Русская война 1854. Книга вторая

* * *

Сижу, щурюсь на солнце, пытаюсь делать вид, что совсем не хочу спать.

После встречи у Меншикова мне дали два дня на подготовку отряда прорыва. В итоге пришлось встать раньше, чем обычно, добежать до Степана, отвесив целую кучу распоряжений, а потом так же быстро вернуться, чтобы успеть до прихода гостя.

— Удивительно, Григорий, какой у вас расслабленный вид, — напротив меня в кресле сидел Говард Рассел, и мы, перебрасываясь общими фразами, неспешно подходили к самому главному. Интервью о первом штурме Севастополя.

— А вы, наоборот, как будто совсем не спали, — ответил я.

Толстяк-журналист действительно выглядел не очень. Словно ему всю ночь мешал шум стоящего на ушах войска, переживающего свое поражение. Впрочем, сам я говорить об этом не стал… Итак, Рассел выглядел удивленным приемом. Не ожидал он двух кресел на крыше дома, вида на море, бутылки вина — да, совсем не ожидал. А я что? Я просто воспользовался поданным вчера примером Дубельта. Как говорится, генерал третьего отделения плохого не посоветует.

— Много работы, — уклончиво ответил Рассел, но потом как будто передумал. — Впрочем, чего тут скрывать, вы же видели, в каком состоянии уходил флот. Естественно, всю ночь стучали молотки и работали пилы, нужно было вернуть в строй как можно больше кораблей.

— Да, нам тоже пришлось потратить время, чтобы восстановить сбитые вашей артиллерией укрепления.

— До меня доходили слухи, что вы используете на этих работах женщин и детей, — Рассел подобрался.

— Наши женщины и дети действительно очень хотели помочь, — я ответил все так же спокойно. — К счастью, повреждения оказались не настолько сильны, чтобы это потребовалось.

Рассел скривился, а я в очередной раз убедился, что передо мной сидит патриот своей страны. После Альмы он был окрылен победой. Победой над русской армией, которая не знала поражений на суше со времен Наполеона. Да, штурм Севастополя тогда с ходу не удался, но и Рассел, и все солдаты экспедиционного корпуса были уверены, что это просто дело времени.

Но это тогда. Сейчас же наши враги на самом деле бросили в бой все, что у них было. На суше, на море. Да, им не хватило слаженности, но разве бы это что-то изменило? На каждом направлении мы отбили удары с большим запасом, а сползший с мели и затонувший прямо на траверзе Константиновского бастиона «Родней» стал всему этому настоящим надгробием. И это подкосило союзников. Я видел это в глазах Рассела, я понимал, что такое же смятение сейчас живет и в тысячах солдат рядом с Балаклавской бухтой.

Не зря, значит, Меншиков и император хотят идти вперед именно сейчас, пусть даже и без численного преимущества. Инициатива на нашей стороне.

— Говард, — я окликнул погрузившегося в свои мысли журналиста. — Вы пришли ко мне с вопросами? Или, может, я сам, как и в прошлый раз, набросаю тезисы о том, что хотел бы рассказать вашим читателям?

— Нет уж, Григорий, — Рассел очнулся и подобрался, все же он был настоящим профессионалом. — На этот раз я сам буду вас спрашивать. И первый вопрос: как так вышло, что вы сбили все наши шары, а ваши до сих пор парят в небе, словно ничего и не бывало?