Не время паниковать

Глава шестнадцатая

Я находилась в дороге уже два часа из четырех с половиной, когда мне позвонила мама:

— Фрэнки! Ну почему ты не подождала до утра? Господи, когда я вошла в твою комнату, то подумала, что ты вознеслась на небеса. Нельзя же меня так пугать.

— Мама, я оставила тебе записку, — ответила я, сражаясь с сонливостью и испытывая благодарность, что она меня взбодрила, пусть и таким способом.

— Солнышко, ты оставила записку в своей спальне, — парировала мама. — Поэтому я обнаружила ее уже после того, как решила, что тебя похитили. В следующий раз оставляй записку в моей спальне или на кухне, ладно? Короче, в каком-нибудь доступном месте.

— Извини, мама, я была не в лучшем эмоциональном состоянии.

— И в таком эмоциональном состоянии ты решила ехать в Мемфис? Солнышко, такое впечатление, словно то лето вовсе и не заканчивалось. Ты в машине, одна… просто будь поосторожней. Я так хотела, чтобы ты взяла меня с собой. Думала, что для нас это могло бы стать неплохим совместным путешествием.

— Я должна сделать это, чтобы двигаться дальше, как бы там ни сложилось.

— Ты имеешь в виду свою жизнь? Всю свою дальнейшую жизнь, с мужем и дочерью? Солнышко, согласись, что фраза «как бы там ни сложилось» звучит не слишком обнадеживающе.

— Мам! Ну конечно, я имею в виду всю свою дальнейшую жизнь. Мне это нужно, чтобы вернуться в Боулинг-Грин, жить с Аароном и Джуни, писать книги, ну и, возможно, быть изгнанной из общества с ярлыком фрика, спровоцировавшего панику национального масштаба.

— Не могла бы ты, по крайней мере, дать мне адрес, куда направляешься? Чтобы я могла сообщить полиции, если ты вдруг исчезнешь? Чтобы я могла туда поехать? Погоди, а что, если мне поехать прямо сейчас…

— Мама, все хорошо. У меня все хорошо. Я должна это сделать. Адрес я тебе пришлю.

— Это Зеки? Ты уверена, что там действительно он?

— Да, это он. Я еду, чтобы с ним встретиться. Скажу ему, что происходит, и вернусь домой.

— Будь по-твоему, — сказала на это мама. — Если уж я тогда тебя не остановила, то вряд ли смогу сделать это сейчас. Я хочу сказать, что мы с тобой обе не блещем высоким моральным обликом. Только умоляю тебя, будь осторожной. У тебя есть перцовый баллончик?

— Нет, перцового баллончика у меня нет. Мне он не нужен.

— У меня на кухне их целых двадцать. Надо было тебе захватить один из них.

— Мне не нужен баллончик, чтобы поговорить с Зеки. И я уже еду. Мне еще надо заправиться, не хочу пропустить следующий съезд.

— Солнышко, — сказала мама, — а есть смысл вообще ему об этом говорить? Ты не видела его целую вечность. Ты его, в сущности, не знаешь. Достаточно сказать этой журналистке, что Зеки тебе помогал, и тогда все произойдет само собой. Возможно, будет лучше, если она сама поговорит с ним. Ей-богу.

— Я позвонила ему. Он слышал мой голос. Мне просто нужно ему сказать.

— Лучше бы тебе этого не делать, ну да ладно. Я считаю, что мне следует быть там вместе с тобой. Если ты меня подождешь на заправке, я…

— Мама, мне пора. Со мной все будет нормально. Адрес я тебе пришлю. Пришлю, как только смогу. Все хорошо.

Подъехав к заправке, я вышла из машины и купила немного «Поп-тартс» и бутылку газировки. Внутри никого не было, кроме кассира, который смотрел телевизор, поэтому я вернулась к машине, взяла копию постера и клейкую ленту, вернулась в магазин и прошмыгнула в женский туалет. Приклеила постер к зеркалу и секунд десять на него глядела, давая ему подействовать. Почему он всегда на меня действовал? Почему он меня так сильно волновал? Я не вдавалась в это. Или не вдавалась достаточно глубоко. Я дала ему подействовать, и мир вокруг стал исчезать, а потом снова принялся меня укутывать. Затем я уехала.

