Орлы Наполеона

А пока работа идёт исподволь. Публикуются статьи и ставятся пьесы, воспевающие Наполеона и величие Франции, завоёванное императором. На государственные посты и в депутатские кресла продвигаются свои люди. В войсках культивируются традиции Великой армии. Любыми способами затыкаются рты активным сторонникам республиканского строя. И так далее…

— Что значит любыми? — уточнил Долгов.

— Это по ситуации, — нехотя пояснил Марешаль.

— Например?

— Кого-то разоряют. На кого-то фабрикуют судебные дела. Кого-то компрометируют и убирают из общественной жизни. Кого-то просто убирают…

Долгов с Белозёровым переглянулись.

— Лавилье, надо полагать, без дела не сидел, — заметил Сергей.

— Иезуиты вы, а не орлы Наполеона, — презрительно сказал Долгов. — Цель оправдывает средства — так что ли?

— А разве не так? — ответил Марешаль, пожимая плечами.

На четвёртом часу допроса в номер заглянул Мартен и доложил, что помощь из Орлеана вызвана, утром приедет полиция и прокурорские. Доктор Триаль прибыл и занимается пострадавшим жандармом. Трупы пока снесли в погреб. Луиза, мадам Арно и вдова Прежан по-прежнему сидят взаперти — каждая в своём номере.

— Отлично, Мартен, — оценил Сергей. — Оставайтесь здесь до прибытия помощи. И позовите Фалалеева.

Верный помощник не заставил себя ждать. Возник на пороге, как джин из бутылки.

— Ты вот что, Семён Давыдович, сходи-ка на кухню, — попросил Сергей. — Принеси нам еды какой-нибудь, вина. И папиросы возьми у меня в комнате.

Фалалеев ушёл и вскоре вернулся с целой корзинкой припасов.

— Что-то вы долго беседуете, — озабоченно сказал он. — Может, и я с вами тут побуду? Пригожусь чем-то, а?

— Ничем ты тут не пригодишься, — возразил Сергей, ломая круг колбасы. — Ты лучше иди к Мартену. Поступаешь в его распоряжение. За женщинами присматривайте и вообще…

— Любопытному нос прищемили, — добавил Долгов, вскрывая бутылку. — Только окно сначала открой. Накурили, хоть топор вешай.

Обиженный Фалалеев распахнул окно и удалился. Комната наполнилась свежим воздухом, особенно приятным после ночной грозы. Уже светало. Как следует закусили, выпили по стакану вина. Марешаля тоже не забыли. Руки французу развязали ещё в начале допроса, однако из предосторожности стянули верёвкой грозные ноги.

— Ну, теперь можно и продолжить, — удовлетворённо сказал Долгов, закуривая папиросу.

Марешаль слабо замотал головой.

— У меня уже сил нет, — пробормотал он. — Мне плохо. Дайте отдохнуть хотя бы час-другой.

Действительно, распухшее лицо француза было бледным, и вообще выглядел он плачевно.

— Что думаешь, Борис? — спросил Сергей озабоченно. Откровенно говоря, он и сам падал с ног.

— А пусть отдыхает, — сказал Долгов, зевнув. — И мы немного за компанию, — по очереди. Ещё кое-что спрошу, и пусть отдыхает.

— Что именно? — еле слышно поинтересовался Марешаль. — Я и так вам уже всё рассказал.

— Всё да не всё. Назови-ка ты, дружок, имена ваших старших адептов. И ещё имена ваших персон в министерствах и ведомствах, хотя бы пару десятков. А то рассказываешь про то, про это, и ни одного имени. — Долгов недобро прищурился. — Нехорошо. Непорядок. Назови, а потом отдыхай. Мы с Сергеем Васильевичем, так и быть, тебя на кровать снесём…

Марешаль поднял голову. Его лицо вдруг побагровело, глаза сверкнули прежним блеском, и весь он словно встрепенулся.

— Имён я вам не назову, — бросил с оттенком вызова.

— Здрасьте вам! Это почему же? — удивился Долгов.

— Потому что назвать имена — это подписать людям приговор! За то, что я вам тут рассказал, орден меня приговорит к смерти трижды! Я человек конченый, ну, так тому и быть. А других не выдам.

