Жак Оффенбах и другие

Глава первая. «Орфей в аду»

Никому не известна дата рождения великого Гомера, не удостоверен даже факт его существования. Точно так же никто не знает, когда именно состоялась первая в мире премьера первой в мире трагедии.

Но можно точно назвать дату рождения театрального жанра, о котором эта книга.

Двадцать первое октября 1858 года.

Клио, муза истории, — серьезная муза. Ее удел — научные изыскания, значительные события и персонажи, периоды в пятьсот, тысячу и даже много тысяч лет.

Сто двадцать пять лет — срок мизерный, к тому же оперетта и история — вещи несочетающиеся, хотя немало создано оперетт на исторические темы. Оперетта вся — из анекдотов, легкомыслия, абсурдов. Впрочем… Так ли уж мало в истории человечества анекдотических явлений и легенд, абсурдных событий и личностей?

Историки предпочитают начинать — с предысторий. Как выражались древние римляне, ab ovo (от яйца). Но, может быть, и в истории (тем более столь легкомысленного жанра) полезно иногда следовать совету римского поэта Квинта Горация Флакка.

Гораций восхвалял другого античного поэта, Гомера, за то, что он начал свою поэму не ab ovo.

«…Он для Троянской войны не вспомнит про Ледины яйца:
Сразу он к делу спешит, бросая нас в гущу событий…». (Послание к Пизонам, или Наука поэзии. Перевод М. Гаспарова.)

Это связано с греческим мифом. Царь богов Зевс влюбился в жену спартанского царя Тиндарея Леду и являлся к ней в образе лебедя. Из одного из яиц, снесенных Ледой, появилась на свет самая прекрасная женщина, Елена. Ее, ставшую женой другого спартанского царя, Менелая, похитил троянский царевич Парис, что послужило причиной войны греков с Троей.

Гомер начинает свою поэму не с рождения Елены, а с рассказа о центральном событии войны — ссоры самого знаменитого греческого героя Ахиллеса с другими греческими полководцами.

«Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…». (Илиада. Перевод Н. Гнедича.)

Истории оперетты — а их все же не так мало, — как правило, начинаются с предшественников жанра. Даже не ab ovo, значительно раньше. Подробно описываются ярмарочные театры, итальянская опера-буфф, французская комическая опера, европейский водевиль XVIII — начала XIX века, австрийский «зингшпиль» и, уж конечно, итальянская commedia dell’arte. Родство несомненно, но сейчас последуем совету Горация, начнем с «центра вещей» («in medias res»), со дня рождения именно жанра оперетты.

Позволим себе нарушить последовательность событий, перескочить через несколько недель и тоже начать — с описания гнева. Гнева не столь значительной личности, как Ахилл, но не вовсе заурядной: под конец жизни был членом Французской академии. К оперетте человек этот имеет самое косвенное отношение, и все же… Мелочами нередко определяются повороты истории. Возможно, не было бы гнева господина Жюля-Габриэля Жанена, не было бы в мире оперетты.

История зачастую бывает неточна. По одним сведениям, визит г-на Жанена в театр имел место в декабре 1858 года, по другим, возможно более справедливым, — в феврале следующего, 1859 года. Как бы там ни было, г-н Жанен, влиятельный парижский журналист и театральный критик, решил посмотреть новую постановку маленького театра на Монмартре спустя некоторое время после премьеры. Явился в театр, был принят с почтением и, вероятно, не без труда втиснул свою массивную фигуру в узковатое кресло партера.

Вряд ли кто-либо мог узнать в этом весьма тучном человеке того писателя, портрет которого примерно двадцатью годами ранее нарисовал поэт Жерар де Нерваль: «Жюль Жанен — очень молодой человек с бледным красивым лицом и длинной черной шевелюрой; его сверкающие выразительные глаза смотрят на вас рассеянно и таят в себе что-то непостоянное, создавая впечатление беспрерывной внутренней борьбы. Из французских журналистов он больше других похож на поэта».[1]

Но за двадцать лет необычайно возросло значение г-на Жанена в литературных и театральных кругах Парижа. Отдадим ему справедливость: он был талантливым и проницательным критиком. Именно он прославил замечательного актера ярмарочного театра пантомимы Гаспара Дебюро, он первый открыл талант актрисы Рашель. В своих дневниках братья Гонкуры (запись относится к декабрю 1852 года) с волнением пишут о том, какое значение имела похвала Жанена их первому литературному труду.

