Препараторы. Сердце Стужи

Одиннадцатый месяц 724 г. от начала Стужи

Унельм опять проспал – если что-то и встанет между ним и карьерой блестящего детектива это, бесспорно, будет его новая перина, купленная недавно за бесценок на очередном развале, куда потащил его Вэл.

Выбегал из дома в сторону охранителей он в прескверном расположении духа – и мелкий дождь, зарядивший с утра, настроения не улучшил. Улицы были всё ещё украшены по случаю прошедшего пару дней назад праздника единства Кьертании, но теперь ленточки и бумажные гирлянды размякли и потускнели.

Прошло уже много недель с потрясшего Химмельборг жестокого убийства Лери Селли, а у него до сих пор не было ни единой зацепки. Утешало, что и Вэл тоже не преуспел, и даже Олке с каждым днём выглядел всё более хмурым. В первые дни наставник только что не пел от радости – не слишком прилично, с учётом гибели молодого и красивого юноши. Но Олке плевать было на приличия. Он, казалось, помолодел лет на десять и постоянно потирал руки, приговаривая:

– Что ж, пришла пора показать охранителям, как нужно работать.

Но время шло, а показать охранителям им было нечего. Убийца проник на территорию особняка, не оставив ни следа – ни отпечатка пальца, ни скола на оградке садовой тропы, ни вмятины на аккуратно подстриженном газоне, ни примятого цветка. Никто его не видел – ни многочисленные соседи, ни полуночники, прогуливавшиеся по улицам Сердца города, ни сторожа, ни старый садовник Селли.

Садовник этот трясся от ужаса, давая показания. У него не было алиби – никто, кроме старого пса, не составлял ему компанию в домике для прислуги. Ни он, ни пёс не слышали криков, стонов или звуков борьбы.

На рассвете садовник отправился к розарию с кишкой для полива, и вот тут-то пёс, по его словам, будто с ума сошёл – скулил и подвывал, как щенок, и наотрез отказался идти в глубь сада, будто чуя присутствие опасного и безжалостного зверя.

Тогда садовник отправился дальше один, вооружившись, помимо кишки, валовым фонарём. В дрожащем круге света он увидел молодого хозяина, израненного, залитого кровью, бледного и окоченевшего… и с глазом орма, вставленным на место его собственного.

Садовнику пришлось провести несколько не самых приятных дней на допросах Олке и охранителей, но его, в конце концов, отпустили восвояси. Сложно было поверить, что он, всю жизнь преданно служивший Селли, развлекавший маленького Лери игрой в лошадки на заднем дворе, вдруг решился на убийство безо всякой выгоды или мотива. Кроме того, глаз орма не был нейтрализован – а значит, указывал на препаратора.

И всё же за садовником установили круглосуточную слежку. Олке предполагал, что тот мог быть с убийцей в сговоре – однако до сих пор за стариком не заметили ничего необычного.

В компании Олке Унельм целыми днями занимался поиском улик. «Вот и проверим, слушал ли ты хоть иногда во время наших уроков», – сказал ему наставник. Ульм надеялся не разочаровать его.

Нитка или волос, упавшие с одежды, сломанная ветка, обронённая монета, другой цвет глины, занесённой в сад на подошвах сапог, – любая мелочь была важна. Они долго и придирчиво просвечивали каждую пядь земли специальным валовым фонариком, оснащённым глазом ревки на тонком ищущем хоботке, заливали каждый куст в саду особым образом обработанной хаарьей жёлчью, которая зеленоватым свечением должна была указать на следы органики, например, крови… Всё было тщетно.

Убийца будто прилетел по воздуху или явился из ниоткуда – и так же в никуда исчез.

– Хитрый дьявол, – бормотал Олке, и в его голосе звучал азарт.