Долгов поднялся.

— Тебе Сергей Васильевич, должно быть, голову отшиб, — сказал озабоченно. — Ты всерьёз думаешь, что мы из тебя не вытряхнем нужные сведения? На русскую доброту надеешься? Зря. Кончилась доброта, Гастон. Слишком много за тобой трупов. Вы только мне не мешайте, — добавил, обернувшись к Белозёрову.

— И не подумаю, — процедил Сергей, взбешённый сопротивлением негодяя.

Долгов засучил рукава рубашки. Взял со стола револьвер. Подошёл к сидящему на стуле французу.

— Так что, в благородство играть хочешь? — спросил негромко. — Не советую. Ведь больно же будет. Очень-очень. А не поможет — сделаю ещё больнее. И так, пока не поумнеешь.

— Да пошёл ты, merde[43]! — выкрикнул Марешаль.

Долгов нанёс короткий, без замаха, удар рукоятью револьвера в скулу. Но Марешаль перехватил руку, резко её крутнул, и оружие звонко упало на пол. Следом француз сильно толкнул Долгова в грудь. Тот, не удержавшись, с проклятием упал на спину.

Дальше произошло внезапное. Наклонившись, Марешаль одним движением сбросил верёвку с ног. Как такое могло произойти? Плохо связали? Или ухитрился за несколько часов допроса ослабить узлы?

Так или иначе, проклятый француз освободился. И теперь уже выигранная партия вот-вот могла обернуться проигрышем. Ведь Марешаль почти дотянулся до упавшего револьвера.

Почти… Сергей успел раньше. Носком ноги он отшвырнул револьвер в сторону. В следующий миг с разворота, в стиле сават (откуда что берётся? Со страху, что ли?!), от души пнул Марешаля пяткой в грудь. Француз отлетел к окну. А Долгов, уже вскочивший, подобрал револьвер.

— Ну, сука, молись! — гаркнул бешено.

Запрокинув голову, Марешаль издал невнятный звук, — то ли смех, то ли стон. И невероятно ловким прыжком неожиданно выскочил в раскрытое окно. Уже второй раз за последние часы, — натренировался…

Прежде чем остолбеневшие Сергей с Долговым пришли в себя и кинулись следом, за окном раздался глухой звук. Затем вскрик Марешаля. Ещё один звук. Крик оборвался.

Отпихивая друг друга, Сергей с Долговым подбежали к окну и выглянули наружу.

На траве валялся распростёртый Марешаль. А над ним стоял Фалалеев с лопатой в руках.

— Это ты его, Семён? — еле выговорил поражённый Долгов.

Фалалеев потупился.

— Вестимо, — согласился скромно. — Смотрю, француз из окна сиганул. Ну, думаю, плохо дело. Сбежит ведь! Хорошо, рядом лопата у стены торчит. Я её схватил и по голове ахнул. Плашмя, само собой, не убивать же. Тот заорал. Ну, я ещё разок. Француз и улёгся…

— Герой, — выдохнул Сергей с чувством облегчения.

Долгов перегнулся через подоконник.

— А скажи мне, Аника-воин, как же ты этак вовремя под окном очутился? — спросил, щурясь. — Как по заказу, а?

— А что такого? Гулял, — с достоинством ответил Фалалеев.

Долгов расхохотался. Давясь от смеха, повернулся к Сергею.

— Гулял он… Мы его на допрос не пустили, вот он под окном и устроился. Подслушивал!

Сергей кивнул. Конечно, всё так и было. Ну и что?

— Победителей не судят, — напомнил, сам с трудом сдерживаясь от хохота.

— А любопытство, между прочим, не порок, — подытожил героический импресарио и воткнул в землю так славно потрудившуюся лопату.

Покончив с расспросами о парижских достопримечательностях, перешли к главному — выставке. Графиня Строганова зачитала письмо дочери, которая вышла замуж за французского аристократа и жила в Париже. Дочь писала о большом успехе картин русского художника. Сергей аж порозовел — никак не мог привыкнуть к похвалам и комплиментам в свой адрес, коих за многие годы наслушался уже предостаточно.

