Моя жизнь хикикомори. Том 3: После перемен

Глава 1

Пип… пип… пип…

В медблоке роскошного особняка семьи Кобаяси царила тишина. Лучшее медицинское оборудование, которое только можно купить за деньги, тихо гудело, поддерживая жизненные показатели единственного пациента — Ямагути Казумы. Изаму Кобаяси не пожалел средств, чтобы превратить целое крыло своего особняка в персональную больничную палату для внука.

Казума лежал на широкой кровати, окруженный мониторами последнего поколения. Кислородная маска слегка искажала ровное дыхание. На главном экране светилось его имя, как напоминание о том, что несмотря на всё богатство семьи Кобаяси, они не смогли защитить единственного наследника от случившегося.

Комната идеально отражала вкус её владельца — Изаму никогда не любил больничную стерильность. Вместо этого пространство было оформлено в элегантном минималистичном стиле: мягкие кремовые стены, дорогие татами ручной работы, панорамные окна от пола до потолка. Высокотехнологичное медицинское оборудование почти сливалось с интерьером, напоминая декорации из футуристического фильма.

За окном открывался вид на знаменитый сад поместья Кобаяси — предмет зависти всей токийской элиты. Каменные дорожки вились между безупречно подстриженными бонсаями, многие из которых были старше самого особняка. Небольшой водопад создавал успокаивающий фоновый шум — любимая деталь Изаму, который говорил, что так лучше думается.

На дизайнерской тумбочке из редкого чёрного дерева лежала книга — старинное издание «Гэндзи-моногатари» в кожаном переплете. Этот томик принадлежал ещё прабабке Изаму, вот что значит сила семейных традиций дома Кобаяси.

В комнате находились несколько человек.

Сам Изаму, глава семьи и председатель совета директоров Кобаяси Group, стоял у изголовья кровати внука. Безупречно сшитый костюм и дорогая трость без лишних слов описывали человека, построившего бизнес-империю, но сейчас в его глазах читалось то, чего не видели даже ближайшие партнёры по бизнесу — страх потерять последнюю надежду семьи.

Рядом стояла его дочь — Каору, в элегантном дизайнерском платье, что сейчас лишь подчёркивало напряжение в позе.

— Это всё твоя вина, Каору, — голос Изаму прозвучал с холодом, с которым он обычно объявлял о поглощении очередной компании.

Каору вскинула голову, и на мгновение в её глазах промелькнул тот же стальной блеск, что и у отца — всё-таки она была истинной Кобаяси, как бы ни пыталась убежать от этого наследия.

— Отец, я лишь хотела защитить его! — возмутилась она, не скрывая эмоций.

Изаму медленно повернулся к ней. На лице, прошедшем через десятилетия деловых переговоров — никакой лишней эмоции.

— Прекрати. — его голос стал холоднее. — Интриги, манипуляции, разрушенные жизни вокруг него… Ты оберегала свою гордость, Каору, а не его. Если он не очнётся, — он наклонился к ней ближе, — ты потеряешь всё.

Пип… пип… пип…

Электронные мониторы продолжали бесстрастный отсчёт, не заботясь о семейной драме, разворачивающейся на фоне.

Каору побледнела, но годы в высшем обществе научили её держать лицо даже в самых сложных ситуациях. Она лишь выпрямила спину, как делала всегда перед важными пресс-конференциями.

— Это всё из-за неё. Из-за Накамуры Рин. Он слишком сильно любил её, чтобы вынести её предательство…

Изаму резко поднял руку, прерывая её, точь топором разрубив нить оправданий.

— Замолчи, пока твоя ложь не утопила тебя окончательно, — и прозвучало это как приговор.

Его взгляд вернулся к неподвижному Казуме. В тишине частного медблока сигналы аппаратуры казались всё громче, словно отсчитывая время до момента, когда же решится судьба империи Кобаяси.

— Что с теми, кто напал? — произнёс Изаму, не оборачиваясь.

Из тени бесшумно выступил человек в чёрном костюме и наушнике — глава службы безопасности Кобаяси Group, чьё имя знали только избранные:

— Они под стражей, господин. Ждут вашего распоряжения их судьбами.

