Сердце его в Эдирне

— ...мне хотелось бы покинуть Эдирне. После ухода султана Мурада здесь всё иначе, а я уже стар. Жаль, что не выйдет взять с собой Раду.

— Вы не обязаны уезжать, — напомнил ему вполголоса Заганос-паша. — Даже если ваши взгляды с султаном расходятся, никто не гонит вас прочь.

Мехмед нахмурился.

Прислонясь к колонне спиной, он имел возможность не только слушать, но и наблюдать происходящее. Он заметил, что в какой-то момент Халил-паша достал собственный кувшин, из которого наполнил кубок Раду — притом делал он это намеренно сам, не дожидаясь, пока кто-нибудь из слуг обновит им чаши дворцовым вином.

Мехмед не мог не задать себе вопрос, что именно задумал Халил-паша теперь.

Хотел ли он убедить Заганос-пашу отпустить Раду с ним, и таким образом увезти его из Эдирне? Раду наверняка был для него картой, которую он собирался разыграть теперь, лишившись поддержки византийских купцов.

— Раду, ты ведь с шести лет жил в Эдирне, правда? — участливо поинтересовался Заганос-паша. — Наверняка этот город стал для тебя родным...

— Я благодарен Эдирне и Халил-паше за возможность здесь жить, — ровно ответил юный принц, вежливо улыбаясь. Мехмед знал эту улыбку — он сам улыбался точно так же, когда не хотел отвечать на вопрос.

— Я албанец, — внезапно усмехнулся Заганос-паша, кивая. — До того, как попасть на службу, был католиком. Я понимаю это чувство, когда, что бы ты ни делал, на тебя всегда будут смотреть сверху вниз, потому что ты иной веры.

Он не высказал этого напрямую, однако его замечание распространялось на Халил-пашу, который получил титул по наследству и был против чужеземцев в окружении султана — хотя сам с ними не брезговал вести дела, если это сулило ему выгоду.

Между тем, Раду, чтобы не отвечать, решил выпить вина — и что-то подсказывало Мехмеду, что позволять ему это делать не стоит.

— Дорогие мои Заганос-паша и Халил-паша! Юный принц Валахии!.. — он вышел вперёд, привлекая к себе внимание.

Раду отставил кубок в сторону, поспешно кланяясь, как и оба паши.

— Султан Мехмед Хан! — Заганос-паша развёл руками. — Хотите присоединиться к нашей скромной беседе?

— Хочу, — Мехмед сел по правую руку от прица Раду, особенно не церемонясь, так что Заганос-паше оставалось только занять другое свободное место.

На столике были расставлены нарезанная ягнятина в баклажанном остром соусе и изобиловали сладости, в свободных кубках всё ещё плескалось вино — так что было вовсе неясно, почему Халил-паша наливал что-то другое из кувшина, очевидно, принесённого им самим.

— Я хотел бы попробовать ваше вино, дорогой Халил-паша, — решил Мехмед отбросить долгие вступления. — Неужели оно превосходит выдержкой запасы дворца султана?

— Ни в коем случае, Мехмед Хан, — Халил-паша осторожно приподнял кувшин, принесённый им на праздник, ставя его на стол, — но это всего лишь виноградный сок. Ни я, ни принц Раду не принимали напрямую участие в битве, а потому Аллах едва ли простит нам возлияния.

— Однако принц Раду ведь не принял Ислам? — Мехмед расплылся в улыбке. — От одного кубка вина с ним ничего не произойдёт, а я тем временем с удовольствием опробую сок заморских виноградников...

Он в точности уловил момент, когда Раду смущённо стушевался. Находясь совсем рядом с ним, Мехмед чувствовал его тщательно скрытое волнение, от которого его самого неожиданно бросило в жар. Он сам не понял, почему сказанное им вдруг обрело совсем иной подтекст — он ведь всего лишь хотел, чтобы Халил-паша знал, что он догадался о его попытках искать помощи вне Османской империи. Он знал, что Халил-паша понял, к чему он клонит — но как же вышло, что своими иносказаниями он заставил Раду глядеть в пол?..