Унельм успел поверить – как он быстро начинал верить во что-то приятное и плохо достижимое, – что раскроет убийство Лери Селли и явится ко двору – к Омилии – героем. Тогда им больше не придётся встречаться тайком – за последние недели ему удалось увидеть её только дважды, хоть и казалось, что они знакомы всю жизнь. Нет – он будет приходить в дворцовый парк через главные ворота, будет завсегдатаем на всех приёмах и балах, а потом… Что будет потом, Унельм не знал. Его знакомство с пресветлой наследницей кьертанского престола было настолько невероятным, что он и его-то до сих пор осознал не до конца – а потому решил не строить слишком далеко идущих планов. С чего-то, в конце концов, нужно было начинать…

Вот только пока всё шло из рук вон плохо.

Унельм оббегал полгорода, говоря с друзьями, родственниками, подружками покойного. Удостоверение, выданное Олке, не располагало людей к откровенности, но что-что, а разговорить кого угодно Унельм умел с детства. Порой ему изливали душу с такими подробностями, какие он предпочёл бы не знать.

Так, одна из подружек Лери, фабричная работница, о которой проговорился один из друзей Селли, несколько часов, утирая слёзы не очень чистым платочком, рассказывала, как хорош был в постели «щедрый, хорошенький динн», сколько прелестных подарков он ей подарил и как называл её «кошечкой», «своей маленькой женой» и «крольчонком».

– И что же, – спросил Унельм под конец, слегка одурев от её излияний, – вы ничуть на него не обижены?

– Обижена? – переспросила она, в неподдельном изумлении вытаращив на него глаза под накрученной чёлкой. – Да за что же?

– Ну, как… Он ведь бросил вас, и…

– Бросил? Ну что вы, господин Гарт! Мы с ним разошлись, как это называется… По всеобще… По-друже…

– Полюбовно?

– Да, да! – она радостно закивала хорошенькой головкой. – Точно! Ну, а чего мне было ожидать? Кто он, кто я? Я сразу знала: с таким блестящим парнем это ненадолго. Что с того? Да я век буду вспоминать, какой он был добрый и щедрый. Я с его подарков, считай, дом матери купила. Ну, чуть-чуть только ей добавить пришлось. А какой браслет он мне подарил! Его я продавать не стала, и теперь точно не буду. Хотите, покажу вам?

– В этом нет необхо…

– Пусть останется о нём память… – Работница без малейшего перехода захлюпала носом. – Ох, он такой был добрый, красивый, щедрый господин… И кому только он помешал? Какая сволочь сотворила с ним такое? Да если бы я узнала, я б своими руками… – Она прервалась, чтобы шумно высморкаться в платочек.

– Вы не знаете, у него были другие… – Унельм помедлил, – подруги?

Работница с готовностью закивала.

– Да наверняка! Он-то мне, конечно, говорил, что нет – видите, господин Гарт, какой он был достойный человек? Но я-то всегда понимала, что у такого красавца должны быть и другие подружки. Но он всегда говорил: «Нет, кошечка моя, зачем мне другие, когда есть такая красавица, как ты?» Что ни говори… Благородный динн – он и есть благородный динн.

После этого разговора Унельм пытался найти других подруг «благородного динна» через знатных друзей Лери, но они не назвали больше ни одной. Может, не знали, может, не хотели выдавать Лери даже теперь, когда от этого зависел успех расследования.

Все, с кем он и Олке говорили после, – безутешные родственники, учителя, товарищи по учёбе, деловые партнёры отца – отзывались о Лери как о добром, смелом, славном юноше, которого любили все. Казалось, у юного Селли при жизни не было врагов, тем более способных на такую жестокую расправу.

Газетчики продолжали обсасывать эту историю, несмотря на попытки несчастных родителей заткнуть им рты. Масла в огонь подливал глаз орма, обнаруженный в глазнице юноши.

«Убийца – препаратор!»

«Защитник Кьертании посеял смерть и ужас».

«Совет Десяти не даёт комментариев».

Когда Унельм добрался до отдела, Мем – зыбкий призрак в облаках табачного дыма – с ним не поздоровалась, слишком занятая чтением передовиц.