— Рад за вас, но и удивлён, — заметил Николай Тимофеевич Абросимов. Камергер императорского дворца и один из богатейших людей Петербурга, он слыл знатоком и ценителем живописи. В его коллекции, насчитывавшей десятки полотен, были и картины Белозёрова. — Как ещё оценили…

— Что же это вас удивляет, Николай Тимофеевич? — поинтересовалась хозяйка салона, красиво изогнув соболиную бровь. — Разве талант Сергея Васильевича не является залогом его успеха?

— Да в таланте ли дело, дражайшая Наталья Михайловна… Где истинное искусство и где нынешняя Франция? Они же там на своём импрессионизме помешаны, рисовать по-настоящему уже разучились. — Сердито пожевав губами, добавил: — Хотя чего и ждать от французов? Лягушек жрут и салатом из одуванчиков заедают… Только в России истинная живопись и осталась! Потому что русские — великой души народ.

— Да вы, Николай Тимофеевич, славянофил, — сказал с добродушной улыбкой промышленник Кузнецов. — В двух словах с целой Францией разделались. Заодно и Россию приподняли.

— А вы, Леонтий Мстиславович, натуральный западник! Чтобы вы знали, нам ваша Франция не указ. Наполеона кто покрошил?

— Господи, при чём тут Наполеон? И почему Франция моя? Насчёт импрессионизма ничего не скажу, — не знаток. А вот насчёт всего остального скажу. Да нам до французских заводов, банков и земледелия ещё семь вёрст киселя хлебать. Увы… Я уж молчу про железные дороги. Ездил по Франции, знаю!

— Вот видите! — вскричал Абросимов, обращаясь к присутствующим. — Все они, западники, таковы… Я ему про искусство, а он мне про заводы. Я ему про душу, а он мне про земледелие.

— Да отчего же нет? — изумился Кузнецов. — Душа, конечно, дело высокое, тонкое… Но всё ж таки в теле живёт! А телу питаться надо. Попробуйте накормить его голым искусством, минуя земледелие, а я посмотрю, как у вас получится…

Разгорелась нешуточная полемика. Спор был бестолковый, но горячий. Часть гостей поддержала Абросимова, другие вступились за Кузнецова. Строганова сияла от удовольствия. Чем больше спорят в салоне, тем интереснее, тем больше потом будут вспоминать и рассказывать в свете.

Пока общее внимание переключилось на спорщиков, Сергей незаметно встал и ушёл в курительную комнату. Не любил он салоны. Убивать время болтовнёй — дело непочтенное. Но бывать в них время от времени всё же приходилось. Положение обязывает, нельзя жить анахоретом, да и заказчики его — люди светские, те же салоны посещающие.

В курительной, к радости Сергея, было пусто. Он устроился на мягком диване, чиркнул спичкой и глубоко затянулся ароматным папиросным дымом. Глядя в окно, за которым красиво зеленел высокий тополь, подумал вдруг, что всего через несколько часов весна сменится летом. А он весны и не заметил. Просвистела пулей с этой французской поездкой, будь она проклята…

Бог его знает, что написал Мартен в телеграмме, но только поутру из Орлеана в Ла-Рош нагрянула целая армия Ну, пусть не армия, но всё же… Двое прокурорских. пять жандармов, судебный врач, полувзвод пехотинцев. Куча экипажей опять же. Солдаты сразу оценили гостиницу, и вовремя, — взбудораженные слухом о ночной бойне селяне ринулись в "Галльский петух". Кажется, здесь собралась вся деревня, поражённая любопытством и ужасом. Мэр Бернар и отец Жером кое-как уговорили людей разойтись, пообещав, что о результатах расследования расскажут через несколько дней на специальном сходе.

Марешаля и "орлиц" взяли под стражу. Сергея, Долгова и Фалалеева попросили оставаться в своих номерах. С каждым из них, да ещё с Мартеном, следователи прокуратуры беседовали отдельно. Подробный рассказ Белозёрова о событиях прошедшей ночи был выслушан с непроницаемыми лицами и почти без вопросов. Сергею показалось, что следователи просто растерялись. Не знали они, что делать с неожиданными и чрезвычайными сведениями о тайном ордене, который семьдесят лет существует во Франции. А может, просто не хотели углубляться в острую и опасную тему.