" МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ" Компиляция. 1922-1925 г.и. Книги 1-12

III

— Поэт иногда бывает атавистом, и я замечаю, что с тех пор. как вновь расцвела у нас поэзия… начала Эрле, вступая с Ильею под мраморную арку аэродрома, двор которого был выложен мозаикой и казался голубым персидским ковром с золотыми цветами; я замечаю возрождение вкуса к старине… Романтизм и питается безграничностью достижений?.. А у нас, неправда ли, застой? Мы пылаем жаждой новизны, а нового нет… и вот нас тянет… как это назвать?..

— Как хочешь, Эрле. В прошлом было много дурного и страшного, но было и прекрасное. Мы же наследники прошлого.

Оно мечтало о царствии небесном, а мы осуществляем его мечты. Его поэзия стала нашей прозой. Но нужна и нам поэзия.

— На вершинах нашей мысли поэзия и наука слились…

— Или, вернее, сливаются, — поправил Илья. В известной степени этому помогает и прекрасное прошлое. Стоит только оглянуться на памятники. которыми блещет наш город, и на библиотеки, чтобы не спорить со мною.

— Я не спорю с тобой, Илья, я только характеризую наше время. Ну. а причем тут брак? — спросила Эрле с задумчивой улыбкой.

Чтобы не делать тайны из наших отношений. имя которым любовь; а это уже и прошлое, и настоящее, и будущее это вечное!

Она продолжала с тою же критическою усмешкою в углах тонко прорезанного рта:

Если ты говоришь о нашем браке, то завтра же ему может быть положен конец. — И это вечность?

— Я говорю об исторической вечности.

— Нет, ты разумеешь нашу вечность с тобою! — возразила Эрле, а Илья пожал ей руку.

Эрле безмолвно улыбнулась; и вдруг побледнела; и снова болезненно и сладостно сжалось ее сердце при виде мраморного бюста ее первого возлюбленного. Благодарные современники поставили этот бюст знаменитому радиологу, работы которого произвели переворот в воздухоплавании и который пал жертвою в борьбе с элементом, целые века не поддававшимся усилиям ученого мира.

Но журчал и пел фонтан посреди двора, и жемчужные брызги падали в серебряный вызолоченный бассейн и на оранжевые венчики огромных настурций, которые вздрагивали, живые; но знойно светило солнце; но радостно кувыркались в воздухе дутыши, сверкая своими перьями, переливавшимися радугами зеленого опала; но голые дети, очаровательные, с телами цвета бронзы, весело упражнялись на верхней площадке в легкой атлетике и оттуда, с высоты кидались в протекавшую за стеной аэродрома светлую реку, быстро возвращаясь обратно через двор, радостные и мокрые; но поминутно мелькали пары и группы рабочих в нарядных летних платьяхи исчезали в лазурном небе, уносимые вверх легкими радиопланами, словно на крыльях гигантских стрекоз; но так ярко бился здоровый пульс жизни и так неизсякаема была она, что Эрле встрепенулась и отдалась ее потоку; «ушел» Григорий — его заменил Илья, и она оперлась на его мускулистую руку и вздрогнула, почувствовав плечом скульптуру его плеча.

Они вошли в ложу, сели в двуместное купэ радиоплана, назвали номер в трубку телефона, мальчик — управляющий аэродромом, — нажал в своем кабинете кнопку — и Эрле и Илья взвились, как два голубя, и утонули в синесолнечном сиянии дня.