– Эту дьявольщину нужно остановить, – хмуро заявила она, пробегая взглядом заголовок за заголовком. – Чем быстрее мы найдём мерзавца, тем быстрее всё утихнет.

Олке, сидевший неподалёку, рассеянно кивнул – ему явно плевать было на газеты. Единственной его целью было найти убийцу.

– Гарт. Явился-таки – какая честь для всех нас!

– Работал над важными зацепками допоздна.

– Не сомневаюсь. Не снимай куртку – мы идём в Гнездо. Пора пощупать препараторов. Совет до последнего оттягивал, но у нас наконец есть разрешение.

Вэл проводил их тоскливым взглядом – его-то ждала бумажная работа в компании Мем.

В кои-то веки Унельм не радовался, что Олке выбрал его для полевой работы. Он мало общался с другими препараторами, но что-то подсказывало, что участие в допросе – не лучший способ завести с ними дружбу.

– Разделимся, – сказал Олке, когда они подошли в кованым воротам в сад, окружавший Гнездо. Деревья здесь буйно цвели, и от тяжёлых белых цветочных головок шёл сладкий, пряный аромат, напоминавший о яблочных крудлях, какие пекли иногда у Хальсонов дома. Сорта ведь тоже была где-то здесь… Возможно, Унельму и её придётся допрашивать. При мысли об этом он поёжился.

Они не виделись с бала. И с тех пор, как не стало её матери и сестёр – Ульм узнал о трагедии из отцовского письма. С тех пор он так и не собрался с духом, чтобы прийти и выразить Хальсон свои соболезнования. Все слова тут казались лишними – к тому же после того, как к её ястребу приходил с обыском Олке, Сорта вряд ли захочет его видеть.

Не то, чтобы он и в самом деле собирался обмануть её, когда обещал «разобраться с этим делом». К тому моменту он и вправду думал, что ястреба Сорты Олке больше ни в чём не подозревает… И только потом, от Вэла, узнал, что они с Олке ходили допрашивать Строма и его охотницу по делу о контрабанде. После такого прийти как ни чём не бывало не так-то просто.

Что уж там… Даже когда они были друзьями, близкими, как брат с сестрой, он никогда не умел её утешать. За утешения в их троице всегда отвечал Гасси.

Иногда Ульму казалось, что с его смертью равновесие нарушилось. Не только в их жизнях – в мире вообще.

Гасси наверняка нашёл бы нужные слова. Может, он и Ульма бы утешил – и не пришлось бы презирать себя за трусость в те редкие моменты, когда он не был занят мыслями о неуловимом убийце – и неуловимой Омилии.

– Опять витаешь в облаках, Гарт? Не лучшее время. Я возьму на себя старших охотников, ты поговоришь с новыми рекрутами. Мы с тобой не раз обсуждали, как это делается. Ищи мотивы, зацепки, что угодно. С тобой они наверняка будут чувствовать себя спокойнее – но держи ухо востро. Если хоть что-то покажется тебе подозрительным – хотя бы самая малость, Гарт – скажешь мне. Дальше буду разбираться сам.

На пороге Гнезда их встретил Кьерки, комендант общежития. Он так и лучился дружелюбием, но в его фигуре, перекошенной старыми ранами, Унельм ощутил напряжение.

– Проходите, проходите. Разуться можно тут. Я выделил вам комнаты и уже всех предупредил. Я подготовил списки – конечно, сегодня здесь не все. Кто-то на охоте; охоты мы уж никак не могли отменить. Но потом, конечно, я организую встречу и с ними тоже. Принести вам чая? Вообще, если что-то понадобится…

Унельм не слушал. Он впервые был в Гнезде и смотрел во все глаза. Пожалуй, поуютнее, чем в Коробке – но вопреки всем стараниям обитателей общежития в нём чувствовалось что-то казённое. Ульм в очередной раз порадовался, что снял себе квартиру. Пусть тесную, как коробка для шляп, – но, по крайней мере, там он сам себе хозяин.