Мальчики-короли: путешествие в самое сердце социальной сети

Facebook упростил работу пользователей, опасающихся Интернета, поскольку, помимо защиты конфиденциальности, первоначальный дизайн сайта был предельно минималистичен. Он был поразительно чистым и новым в своей простоте, без кричащей рекламы и спам-контента, которые были неизбежны в других местах Интернета. Профиль состоял только из фотографии скромных размеров и нескольких полей профиля, которые пользователь мог заполнять или нет, в зависимости от того, как ему было комфортно. Это казалось забавным, почти литературным, как недавно опубликованная, часто обновляемая книга, которую было интереснее читать, чем сухие, архаичные тексты, которые я изучала в библиотеке. Первым интересом, который я указала в своем профиле, был "золотой стандарт", потому что меня всегда интересовала идея вещей, которые не меняют форму, сохраняют ценность и не подчиняются капризам экономики, в которой почти всё одноразово, временно. Другие интересы, которые я перечислила в своем профиле, были более кокетливыми и менее абстрактными: "praias" (“пляжи” по-португальски), заплетать волосы в косички. Это был трюк с Facebook, похожий на то, как вы представляетесь на вечеринке: сказать что-то, не сказав слишком много, казаться интересным, не слишком стараясь, быть верным себе, не рассказывая всего. “Никогда не извиняйся, никогда не объясняй”, — писал Ролан Барт в книге "Удовольствие от текста", которую мы изучали на занятиях. Это казалось правильным подходом к любопытной технологии, которая, как я уже чувствовала, никогда не удовлетворится несколькими битами данных. Гораздо позже Facebook, казалось бы, нашёптывал: “Расскажи нам всё”. Даже несмотря на то, что вначале он был менее любознательным и не выбалтывал о вас всё "по секрету всему свету", я уже почувствовала, что его нельзя выпускать из-под контроля – нужно уметь говорить ему "нет".

Facebook был интересен именно потому, что, в отличие от большинства технических приложений того времени, он не казался стерильным набором строк кода. Как и в других престижных университетах с сетью Facebook, сеть университета Джона Хопкинса была восхитительной паутиной шуток о культуре кампуса — таких как группа “Я смотрю на себя в окнах Центра Маттин”, посвящённая вызывающим тщеславие окнам центра искусств, или “Хопкинс 500”, посвящённая примерно пяти сотням студентов, которых можно было застать на вечеринках, с фотографиями искусственно загорелых девушек из женского общества в профиле, энергичных студентов-медиков и обязательных игроков Хопкинса в лакросс. Это был первый интернет-сайт, которым я когда-либо пользовалась и который отражал реальное общество. Сообщества на Facebook были теми же, с которыми я сталкивалась в библиотеке и баре кампуса, и то, что люди говорили друг другу на своих стенах: сленг команды по водному поло, намёки на победы прошлых выходных, выпады в адрес главного соперника университета по лакроссу, Дюка — ничуть не отличались от того, что вы бы слышали за учебными столами или за кружками пива. Виртуальное пространство являлось отражением человеческого пространства, и всё это имело взрывной эффект в течение нескольких недель.