Изаму кивнул.

— Хорошо. Если Казума не очнётся, я уничтожу и их семьи.

Каору молчала, пальцы нервно теребили браслет на запястье. Прекрасно знала — отец не шутит. Он похоронит всех, кто причастен.

— Уходи, — коротко бросил Изаму, даже не глядя на неё.

Она замерла на мгновение, но затем поклонилась. Лицо выражало не сломленность, скорее — смесь обиды и сдержанной решимости. После пошла на выход.

Каору уже взялась за ручку двери, когда та резко распахнулась сама. На пороге возник Ямагути Дзюмпей — её бывший муж и отец Казумы. Его растрепанные тёмные волосы и длинный мокрый плащ, с которого капала вода, резко контрастировали с безупречным интерьером особняка.

— Ты совсем с ума сошла, Каору? — выпалил он, проходя мимо неё, как если бы она была пустым местом.

Каору застыла, спина напряглась, будто кто-то провёл по ней куском льда.

— Я не обязана отчитываться перед тобой, Дзюмпей, — холодно произнесла она.

Он бросил на неё взгляд, полный язвительного сарказма:

— Нет, конечно, не обязана. Особенно после того, как бросила меня, нашего сына и, вообще, всю свою «семейную» жизнь!

Пип… пип… пип…

Каору скрестила руки на груди, безупречный маникюр впился в ладони, но ничего не ответила.

Кобаяси Изаму, стоявший у кровати Казумы, поднял голову. Лицо, испещрённое морщинами, оставалось спокойным, но в чёрных глазах мелькнула тень раздражения.

— Дзюмпей, ты знаешь, я не терплю подобных сцен в своём доме. Если хочешь говорить, делай это спокойно.

Дзюмпей метнул на него взгляд.

— Изаму-сан, при всём уважении, но я здесь не за этим. Я пришёл за своим сыном.

Каору мгновенно вскинула подбородок:

— Он остаётся здесь.

— Здесь? — Дзюмпей невесело усмехнулся, обводя взглядом роскошную комнату. — В этой… кукольной империи? Думаешь, он очнётся и скажет тебе спасибо?

Изаму сделал шаг вперёд, трость глухо стукнула по полу. В этом звуке явно слышалось предупреждение.

— Хватит, Дзюмпей. Я не собираюсь повторять дважды.

Дзюмпей скрипнул зубами, но сдержался.

— Я не доверяю ей, — он кивнул в сторону Каору. — Она уже однажды оставила Казуму. Что ей помешает сделать это снова?

Каору, не отводя взгляда, холодно парировала:

— Я не собираюсь повторять свои ошибки.

Дзюмпей фыркнул, разбрызгивая капли дождя с волос:

— О, теперь ты говоришь об ошибках? Как удобно.

Изаму жестом прервал их спор. Устало перевёл взгляд на своего зятя.

— Казума остаётся здесь. Ему необходим покой и лучший уход, который я могу обеспечить. Ты, Дзюмпей, можешь вернуться к своей жизни и не вмешиваться.

— С этим я не соглашусь, Изаму-сан, — Дзюмпей упрямо бурил его взглядом. В голосе зазвучала сталь. — Казума — мой сын. Я имею полное право забрать его.

Каору окинула Дзюмпея презрительным взглядом:

— Ты бросил его на самотёк, когда он был восьмилетним ребёнком, а теперь вдруг решил включить отца года?

— Не тебе говорить о родительских правах, Каору, — огрызнулся Дзюмпей, его глаза опасно сверкнули в приглушённом свете палаты.

Пип… пип… пип…

Изаму поднял руку, и их голоса стихли, точь кто-то нажал кнопку «пауза» на мелодраме, которую видел уже множество раз. Его спокойствие, на этот раз, было почти угрожающим.

— Ты считаешь, что можешь позаботиться о нём лучше, чем я? А, Дзюмпей? — спросил он, тихо, но каждое слово звенело в воздухе.