Не случайно Нерваль пишет о глазах, которые «таят в себе что-то непостоянное». Гонкуры тоже пишут о смеси «меда и шипов от роз» в статье Жанена об их первой книге. Очень часто критик изменял свои взгляды, ничуть этим не смущаясь, даже ставя это себе в заслугу. Тех же Гонкуров он беспощадно и несправедливо раскритиковал за одну из их следующих книг. Открытую им Рашель стал чернить в своих фельетонах. Трудно в это поверить, но еще в 1839 году обрушился со злобой на роман Бальзака «Утраченные иллюзии». Роман живет и будет жить века, имя Жюля Жанена справедливо забыто, но мы вправе напомнить о его значении именно здесь.

Спектакль, который должен увидеть г-н Жанен, называется «Орфей в аду», опера-буфф в двух актах, четырех картинах (термин «оперетта» еще не означает того, что означает сегодня; оперетта — это небольшая комическая опера). Г-ну Жанену, конечно, известно, что либретто «Орфея» написали Гектор Кремье и Людовик Галеви, но в связи с назначением последнего на дипломатический пост его имя на афише не значится. Музыка написана директором театра Жаком Оффенбахом.

Театр «Буфф Паризьен» родился за три года до премьеры «Орфея в аду» не на Монмартре, а в районе Елисейских полей.

Начатая тогда же перестройка парижских бульваров привела к тому, что снесли здание, кстати, непригодное для спектаклей (не было даже фойе, в антракте выходили на улицу).

Коммерческий успех небольшого театрика (его с симпатией окрестили «Бонбоньеркой») позволил ему переехать в несколько более удобное помещение на Монмартре.

Г-ну Жанену довелось побывать на первом после переезда спектакле. Он даже написал похвальную рецензию на одну из шедших в тот вечер пьесок со странным названием «Ба-та-клан». Это была забавная музыкальная комедия, скорее всего, пародия на популярные экзотические оперы Джакомо Мейербера.

У почтенного критика были все основания полагать, что и «Орфей в аду» — очередная пародия, несколько более громоздкая. Было ясно, в кого метила пародия: в 1762 году великий композитор Христофор Виллибальд Глюк написал знаменитую оперу «Орфей и Евридика». Конечно, высмеивать Глюка не следовало бы, но Глюк — немец, французское сердце Жанена мирится с дерзостью театра.

Представим себе (и в истории допустимы вольности), что сосед Жанена по креслам в партере знаком с журналистом и почтительно обращается к нему перед началом спектакля:

— Ваше мнение об этой пьесе, господин Жанен.

— Мнения еще нет, — величественно улыбается Жанен, — не был на премьере.

— Я был, — сообщает сосед, — и, признаюсь, ничего не понял. Никто не понял. Решил посмотреть еще раз.

— Сейчас поймем, — говорит Жанен, указывая на невысокого худого человека с баками, в пенсне, пробирающегося к дирижерскому пульту. — Автор пожаловал.

В небольшом зрительном зале прозвучали умеренные рукоплескания. Жак Оффенбах повернулся к аудитории и с легкой улыбкой поклонился.

Мало кто в зрительном зале знал, что кроется за этой несколько принужденной улыбкой. Композитор глядел в зал и словно пытался постичь нечто ему непонятное: настроение этой самой публики.

