Филарет - Патриарх Московский
- Автор: Михаил Шелест
- Жанр: Альтернативная история / Историческая проза / Попаданцы / Самиздат, сетевая литература
Читать книгу "Филарет - Патриарх Московский" полностью
Глава 24
Царевич сидел, выпучив глаза, слуги замерли, словно игрушки в кукольном театре.
— Всё в порядке, — сообщил я царице. — Это был сердечный удар. Кровь в голову ударила. Уже проходит. Зря ты, государь, так близко всё к сердцу берёшь. Завались оно всё за большой ящик, зарасти говном и мелкой ракушкой. Что б я так убивался! Всё у тебя будет хорошо, государь! Ты всё делаешь правильно! И помощники у тебя есть. Мои дядьки Романовы, да родичи их жён. Уже наберётся сотни две, а то и три верных людей. И Рюриковичи среди них есть. Вон, те же Палецкие… Хоть и самый меньшой по знатности род, но ведь Рюриковичи же. Вот их и привечай. Они тебе служить будут не за страх, а за совесть. А на избранную тысячу свою не рассчитывай. Всякий сброд туда вошёл. Всё чистить надо. И конюшни, и коровник, и свинарник, чтобы и молоко, и мясо были чистым.
Я говорил-говорил и продолжал массировать царю шею и голову. Государь сначала сидел закрыв глаза, потом медленно открыл их, осмотрел свои, всё ещё кровоточащие, пальцы и покачал головой.
— Ловко ты кровушку мне пустил. Чем это?
Он взял шильце со стола и надел на него «ножны».
— Удобная вещица. С виду — просто палочка, а снял и ткнул. Да ещё и с крючком… Ишь ты… А крючок для чего?
— Вообще-то это, чтобы сапоги подшивать. Вот так вот подошву протыкаешь, дратву в крючок вправляешь и вытаскиваешь потом. Это, как крючком вязать кружева. Я себе им сапоги починил.
— Сам сапоги починил? — удивился царь.
— Сам. А чего там чинить⁈ Знай себе втыкай в дырочки, да шей. Это же не то, чтобы кожу раскроить и стачать сапоги. Иван Иванович тоже может кожу сшить. Он себе сам ножны для кинжала сшил. Правда, Иван Иванович?
Царевич машинально кивнул, постепенно отходя от произошедшего.
— А ну ка, покажи, — попросил государь.
Царевич спрыгнул с великоватого ему ещё стула и, распустив пояс, снял с него ножны с не большим, но самым настоящим мной подаренным черкесским кинжалом.
— Где взяли? — спросил изумлённо государь, вынимая клинок из кожаных ножен. — Это же настоящий клинок. Им и порезаться можно и зарезать.
— А ты думал, государь, что твой сын с детской игрушкой бегает? — спросил я усмехаясь.
Царь кивнул.
— Ты бы видел, как Иван Иванович его в цель кидает.
Иван горделиво выпрямился и выставил ногу вперёд. Всё-таки много у царевича было отцовского-театрального. Он тоже больше играл, чем по-настоящему был, тем, кого изображал. А может у всех детей так? Я не знал, ибо уже не был ребёнком. Да и был ли когда?
— Что это со мной было? — спросил государь, когда я обтёр ему от крови мочки ушей и подушечки пальцев чистой хлопковой тряпицей, стерилизованной в спирте, которая всегда была у меня в небольшом кожаном «портмоне», лежащем в другом внутреннем кармане.
— Я же говорю… Сердечный удар! Когда сердце сокращается так сильно, что кровь ударяет в голову. И тогда надо быстро пускать кровь. Что я и сделал. Иначе в голове рвутся сосуды и… И всё… Человек, или дураком становится, извини, государь, или умирает. Не знаю, честно говоря, что было бы лучше.
— Да и то, и то — никуда не годиться, — дёрнув головой и покрутив шеей, разминая её, словно она затекла, сказал государь.
Я уселся на своё место.
— Хорошие ножны, Ванятка. Настоящая вещь. Где кинжал взял?
— Федюня подарил.
— О, как! А Федюня где взял?
— У кузнеца выкупил.
— А к кинжалу, что, ножен не было? — удивился Иван Васильевич.
— Были, — сказал Ванятка, — но мне захотелось сшить самому. Федюня себе шил и мне показал, как надо.