В Мемфисе я забила адрес в навигатор, и он привел меня в Центральные Сады, к тому самому дому, к которому мы приезжали тем летом. Я-то надеялась, что это окажется какой-нибудь другой дом, поскольку это место в прошлый раз стало свидетелем какой-то дикой ярости и хаоса. Вариант просто взять и уехать я даже не рассматривала, но при воспоминании о вспышке гнева у странноватого подростка по имени Зеки мне стало страшно. Мне было стыдно за этот страх, но я боялась.

И вот, не успела я выйти из машины, а Зеки уже стоял на крыльце, пристально меня разглядывая. Разумеется, по прошествии двадцати лет кто угодно изменится, но если говорить про меня, то я стала лишь чуть менее угловатой, немного прибавила в весе, и, пожалуй, кожа у меня очистилась. А так я не очень изменилась, и тот, кто последний раз видел меня подростком, не испытывал потрясения, встретив меня нынешнюю. Зеки стал очень худощавым, жилистым и был похож то ли на марафонца, то ли на альпиниста. Можно сказать, что он вырос и из странноватого мальчика превратился в довольно красивого мужчину, что меня, если честно, немного огорчило. По его внешнему виду можно было предположить одно из двух: перед тобой мастер по изготовлению кофейных столиков из переработанного топляка по три штуки за единицу продукции; перед тобой человек, считающий обстоятельства одиннадцатого сентября крайне подозрительными[62]. Видимо, я, хотя это и глупо, ожидала, что Зеки так и останется подростком и будет выглядеть точно так, как я его запомнила. И оттого, что он так изменился и я не сразу его узнала, мне оказалось трудно заставить себя выйти из машины и подойти к нему. Я помахала ему, вернее, подняла руку в приветственном жесте, и он в ответ мне кивнул, с таким видом, будто ожидал, что я приеду, но надеялся, что этого не произойдет.

— Привет, — сказала я, опустив стекло.

Он изучающе смотрел на меня в течение нескольких секунд; его лицо пересекла вспышка страха, но в конце концов он принял более расслабленную позу и ответил:

— Привет. Привет, Фрэнки.

— Давненько не виделись, — сказала я и тут же подумала, как может такое быть, что все слова, какие бы ты ни произнес, кажутся такими глупыми и легковесными. Мне хотелось сказать: «Я скучала по тебе», но тут же осознала, что это было бы неправдой. Я ведь скучала по Зеки-подростку, а с этим парнем я не знакома. И с этим человеком мне надо поговорить, чтобы вернуть Зеки. Я вылезла из машины и направилась к нему.

— Двадцать один год прошел, — произнес Зеки.

Когда я в прошлый раз подошла так же близко к нему, как сейчас, моя рука оказалась сломана чуть ли не пополам, рот был разбит в кровь и весь мой мир превратился в руины. И сейчас мое сердце бешено колотилось.

— Тебя по-прежнему звать Зеки, или ты вернулся к прежнему имени, или?..

— Теперь меня зовут Бен.

— Мне будет непросто обращаться к тебе по этому имени, — призналась я.

— Это не имеет значения, — кротко ответил Зеки. — Как тебе нравится, так и обращайся.

— Можно мне войти в дом и поговорить с тобой? — спросила я. — Это важно.

В этот самый момент на крыльцо вышла его мама. Она не улыбалась, но и сердитой не выглядела. Дотронулась до его плеча, и Зеки повернулся к ней. А вслед за ней, срань господня, вышел его папа, опираясь на палочку, и спросил у сына, все ли у него в порядке. Я не могла поверить, что родители Зеки все еще женаты. А может, не женаты? Почему Зеки до сих пор живет с ними? Я подумала, что мне нужно попасть в дом, и тогда, возможно, я пойму, в чем причина. Мне не нравилось, что это обстоятельство отвлекает мое внимание от Зеки. Ждала, что он позволит мне войти, так как иначе я бы не вошла. Я хочу сказать, что скорее бросила бы в окно камень, завернутый в записку с исчерпывающим изложением ситуации, чем вошла бы в их дом без разрешения.

