже перед смертью не простил свою мать, хотя она просила с ним встречи. Он не ответил на ее письмо, когда она была серьезно больна.

— И тебя он не простит? Я не хочу, чтобы ты перестал приходить к нам.

— Простит, если я сам извинюсь перед ним.

— Так извинись!

— Все не так просто, Гарри. Сегодня я думал одолжить у Сириуса денег, но понял, что он мне их не даст. Из принципа, понимаешь? Я даже не начал говорить об этом. Разозлился, почувствовал настроение Сириуса, это его ощущение правоты, и разозлился. Я был неправ, Гарри. Но мне обидно, что для него наша с ним дружба значит меньше принципов, которых он придерживается. Он не кричал на меня, но в разговоре о штрафе, Сириус даже не подумал сказать, что поможет мне. Я знал, он прокручивает в голове мысль, что он мной разочарован. Так же, как и другими. Все окружающие его постоянно разочаровывают и…

Хвост резко замолчал на полуслове. Передумал говорить то, что собирался. Обнял Гарри еще крепче.

— Не говори это Сириусу. Давай это будет наш с тобой маленький секрет, хорошо?

— Хорошо. Хочешь, я одолжу тебе денег, Хвост?

— Спасибо, малыш. Но, боюсь, без разрешения Сириуса ты не сможешь этого сделать.

Хвост встал, поднял Гарри на руки над собой, посмотрел ему в глаза.

— Тебе пора возвращаться домой, а то Мэгги с ума сойдет. И помни: о том, что я тебе сказал — ни слова.

* * *

— Ужас, как он перенес аппарацию? — обеспокоенно спросила Мэгги, обнимая Гарри.

— Неплохо. Его стошнило, но в таком возрасте могло быть и хуже. Мне пора, Мэгги.

— Не останешься на ужин? Я как раз накрыла на стол.

— Боюсь, не могу. У нас с Сириусом произошло небольшое недопонимание, и мне лучше уйти.

— С Сириусом у половины Британии вечно происходят недопонимания, — улыбнулась Мэгги.

Живот ее был круглым, и Гарри знал, что она очень хотела сына. Но результаты каких-то анализов показали, что она родит девочку. Она делала вид, что не расстроилась, но Гарри видел, как она плакала в тот день.

— Увидимся, Мэгги. Пока, Сохатик.

— Пока, Хвост! — Гарри помахал ему рукой.

Как только за Хвостом закрылась дверь, Мэгги очень осторожно, держась рукой о стену за собой, присела рядом с Гарри.

— Ты знаешь, почему они поссорились? Сириус отказался мне говорить.

— Знаю. Потому что Хвост сделал что-то плохое, чтобы было хорошо. Он хотел жениться, и ему нужны были деньги, но теперь его хотят арестовать за это плохое, а Сириус сказал, что не ожидал от Хвоста такого, ведь он знает его много лет, — быстро и сумбурно выдал все «секреты» Гарри.

Он не стал упоминать, что больше всего Сириуса вывело из себя упоминание того, что они брали деньги из сейфа Гарри, а до этого Сириус и Хвост вроде бы даже мирно общались и пили спиртное. Ему показалось, что Мэгги бы не хотела этого знать. Не сказал он и о том, о чем пообещал молчать.

— Ты не знаешь, что именно плохого он сделал?

— Нет. Но Хвост говорил про какие-то органы, как пример. И спрашивал, пошел бы Сириус на преступление ради жизни Мей.

— Что на это сказал Сириус?

— Ничего.

Мэгги поджала губы, как будто была недовольна — не то ответами Гарри, не то тем, о чем говорили Сириус и Хвост в пересказе Гарри. Она поднялась, все так же облокотившись о стену позади себя, и вышла, чтобы позвать к столу Сириуса и Мей.

За ужином в этот день было тихо, одна только Мей говорила без умолку о недособранном паззле и о том, как тот посмел назвать ее грубиянкой. Гру-би-ян-кой. Это было новое слово для нее и звучало красиво, хоть и означало нехорошую девочку. В окнах уже было темно, а темноты Гарри по-прежнему боялся. Он даже боялся просто выглядывать в окно. В очертаниях подъездной дороги и невысоких холмов ему мерещились чудовища, только и ждущие, когда он на них посмотрит. Они не существовали, если на них не смотреть — это простое правило Гарри усвоил еще совсем маленьким. Поэтому, если он хотел ночью писать, нужно было всего лишь зажмуриться и идти к туалету на ощупь.

— Может быть, нам переехать на Гриммо? — невзначай бросила Мэгги. — В этом доме нам негде обустроить еще одну детскую.

— Ноги моей не будет в том доме, — бросив на стол вилку, заявил Сириус. — Не смей даже говорить об этом! Я лучше куплю новый дом.

— Конечно, ведь тебе больше некуда потратить деньги! — прошипела Мэгги. — Ведешь себя как ребенок, который боится страшного дома с приведениями!

— Там мрачная дыра, в которой детям не место. Этот дом способен разрушить психику кому угодно!

— Ты говорил, что разрушением психики занималась твоя мать, а не дом. Тем более, что там всегда можно сделать ремонт, и это выйдет гораздо дешевле, чем покупка нового дома, — настаивала на своем Мэгги.

— Если ты такая умная, найди способ убрать головы домовиков с лестничного коридора, где чары вечного приклеивания, тогда поговорим. — Сириус поднялся, не доев, и вышел из столовой, недовольный разговором.

— Уже, — тихо прошептала Мэгги и улыбнулась.