— Это действительно всего лишь сок, — пробормотал Халил-паша снова. Он хотел налить содержимое своего кувшина в чистый кубок, но Мехмед остановил его.

— Принц Раду ведь ещё ничего не пил?

Он перехватил кубок заморского принца, продолжая невозмутимо наблюдать за тем, как меняется цвет лица Халил-паши. Вероятнее всего, там было снотворное, и визирь таким образом готовил почву для слухов об исчезновении юноши — он ведь намеренно затеял разговор об отъезде.

Мехмед готов был поспорить, что визирь собирался выкрасть Раду из Эдирне.

В то же время, Раду, казалось, вовсе готов провалиться под землю. Похоже, за этим столом он единственный не понимал, что происходит, и счёл поведение Мехмеда попыткой оказать ему нежелательное внимание.

— Позвольте, я тоже отведаю, — подключился Заганос-паша. Он, видимо, тоже уловил, что принц Раду всё неправильно понял.

— Ах!.. — Халил-паша, бледный, как полотно, схватился за грудь, надрывно кашляя. — Пить... воды..!

Мехмед передал ему кубок Раду, с любопытством наблюдая за разворачивающейся сценой. Неужто Халил-паша решил выпить собственное зелье, а затем сказать, что он ни в чём не виноват?..

Халил-паша пил виноградный сок так жадно, что тот проливался ему подбородок.

— Заганос-паша, позовите лекаря, — Мехмед уже понял, что поймать Халил-пашу ему сегодня не удастся. Сейчас тот начнёт сетовать на головокружение и слабость, а затем подействует снотворное, и лекарь наверняка сообщит о том, что в соке был сонный эликсир, однако никто не заподозрит, что Халил-паша сам же его подлил себе, и выпил его только потому, что иначе его выпил бы Мехмед, что дало бы ему все основания призвать его к ответу.

За столом остались трое, поскольку Заганос-паша поспешил исполнить его приказ.

Халил-паша, выпив все содержимое кубка, пытался отдышаться, тяжело облокотившись на низкий столик и низко опустив голову. Принц Раду обеспокоенно спрашивал своего наставника, что с ним, и как он может ему помочь. Мехмед — скучающе наблюдал за спектаклем, который устроил перед ним визирь, чтобы выкрутиться.

Его взгляд снова и снова возвращался к наивному принцу.

Был ли Раду тоже предателем? Знал ли он о планах Халил-паши? Всё свидетельствовало о том, что он понятия не имел, что Халил-паша хотел его вывезти, однако... поддерживал ли он его в целом?

— Лекарь здесь! — Заганос-паша вырвал Мехмеда из размышлений. — Принц Раду, помогите нам отвести лала[1] в уединение.

— Я хотел бы лучше узнать Раду, — мягко оборвал своего визиря Мехмед, и, поймав на себе полный ужаса взгляд принца, поспешно добавил, — он так долго пробыл в Эдирне, что наверняка знает дворец лучше меня. Почему бы нам не прогуляться вместе, пока Халил-паше не станет лучше?

— Я... — Раду поднялся из-за стола вслед за Мехмедом, кланяясь. — Разумеется.

Выглядел он при этом обречённо.

Был ли этот страх вызван тем, что он одолел своего султана прошлой ночью, не зная, кто перед ним — или причина крылась в том, что от слов Мехмеда о заморском вине он теперь подозревал своего султана в худших намерениях?

— С Халил-пашой всё будет хорошо, — Мехмед кивнул в сторону выхода. — Обещаю, что не стану больше приставать к тебе... с просьбами себя избить. Идём.

Он знал, что его слова наверняка дошли до ушей его визирей, но ему было всё равно. Тем более, если кто-то из них замышлял использовать Раду, после его ремарки они наверняка задумаются, когда же Мехмед успел пообщаться с принцем, и что их связывало.

Раду кивнул, отправляясь с Мехмедом. Он даже не спросил, куда именно они держат путь — а султан решил, что не станет ничего говорить назло. С одной стороны, он собирался узнать о том, насколько Раду связан с интригами Халил-паши. С другой — его действительно забавляло наблюдать за тем, как лицо принца нещадно краснеет, и как он тревожно оглядывается.