Он сделал глубокий вдох, оглянулся на родителей и кивнул:

— Да, проходи, пожалуйста.

— По правде говоря, найти тебя было нелегко, — сказала я, не сдвинувшись с места, и тогда он на мгновение улыбнулся, показав свои неправильные зубы, и я моментально почувствовала прилив счастья и успокоилась, хотя он тут же снова сделал каменное лицо.

— А почему, собственно? — спросил Зеки. — Я живу в доме, в котором вырос. Никуда отсюда не уезжал.

— Я имею в виду, что тебя нелегко было найти в интернете.

— А, ну да.

— Ты не хотел, чтобы тебя нашли?

— Никто меня и не пытается там искать, — ответил Зеки, снова улыбнувшись, — кроме тебя, разумеется.

— Ну вот, я тебя и нашла.

— Да уж.

— Сыночек, может, нам пройти в дом? — спросила его мама, оглядываясь по сторонам, будто с пешеходной дорожки за нами наблюдала толпа. — Здравствуйте, Фрэнки.

— Здравствуйте, миссис… Здравствуйте, мистер Браун. Не знаю, помните ли вы ме…

Вся семья дружно захохотала, настолько, видимо, забавным им теперь казалось, что я когда-то со всей дури лягнула мистера Брауна в колено, пока его сынок пытался его убить.

— Еще как помню, — ответил мистер Браун, — прекрасно помню.

Я посмотрела на его палочку квадратными от ужаса глазами, но он покачал головой:

— Это случилось позже. Инсульт.

— Уф, — выдохнула я, — слава богу. То есть не то слава богу, что у вас был… Вы прекрасно выглядите, сэр. — Я повернулась к Зеки: — Ты, наверное, не догадываешься, зачем я приехала?

— Господи, Фрэнки, конечно, догадываюсь. Проходи… пожалуйста.

Все семейство неуклюже ввалилось обратно в дом, и в какой-то момент я подумала, что вот сейчас войду внутрь, а Зеки со своими родителями запихнут меня в какую-нибудь скрытую от посторонних глаз комнату и тайна так и останется тайной. Но я тут же вспомнила маму, перцовые баллончики, про адрес в ее телефоне и поняла, что мне ничто не угрожает.

— Фрэнки, будете кофе? С кексиком? — спросила Зекина мама. Она впервые заговорила со мной за все время нашего с Зеки знакомства.

— Пожалуй, нет, — ответила я. — Я по пути перекусила печеньем «Поп-тартс» и запила его «Маунтин Дью».

— «Поп-тартс», — повторил за мной Зеки, словно мало-помалу вспоминал меня после амнезии и в моем присутствии к нему возвращалась память.

Что-то с ним по-прежнему было не так, я имею в виду, что отвечал он мне с задержкой, однако я считала это вполне объяснимым: мы так давно не виделись, и тут я вдруг явилась. Все это время я мечтала вернуть его, и вот он передо мной. Все то время, что я мечтала вернуть Зеки, я не задумывалась о том, каким для него станет мое возвращение, новое его знакомство со мной. Все это было очень странно и в то же время утешительно, словно сама эта странность служила связующей нитью и была единственным, что нас действительно объединяло, с помощью чего мы создавали друг у друга ощущение нереальности окружающего нас мира.

— Бен, нам уйти или ты хочешь, чтобы мы остались? — спросил мистер Браун.

— Может… Мне кажется, что вам можно уйти. Я дам знать, если что, — ответил Зеки.

— А может, — произнесла его мама, — это нам следовало бы поговорить с Фрэнки сначала? — Она кивнула мужу. — Мы могли бы поговорить с ней, выяснить цель ее приезда и затем рассказать тебе.

Ее предложение показалось мне настолько ужасным, мучительным, что я молилась, чтобы Зеки с ним не согласился. Мне не нужна была сопровождающая. Нас с Зеки всегда оставляли вдвоем. Хотя, возможно, лучше было бы этого не делать.

— Не надо, — ответил Зеки, — все нормально. Мы поговорим.

— Ну… тогда мы посидим на кухне, — сказал, улыбаясь мне, мистер Браун.