Огонёшка

* * *

Это были такие бусы, что смотреть их бегала вся школа! Даже десятиклассница Лия Канатюк — мастер спорта, чемпионка города по художественной гимнастике, — и та остановилась перед Катей, когда шла из спортзала.

— Ты подумай, живые жёлуди! — Лия дотронулась пальцем до Катиного ожерелья. — Дай померить!

Катя с радостью сняла бусы и протянула их Лие. Нитка светло-коричневых, словно точёных, желудей обвилась вокруг загорелой Лииной шеи. И загар сразу стал ещё темнее, и ещё красивее стал овальный вырез голубого чемпионского трико. Девчонки, столпившиеся вокруг, ахнули от восторга. И Катя великодушно предложила:

— Хочешь, подарю?

— Спасибо! Это сейчас так модно! Только… а как же ты?

— А я себе ещё сделаю! — сказала Катя. — За Волгой желудей — хоть пруд пруди.

Как только Лия с Катиным ожерельем на шее скрылась в раздевалке, Тала Стрепетова сказала:

— Слышали? Это сейчас модно! Кто за Волгу после уроков? Пока никто другой не догадался!

Девочки решили ехать все: завтра суббота, уроков задано немного, а за Волгой осенью так хорошо! Да и бусы из живых желудей — это тоже заманчиво! Но к пристани в условленное время пришли только трое — Тала, Катя и Инна Вострикова, которая после Роберта Рождественского больше всего на свете любила осенние заволжские леса.

…Быстро бежал вниз по Волге белый речной трамвайчик. Над кормой негромко похлопывал на ветру выгоревший за лето флаг, шумным веером расходились за бортами тёмные широкие волны. Проплывали мимо бакены, поросшие ивняком острова, дачные домики в дубовых рощах.

На белой песчаной косе, поджав одну ногу и убрав под крыло носатую голову, стояла одинокая цапля.

— Почему, интересно, она не улетела? — спросила Тала.

— Ей кто-то крыло перебил, — ответила Катя. — Я эту цаплю знаю. У нас тут дача рядом, на эту косу мы купаться ходили. Цапля тут с самого лета живёт.

— А зимой как же? Замёрзнет?

— Нет, её ребятишки хуторские в школу возьмут. Тут, на острове, хутор есть, а в нём школа… Эти ребятишки тоже жёлуди собирают.

— Смотри ты, хуторские, а тоже знают, что сейчас модно!

— У тебя, Талка, только и есть в голове, что моды! Они не на бусы собирают, а в совхоз.

— Зачем?

— Лето жаркое было. Травы сгорели, с кормами будет трудно. Так сказал один знакомый бригадир. Он с папой на рыбалку ездит. Жёлуди, говорит, отличный корм птице, свиньям, всяким там индюкам…

— А больше он ничего не сказал, твой знакомый бригадир? — привстав с места, спросила Тала.

— Ещё он сказал, что на жёлуди такого урожая уже сто лет не было! Ни один старик на хуторе, говорит, не помнит такого желудиного года…

— Так! — крикнула Тала, у неё засверкали глаза. — Пусть у меня в голове одни моды, это все знают! Но в твою-то голову всегда приходят гениальные идеи! Катенька, как же ты не додумалась? Ну, Инка, ты свидетель: эта желудиная идея пришла в мою голову!

Тала приблизилась к Инне и, замирая, проговорила:

— Мы наберем вагон этих желудей! Два вагона! Всем свиньям год не съесть, вот сколько наберем…

— Ура! — тихо сказала Инна.

— Ура! — подхватила Катя.

В это время трамвайчик подошел к пристани и мягко ткнулся в её смолёный борт. Тала покачнулась, с размаху плюхнулась Инне на колени и тоже шёпотом сказала:

— Ура! Пошли к бригадиру…

…Девочки быстро шли по узкой тропинке, протоптанной за лето дачниками в светлой дубовой роще. Под дубами, в сухой траве и в пыли, валялись жёлуди. Было по-осеннему тихо в этой прибрежной роще. Только изредка перекликались бродившие от дерева к дереву ребятишки с ведрами в руках. И было слышно, как жёлуди крепко стукались о стенки вёдер.

Тала бежала впереди всех и кричала:

— Да что их не собирать? Их тут как насыпано!