Показанный впервые 21 октября спектакль имел относительный успех. В газете «Фигаро» Жюль Норрик даже написал рецензию, похожую на оду, — все хорошо: и либретто, и музыка, и актеры. Но эту газету издавал Вильмессан, один из пайщиков театра «Буфф Паризьен». Остальные газеты отмолчались. Сборы, вначале хорошие, стали падать. Композитор даже переработал партитуру, добавил новые номера, и все же большого успеха, на который рассчитывал театр, не было. Публика не могла понять, что все это значит, что за спектакль ей показали. Автор не в состоянии был понять, почему так мало оправдались надежды его и театра. Он знал: это во всех смыслах достойное успеха представление. И вот поди же — зал не совсем полон, аплодисменты сдержанные. Неужели провал?

Оффенбах взмахнул дирижерской палочкой, началась увертюра.

Она не может не понравиться хорошо разбирающемуся в музыке журналисту. Даже обидно, что такие прекрасные мелодии растрачиваются на забавную — не более — пародию, на вздорную пастораль в духе уже шедших в этом театре.

Занавес поднимается. На сцене — скромная декорация: слева и справа — домики в античном стиле, в глубине — сад.

На одном из домов — вывеска, извещающая, что проживающий здесь профессор консерватории Орфей дает уроки музыки и настраивает фортепиано. (Конечно, надпись нелепая для Древней Греции, но ведь — пародия!)

— Ясно, — говорит себе Жанен, — обыкновеннейшая пастораль.

Но первым на сцене появляется не традиционный для оперы хор, не герои пьесы, а странный персонаж — строгого вида женщина в хламиде с перекинутой через плечо лентой, на ленте — надпись: «Общественное мнение». В своей выходной арии персонаж этот извещает зрителей, что в его задачу входит охрана нравственности и высокой морали. Спев арию, Общественное мнение удаляется.

На сцену приходит героиня, Евридика. Роль ее должна была исполнять главная актриса театра, Гортензия Шнейдер, однако случилась беда: в результате любовной связи с известным всему Парижу титулованным лоботрясом герцогом Грамоном-Кадруссом Шнейдер забеременела. Это помешало ей выступить в «Орфее». Потеряв премьершу, Оффенбах спешно нашел заместительницу — очаровательную уроженку Бельгии Лизу Тотен. За год до этой премьеры она с успехом сыграла на сцене «Буфф Паризьен» в одноактной музыкальной пьесе «Девушка, выигранная в лотерею».

Евридика спела свои начальные куплеты, из которых стало ясно, что ей весьма надоел ее муж, музыкант Орфей, и что она по уши влюблена в поселившегося рядом красивого пастуха Аристея. Евридика, не в силах скрывать свои чувства, вешает веночек на дверь дома пастуха, за этим занятием ее застает вернувшийся из консерватории Орфей. Возникает ссора.

«Нет, это не пастораль, — думает г-н Жанен, — скорее, сценка в духе ранних фарсов Мольера».

Но ни в какой комедии Мольера не было того, что происходит далее. Отчасти для того, чтобы досадить жене, отчасти для того, чтобы продемонстрировать свои таланты, Орфей исполняет на скрипке мелодию, которой не постыдились бы такие признанные корифеи, как Россини или Обер. Меньше всего эта великолепная мелодия нравится Евридике, ссора достигает кульминации, Орфей, разозленный, уходит.

Но гневается и г-н Жанен. Он даже оставил без внимания блестящий музыкальный номер и возмущенно думает: «Что за дурацкая мысль опошлить известный миф! Орфей и Евридика в мифе — образец любви, идеальные персонажи наподобие Геро и Леандра, и вдруг — такой поворот!»

Появляется пастух Аристей, начинается несколько традиционный любовный дуэт. Внезапно обнаруживается, что Аристей — не пастух. Он — один из богов Олимпа, царь подземного мира Плутон (точнее было бы — Аид, но авторы либретто предпочитают латинские транскрипции). Влюбившись в Евридику, он собирается унести ее в свое адское царство, для этого нужно ее умертвить. По воле бога змейка жалит наклонившуюся за цветком фиванку, Евридика, спев трогательную предсмертную арию, падает на землю, торжествующий бог уносит ее.