— Сапоги шил?
— Да, нет, — махнул рукой царевич. — Он себе сбрую специальную шил для кинжала «скрытого ношения».
Словосочетание «скрытого ношения» царевич произнёс по слогам. Царь отвёл взор от сына и с любопытством посмотрел на меня.
— Показать? — вздохнул я.
Царь кивнул. Я нырнул в вертикальную прорезь рубахи на груди и вынул за верёвочку небольшой метательный нож, ловко прыгнувший в мою ладонь.
— Что за нож такой смешной?
— Для метания…
— Для метания?
Царь протянул ко мне руку. Я, крутанув нож в пальцах, подал его рукоятью вперёд.
— Ловко! Покажи ещё! Крутани!
Я покрутил нож между пальцев и за центр рукояти, меняя его положение в «хвате».
— Ловко! Ты словно с ним родился и вырос, Федюня.
— Так и есть, государь. Сызмальства ножи люблю. Вон сколько порезов.
Я показал ему свои резаные и колотые пальцы и ладони. Царь повертел нож.
— Для метания, говоришь? Я тоже метаю и кинжалы, и мечи. В бою приходилось чужие бросать. Но чтобы свои и метательные⁈ Ладно придумано.
— Для метания хороший балансир нужен.
— Балансир? Это что? А-а-а… Латынь! Развес мы говорим. Ну, да. Для рубки, развес — один, а для метания другой. Ты прав.
Царь огляделся вокруг, явно ищя во что (или в кого?) бросить нож. В руках одного из слуг царь увидел деревянный поднос, на котором недавно лежала какая-то снедь.
— О! Подними щит и держи перед собой, — приказал царь и обернувшись ко мне сказал: — Абысь в выю ему всажу. Гляди! Закрой личину, говорю!
Слуга закрыл лицо. Поднос был большой, но я бы не рискнул метнуть в него нож. Я бы не метнул, а государь даже не задумался. Он подбросил нож на ладони, привстал и со всей «дури» швырнул нож так, что тот с сильным стуком пробил почти двухсантиметровой толщины плиту насквозь, задержавшись на рукояти. Я не то, чтобы охренел, а ОХРЕНЕЛ. Думаю, при таком ударе, нож легко бы пробил не сильно толстый грудной доспех.
— Знатная железяка. Дай ещё! У тебя же там не один ножичек?
Он хищно улыбнулся.
— Смотри, государь, поднос расколется, а удар у тебя такой, что…
— Ладно, я по-тихому. Ты убери хлебы на стол и подними свой щит! — сказал царь другому слуге.
Тот исполнил приказ и закрылся подносом как щитом. Я подал царю другой нож, вынутый из другого «кармана».
Царь снова взвесил нож на руке и метнул его от груди, крутнув одним предплечьем. Нож и сейчас воткнулся довольно глубоко, и пробил поднос на сквозь, но не «прошил», как первый.
— Славные ножи. И мне такие сделаешь.
Я пожал плечами.
— А сбруя? Что за сбруя?
— Не в лад тут за столом рубаху снимать, государь. Позволь в другой раз показать? Ничего там интересного нет. Как у коня перевязь, только к ней ножны крепятся.
Царь махнул рукой.
— Другой, так другой. Ты чего, душа моя? — обратился царь к царице, продолжавшей прижимать ладони к губам, но из её глаз катились слёзы.
Царица, словно очнувшись ото сна, вздохнула, выдохнула и промокнула глаза рукавом платья.
— Какие вы дурные, человеки[21]. Ты, мой государь, сейчас едва жизни не лишился, а туда же, ножи кидать. Да в уме ли ты, государь? Или так в голову кровью ударило⁈ Спас он тебя, ты понимаешь? От смерти спас! А тебе хоть бы что! Будто так и надо!
Иван Васильевич нахмурился, но не по злобе, а явно задумался.
— А ведь и впрямь! Шило твоё заблудило мысли мои. Хотел поблагодарить и… Да это он меня заболтал! — воскликнул царь. — Ботало у него не примотано.
Государь засмеялся и, встав из-за стола, поклонился и сказал:
— Спаси тебя Бог, Федюня, как и ты спас меня только что. Век буду помнить, не забуду.