— Уверен в этом, — твёрдо ответил Дзюмпей, делая шаг вперёд. Капли дождя с его плаща падали на татами, но сейчас никто не обращал на это внимания. — Ты можешь быть каким угодно великим бизнесменом, Изаму-сан, но ты не понимаешь, каково быть рядом с сыном, который видит мир совсем иначе. Ты не сможешь понять Казуму. Никогда.

Каору хмыкнула:

— Какая трогательная речь. Только вот ты забываешь, что Казума сейчас беспомощен. Твои слова ничего не изменят.

Дзюмпей шагнул к ней, сокращая дистанцию. Его взгляд буквально прожигал бывшую жену насквозь:

— Если думаешь, что я позволю вам двоим распоряжаться жизнью моего сына, то сильно ошибаешься.

Изаму поднял трость и спокойно стукнул ею по полу.

— Хватит, — его голос звучал негромко, но властно. — Никто из вас сейчас не принимает решения.

Каору фыркнула, не отводя взгляд от бывшего мужа:

— Смешно слышать такие слова от человека, который забыл о собственном ребёнке на десятилетие.

Дзюмпей яростно взглянул на неё:

— Ты — последняя, кто имеет право что-то говорить.

Изаму в очередной раз поднял руку, заставляя всех замолчать, но напряжение в комнате только росло.

— Дзюмпей, — в голосе старика звучала усталость. — Ты живёшь в своём мире иллюзий, где можешь понять Казуму. Но это заблуждение. Ты слишком давно упустил его, чтобы сейчас начинать что-то менять.

— Ты тоже его не понимаешь, — отрезал Дзюмпей. — Он другой. А ты видишь в нём только продолжение своей линии, а не живого человека.

Пип… пип… пип…

Каору открыла рот, чтобы ответить, но вдруг…

— … Кто вы?

Этот хриплый, едва различимый голос заставил всех троих замереть. Время словно остановилось.

Взгляды одновременно обратились к кровати.

Казума лежал, прищурившись от яркого света лампы. Лицо бледное, растеряное. Глаза смотрели на окружающих с полным непониманием.

— Где я…? — прохрипел он, словно только что вынырнул из чёрного водоворота.

Дзюмпей первым шагнул к сыну, лицо приняло мягкое, отцовское выражение, что с ним случалось крайне редко.

— Казума… это я. Твой отец, Дзюмпей, — его обычно резкий голос стал тихим и осторожным.

Казума слегка нахмурился, больной взгляд скользнул по лицу мужчины перед ним.

— Отец? — он моргнул, пытаясь осознать услышанное. — Но… я не помню тебя…

И замолчал, будто наткнувшись на стеклянную стену. Его взгляд метнулся к Каору, затем к Изаму, но в глазах читалась только растерянность.

— Кто вы все? — голос дрогнул, в нём полная растерянность.

Каору сделала полшага вперёд, но Изаму остановил её жестом. Его старческое лицо оставалось бесстрастным, но в глазах промелькнуло что-то, похожее на тревогу — эмоция, которую не видели в этих стенах уже много лет.

— Мы твоя семья, Казума, — сказал Дзюмпей, опускаясь на стул у изголовья кровати.

— Семья? — Казума с трудом выдавил из себя это слово, словно пробовал его на вкус впервые. — Я… не помню вас.

— И меня? Ты не помнишь меня? — переспросил Дзюмпей мягче, хотя лицо окаменело. Он подался вперёд, вглядываясь в глаза сына, пытаясь найти в них хоть каплю узнавания.

Казума закрыл глаза, потом снова открыл, пытаясь сосредоточиться.

— Нет, — его слова прозвучали почти извиняюще, будто он был виноват в том, что не может вспомнить собственную семью. — Я не помню… вообще ничего.

Комната погрузилась в тишину, нарушаемую только монотонным писком медицинского монитора.

— Потеря памяти, — тихо сказала бледная Каору.

— Очевидно, — сухо добавил Изаму, как всегда спокойно, но в голосе тонна напряжения.

Дзюмпей же просто молчал, глядя на сына. Пальцы чуть заметно дрожали. Переживал.

— Если я ничего не помню… — выдавил Казума, едва сдерживая панику в голосе, — то почему чувствую, что не хочу быть здесь?