Она горстями хватала жёлуди с земли, совала их в карманы платья, бросала в вёдра ребятишкам, если те подходили поближе к тропе. Катя и Инна тоже не могли удержаться и стали собирать жёлуди. Катя сказала:

— Ты, Талка, не бегай попусту. Бригадир далеко живёт, еще устанешь.

— А я не могу не бегать! Я сегодня такая счастливая! Как хорошо жить, когда в голову приходят идеи!

Тала опять хватала на ходу жёлуди, целовала их и приговаривала:

— Желудочки, родненькие, спасибо, что уродились! Мы теперь из-за вас бешек обгоним…

Катя и Инна смеялись, глядя на подружку. А Тала опять поцеловала самый красивый желудо́к.

— Даже жалко: такую прелесть какие-то свиньи слопают. Им, свиньям, сто раз плевать, что это модно… А уж как мальчишки обрадуются, ведь это и есть небывалое дело! В масштабах нашей школы…

— Стоп, Талка! — остановила Катя счастливую Талину болтовню. Девочки остановились. — Знаете, что? Что-то я боюсь, что мальчишки на жёлуди не согласятся. Скажут, что раз не они это придумали…

— А они и не узнают, что это мы придумали! — крикнула Тала. — Мы им скажем, что это они придумали!

— Как это?

— Очень просто! Знаешь, как моя мама папу воспитывает? Ну, вот он говорит: «Мотоцикл купим». А она: «Нет, телевизор!» Спорили-спорили, потом он ушёл на работу, а мама — раз, и купила телевизор! Папа приходит, видит: телевизор. Только рот раскрыл, чтоб ругаться, а по телевизору — раз, и футбол! Папа так и сел. И до последнего свистка рот не закрывал — до того болел за свой «Спартак». А мама вокруг ходит, приговаривает: «Вот и футбол дома смотрим. Вот как ты здорово придумал — телевизор купить. Вот какой ты у меня молодец! Теперь и я за «Спартак» болею!» А папа рад, как маленький!

— Неужели у тебя папа такой глупый? — спросила Инна.

— Это не папа глупый. Это мама умная. Папа ей сам потом сказал: «Здорово ты меня воспитываешь…» И еще спасибо сказал.

— Ну, от наших мальчишек дождёшься благодарности! — вздохнула Катя. — И потом, как же мы им всё-таки скажем, что это они придумали?

— А мы к ним Тольку Суханова подошлём. И пусть Толька скажет Антошину, что это он всё придумал и что он и с бригадиром договорился. И всё! — ответила Тала.

— А тебе не жалко свою идею Суханчику отдавать?

— Ещё как жалко-то! Раз в жизни идея подвернулась, и то никто даже не узнает, что она моя. — Тала подняла еще желудо́к и посмотрела на него, прищурив глаз. — А вообще-то так даже интереснее: пусть как будто это военная тайна! Как будто мы идём в разведку. И как будто я — как Любка Шевцова. Фрицы думали, что она, как я, только поет да наряжается. А она вон какая была. И ей ведь всех хуже было: про неё и наши плохое думали. И никому нельзя было сказать, что она такая хорошая!.. Вот и я тоже. Пусть у меня по арифметике двойка. Но я свою единственную идею ни за что ни про что Суханчику отдаю. И вот в разведку иду, как Любка…

— И, главное, никому нельзя сказать, какая ты хорошая! — засмеялась Инна.

— Ты, Инка, не смейся. Я не сравниваю, — вздохнула Тала. — Это я, наверно, немножко мечтаю…

— Девочки! — Катя протянула руку в сторону показавшегося вдалеке домика. — Вот он, мой знакомый бригадир! Видите, мотоцикл из калитки выводит. Сейчас уедет в контору или на ферму, тогда всё пропало…

— Как это он уедет? Да я сейчас так закричу, что все на свете бригадиры услышат! — Тала остановилась, замахала рукой и закричала на всю рощу:

— Э-эй! Бригади-ир! Э-эй!

Высокий седой человек, вздрогнув, поднял голову от мотоцикла. Он узнал Катю и улыбнулся, и поднял руку, здороваясь и приветствуя.

ИЗ ДНЕВНИКА ИННЫ ВОСТРИКОВОЙ