— Да, ладно, — махнул я рукой. — Вот умер бы ты, государь, и что бы я без тебя делал? Что бы мы все без тебя делали?
Царица всхлипнула и тихонько шмыгнула носом.
Я встал и, поклонившись ему в ответ, сказал:
— Спаси тебя Бог, государь. Живи долго. Но, Бога ради, не грузи ты своё сердце чужими скорбями.
Я махнул рукой и все слуги из столовой чинно удалились.
— Извини, государь, что распоряжаюсь в твоих палатах, о не следует им греть уши, когда ты говоришь о делах государства. Хотел тебя попросить… Понятно, что ты радетель над землёй русской, но ведь велика страна твоя и становится всё больше и больше. И дальние окраины ты пока не можешь заставить жить по твоему закону. Заставишь, в конце концов, но не сразу, через войну, через разор. Ну, так и тут в Московии. Не хотят миром, заставь. Но ведь для всего нужно время. Радей над землёй своей по силе своей. А сила твоя — от ближних людей, уверенных в защите твоей. Забери все богатые земли и защищай их. Зачем тебе этот сраный Полоцк? Любая война — разорение для крестьян. Прекрати войну в Ливонии. Остановись на том, что уже взято. Пусть поляки со Шведами воюют. Тебе эта война не принесёт ни славы, ни богатства. За Урал-камнем лежит Сибирское ханство, а далее — другие земли, и нет тем землям ни конца ни края. Как и богатств, что в них находятся: золото, серебро, железо и другие руды, соболя, масло земное. Зачем тебе нищая Польша и Ливония? Камень алатырь? Да, бог с ним! Это простая засохшая смола. Её на хлеб не намажешь! А в Сибири и дальше такие богатства, что и англичане, и голландцы туда лыжи свои навострили. Вот что забирать под свою руку надо и беречь, как зеницу ока. Вот за что переживать надо! Как защитить хана Едигера от Кучума! Ведь через два-три года Кучум победит Едигера и захватит Сибирское ханство, а потом пойдёт разорять Пермь. За ним поднимутся ногайцы и черемисы. А всё твоё шестидесятитысячное войско и сто тысяч крестьян обозных останутся в болотах Ливонии. Дыши глубже, государь и крепче разотри уши. Второго удара ты не перенесёшь.
Царь на меня «дулся» до следующего утра. Вечерние иголки царице я ставил в её спальне без его присутствия. Пропальпировав точки-глашатаи, установил, что наиболее болезненной является точка меридиана печени, а значит в нём имеется значительный переизбыток энергии. Зато меридианы почек и кишечника нуждались в стимуляции. Не став «излишествовать», я воткнул иглы только в эти три меридиана.
Причём царица попросила не погружать её в сон. Она с любопытством следила за моими манипуляциями над её обнажённым телом, особенно, когда я пальпировал точки-глашатаи. Некоторые из двенадцати точек находились очень близко к интимным зонам. Например точка-глашатай мочевого пузыря находится чуть выше лобка на два пальца, тонкого кишечника на четыре. Ну и все другие находятся именно на передней части тела, а мне приходилось поглаживать и надавливать на них, иногда приподнимая грудь, прислушиваться к их теплу.
Короче, то ещё испытание целомудренности я устроил для царицы. Поначалу мне было сложно смотреть на идеальное тело Анастасии, но сконцентрировавшись на диагностике, я абстрагировался от эротических иллюзий абсолютно. Только услышав тихий вздох, я заметил, что её дыхание стало прерывистым, а тело несколько раз конвульсивно дрогнуло, а потом расслабилось.
Сделав вид, что не заметил произошедшего, я глянул в её порозовевшее лицо, сказал: «всё понятно», воткнул в царицу иголки и опустил полог.
— Лучше бы ты меня усыпил, — прошептала Анастасия из-за полога.
— Сама не захотела. Скажешь усыпить — усыплю.
— При Иване обязательно усыпляй, ибо порубит он нам головы, Федюня.
— Да, — подумал я, вздыхая, — ещё пара таких сеансов и не сносить мне головы. Надо что-то придумать…
— Нельзя тут усыплять. Ты должна чувствовать боль и говорить, на сколько она сильна.
Мой взгляд скользнул по «тётушкиной» спальне и наткнулся на кафедру с перьями. Там же нашлись и чернила. Вот оно, — подумалось, — спасение.