Вчера ему показалось, что у Раду весьма крутой нрав — пусть и скрытый выдержкой. Сегодня... Раду казался ему готовым броситься в бегство, стоит только подразнить его, сказав нечто непристойное.

— Как давно Халил-паша стал твоим лалой? — завёл он разговор, чтобы снизить градус напряжения.

— С шести лет, — Раду отвечал сдержанно и не вдавался в подробности. Опасался сказать лишнее?

— А тебе сейчас пятнадцать? Шестнадцать?.. — поинтересовался Мехмед. Они как раз добрались до крыла, где располагались султанские покои. Мехмед не считал их своими, поскольку прежде там жил его отец, но теперь, находясь в Эдирне, он вынужден был их занимать.

— На этой неделе исполнилось восемнадцать, — Раду вошёл в личный кабинет султана, и тут же остановился, осматриваясь. Вокруг было темно — лишь в узкие окна проникал свет луны, оставляя на вымощенном мозаикой полу яркие блики в форме кривого полумесяца.

— С этого дня можешь не называть Халил-пашу своим лалой, — Мехмед зажёг несколько свечей. — Тебе больше не нужен наставник.

— ...... — молчание Раду, вероятно, означало согласие. Однако отчего-то Мехмеду стало не по себе. Он понимал, что всё это время Халил-паша настраивал юного принца Валахии против него. Наверняка он намеревался использовать его в своих целях, как когда-то это произошло с Орханом.

Что, если план Халил-паши заключался в том, чтобы заменить Влада на Раду?

Он развернулся к принцу, вглядываясь в смущённое светлокожее лицо, плотно поджатые губы и мягкие завитки волос, ниспадающие на лоб.

Раду смотрел на него безо всякого выражения — так, словно бы его толком даже не видел перед собой. Казалось, он только и ждёт, когда Мехмед его отпустит, так ничего от него и не добившись. Однако даже в тусклом освещении было видно, как часто бьётся жилка на его горле, и как алый румянец заливает его щёки.

— Моего кузена ослепили в Константинополе, — сменил тему Мехмед. — Он был немногим старше тебя. И так же, как тебя, его удерживали, получая выплаты на его содержание. Когда Константинополь пал, он сражался на стороне византийцев.

Молчание Раду сделалось ещё более глубоким и тревожным. В тёмном взгляде его промелькнуло секундное выражение ужаса, сменившееся очередной стеной безразличия. Он всё ещё молчал, не выражая сочувствия, равно как и не осуждая. Но, по крайней мере, перестал краснеть.

Учитывая, что он и так был на грани паники, самообладание у него было отменным.

— Его звали Орхан. Он твой единоверец, христианин. Мой двоюродный брат стал отступником, — добавил Мехмед тихо. — Знаешь, кто принял решение так поступить с ним?

— Не могу этого знать, мой султан, — Раду прикрыл глаза, и Мехмед на секунду забыл, о чём говорил.

Лицо юного принца привлекало своей внешней отрешённостью. Тонкий профиль в отблесках свечей казался выточенным из слоновой кости. Раду знал, что такое страх, но умел его искусно скрыть. В том, как Раду держался, была своя непостижимая красота, от которой перехватывало дух.

— Его ослепил твой лала, Халил-паша, — заключил Мехмед, вздыхая.

Кадык Раду нервно дёрнулся, однако юноша продолжал держать лицо.

— Ты ведь знаешь Халил-пашу давно. И наверняка тебе известно, что он никогда не гнушался византийским золотом, — Мехмед усмехнулся, качая головой. — Прикрываясь миротворчеством, он наживался и развязывал войны.

— Халил-паша всегда относился к людям иной веры с уважением, — Раду нахмурился. — Мне, как его подопечному, не на что нарекать.

— Однако он был готов ослепить иноверца, которого в прошлом прочил на моё место, как только его план оказался под угрозой, — Мехмед повёл плечами. — Я не собираюсь тебя переубеждать. Просто знай, что у Халил-паши нет союзников и дорогих ему людей. Бежать с ним из Эдирне небезопасно.