Не открывайте глаза, профессор! Экстра

Кусь 1.

- Ты уверен? – я покосилась на дочь, мирно забинтовывающую беспомощную фарфоровую куклу.

Эвильден тут же бросила на меня ответный трогательно-невинный взгляд из-под густых тёмных ресниц. Но ангельский примерный вид дочери меня не обманул, как и благопристойная с виду её любимая игра «в целителя».

Скорее насторожил.

Если Эвиль молчит, не требует внимания взрослых и вообще не выводит из себя окружающих, это может означать только то, что она уже вытворила что-то из ряда вон выходящее: оборвала все соцветия на редком, раз в полсотни лет цветущем гибисконе в саду, доведя до инфаркта садовника (чтобы «сварить целительское зелье», конечно же), намазала доверчивому, как телёнок, сыну поварихи царапины ядрёной смесью молока, песка и свежей землицы («чтоб быстрее заживали»), порезала мамин любимый палантин («на новые бинты на раненых»)… Впрочем, возможно, какая-то пакость ещё только затевается: например, мой изобретательный ребёнок утащил отцовский ланцет и уже жаждет распотрошить пару-другую кукол ("чтобы вылечить селезё...чень, да, точно, селезёчень, мам!").

- А что ты хочешь от дочери двух целителей? – риторически спрашивает меня в таких случаях Вартайт. В ответ я риторически спрашиваю, зачем ему, не практикующему хирургу, а преподавателю в Храме Наук, ланцет. И мы оба молчим, наблюдая как подрагивают рыжие кудряшки Эвильден, думая, возможно, об одном и том же: вот-вот ей исполнится четыре года.

А там уже, не за горами, пять.

У дуплишей в пять лет обычно случаются первые обороты.

Пикантная загвоздка заключалась в том, что расовая принадлежность дочери до сих пор оставалась для нас загадкой. По всему выходило, что дочь человечки и дуплиша должна была быть человеком, но два обстоятельства давали нам надежду на обратное: его на мне запечатление и моя изменившаяся природа, в результате смелого магическо-целительского воздействия Варта и моего приятеля Истая направившая мой слабый, изначально начисто лишённый особых способностей организм по пути развития гарпии (не)обыкновенной. Нет, птичьим телом я, к счастью, так и не обзавелась и яйца нести не стала, но и прежней Матильдой Вэйд уже не являлась. Выносливость, сила, скорость, реакция – и изредка, в порыве бурных эмоций проступавшие когти – мне, честно говоря, и без когтей было бы хорошо, но когти – это вам не перья. Потерпеть можно.

Разумеется, мы с Вартайтом давно имели возможность выяснить, прервётся ли благородный и великолепный род Мортенгейнов на нём или продолжится в нашей дочери. Магистрат дуплишей дал, скрепя сердце, зубы и прочие органы, согласие на законный брак профессора Мортенгейна и его человечки, но пока что у Эвиль официально не было фамилии. В том случае, если её принадлежность к дуплишам будет подтверждена, она удостоится великой чести именоваться Эвильден Мортенгейн. Или же будет влачить существование как Эвильден Вейд – в случае обратном.

Выяснить мы имели возможность, специалистов по крови в нашем благословенном краю развелось, как курей, но Вартайт внезапно встал на дыбы… закусил удила… боги, почему столько выражений про лошадей – и ни одного про волка?! Одним словом, он отказался и заявил, что можно подождать до пятилетия своего солнышка, сокровища и лапочки, когда всё и так прояснится само собой. Возможно, таким образом он хотел продемонстрировать мне, что его любовь к нашему ребёнку не зависит от унаследованной расы.

Вот ведь… дурак.

Можно подумать, я и так это не знаю!

Но время шло, и не присматриваться к Эвиль я не могла. Быстрее она развивается, чем прочие дети – или точно так же? Есть ли в ней звериные повадки – или она просто ловкая и юркая? В конце концов, даже если она и не дуплиш, Вартайт остаётся её отцом и какая-то часть его способностей обязана была ей передаться, даже если внешне – к счастью, по мнению Вартайта – она вся пошла в меня.

Рыжая и бесстыжая, – хмыкал он, обнимая нас обеих, вдыхая наш общий запах с закрытыми глазами.

Несмотря на внешнюю схожесть с матерью, Эвиль с рождения была папиной дочкой. Конечно, это не отменяло нашей с ней близости, но с Вартайтом они буквально понимали друг друга с полуслова. На его волчьей спине она каталась, как только научилась сидеть, с ним сделала первый ранний шаг, его слушалась с первого слова, даже взгляда, тогда как меня – с десятого, не раньше, ему легко признавалась во всех своих шалостях…

…Шэд, кажется, я ревную. И теперь, услышав безумное предложение Вартайта – провести следующую ночь Болотника вдвоём, в лесу, оставив дочь бабушке – удивлённо вытаращила глаза. Леди Галада Мортенгейн в воспитании внучки участвовала не так уж часто, не ночевала ни разу, и именно потому, что Вартайт к этому не стремился («скажи, Аманита, меня она воспитала – и разве тебе нравится результат?!»). И вот теперь он сам предложил пригласить дражайшую маму, дабы устроить романтическое свидание на свежем воздухе…

К чему бы это?!

Ночь Болотника, с которой и начались наши с профессором не самые простые отношения, естественно, происходила каждый год, но – так уж выходило, что все эти семь лет нашей совместной жизни каждый раз что-то случалось. То пожар, то потоп, то золотуха… что уж там говорить, если даже Эвиль родилась именно в эту ночь! Не представляю, как Вартайт не прокусил тогда от переизбытка чувств чугунную ограду… К слову сказать, ночь Болотника и на детей с дуплишевой кровью влияла: они становились нервными, капризными и плаксивыми. Одним словом, ещё ни разу мы не проводили её вдвоём, как и положено двум влюблённым, одним из которых является дуплиш.

- Уверен, – Вартайт хмыкнул и куснул меня в плечо. – Мама справится с чем угодно, ты же знаешь леди Галаду, а Эвиль мы поздравим утром. В конце концов, она сама предлагала посидеть с единственной внучкой: не всё же ей личной жизнью заниматься, раз в год можно и бабушкой побыть!

- Просто как-то странно… – я недоверчиво покачала головой. Нельзя было сказать, что наша интимная жизнь потускнела за эти годы… но, возможно, так казалось только мне?

Для дуплишей ночь Болотника – мощный природный афродизиак, буквально разлитый в воздухе. Возможно, таким образом Вартайт хотел вернуть угасающее влечение?..

- Я по твоему лицу вижу, какие глупые мысли приходят в твою прелестную голову, моя Матильда, – он неодобрительно боднул меня в уже укушенное плечо. – Просто… знаешь, я думаю, энергию Эвиль можно направить в мирное русло. Например, вот если бы у неё появился товарищ для игр…

- Или объект для бесконечных целительских экспериментов, – я в ужасе схватилась руками за голову. – Ты серьёзно?! У нас с тобой и так получилось нечто уму непостижимое… Ты в курсе, что сегодня утром она чуть не препарировала куриную тушку?! Стащила из погреба и спряталась с ней в теплице. А старая Жахра теперь учит её шить, потому что "целитель должен владеть иглой, как фехтовальщик шпагой"! Это ты ей сказал?!

- Всё очень даже хорошо получилось, лучше и быть не могло, – Вартайт воспользовался тем, что Эвиль снова упоённо принялась терзать куклу, и поцеловал меня в шею, провокационно скользнув ладонями по груди. – Считаю, что не стоит останавливаться на достигнутом. Я имею в виду, одна дочь хорошо, а две – просто замечательно. Не говоря уже о сыне. Если ты не против, моя Аманита…

Выхохоль небесная его раздери! Я собиралась ответить что-нибудь благоразумное и возмущённое, но в этот момент Вартайт вдруг резко меня отпустил, метнулся к Эвиль и выхватил что-то из её руки. Дочь моментально надулась, но возражать и не подумала: папа-волк вам не мама-человечка, хоть и с когтями – с ним шутки плохи.

- Ланцет? – обречённо сказала я, а Вартайт ухмыльнулся:

- Лучше. Операционная игла! Но откуда…

- Если не зашить вовремя, не заживёт. Может быть это... как его... инфц... фцир...фцирование! – подала голос Эвиль, и я, покосившись на мужа, выразительно развела руками в стороны, мол, сам видишь!

- А ты только представь, как нам будет весело жить, если их будет двое…

Мортенгейн рыкнул мне в ухо, одновременно сжимая мой локоть, чтобы я не заехала ему под дых. – И я просто хочу тебя взять в ночь Болотника, Матильда. В лесу.

…конечно, я могла и туфлей ему наподдать. Но вместо этого почему-то зажмурилась и бесшумно, но с чувством выдохнула.

Выхохоль небесная, я-то на нём не запечатлена, а он всё равно вьёт из меня верёвки!