Безумный мир

Глава 1

Луна вырвалась на свободу из темницы облаков. Окруженная их клочьями, она напоминала лодку, плывущую сквозь топкие болота. «Неудивительно, что в мифах гавайцев и ассирийцев, таких разных и далеких друг от друга народов, Луна считалась небесным кораблем.» — подумал Фред Барбер.

Ночь выдалась теплой. Сидевший рядом мистер Гертон закашлялся, сплюнул куда-то в заросли шиповника и потянулся к дверному косяку, чтобы выбить пепел из трубки. Несколько последних живых искр красными огоньками закружились в темноте, прежде чем погаснуть.

— Да, было времечко, — заметил мистер Гертон, — когда я бы сказал, что это выглядит красиво. А нынче только и думаешь, как бы эти проклятые фрицы не свалились на наши головы.

Словно доказывая, что есть в мире вещи гораздо важнее, нежели «фрицы», из дома донесся женский голос:

— Супчик готов.

Фред раздавил свой окурок и шагнул к двери. Обернувшись, он поймал краем взгляда явно чужеродное мерцание в небе, залитом лунным светом. Пристально всмотрелся и тяжело вздохнул, увидев темно-багровые пятна, вспыхивающие друг за другом над ночным горизонтом.

— Лидс зацепило, — как-то подчеркнуто спокойно заметил мистер Гертон.

Они стояли и смотрели вдаль, пока до них не долетел унылый отзвук взрывов — бум, бум, бурурумм, — прокатившийся вдоль долины Эйра. Только тогда мистер Гертон открыл дверь, словно этот гул освободил его от чар.

Сзади продолжало грохотать. Гертон отодвинул занавеску светомаскировки и вошел в прихожую, освещенную скудной полоской света из гостиной. Впустив Барбера, он подоткнул ткань.

— Утопят в крови этот прекрасный мир, черти, — пробормотал он.

Миссис Гертон — женщина с худым лицом, завязанными в пучок волосами и нервно трясущимися руками, — встретила их в дверях гостиной.

— Тише, Джок, не забывай, сегодня канун Святого Иоанна, — напомнила она. — Говорят, можно испортить ребенку всю жизнь, коли припутаешь нечистую силу.

Она улыбнулась, посмотрев на Барбера, но, судя по ее интонации и тому, как она оправила свой передник, говорила она серьезно.

Гертон кисло улыбнулся в ответ.

— Нет, старушка моя, — вздохнул он с терпением человека, давно привыкшего к спорам. — Это все глупые предрассудки. Что бы сказал на это викарий? — он вновь вздохнул. — Те вспышки, которые мы видели, отнюдь не волшебные огни.

Бум. Бумбум. Бум.

— До Брэтфорда добрались, — заметил мистер Гертон.

А потом он начал по обыкновению ворчать. Он бормотал о том, почему эти чертовые войны не могут оставить его в покое; о том, что ему с лихвой уже одной войны хватило…

Выслушивая это каждый вечер, Барбер начинал жалеть, что не уехал в Шотландию, как планировал, а позволил юному Личу уговорить его до полного выздоровления остаться здесь, в этом частном йоркширском пансионе: «Я знаю, вам здесь будет лучше». Черт бы побрал этого Лича и его набитую благими намерениями задницу! Все эти внушающие доверие благодетели только и умеют, что создавать реальные проблемы, пусть даже и не злонамеренно. Взять того же Чемберлена…

Мистер Гертон звякнул ножом о тарелку и посмотрел на часы. Они показывали без четверти одиннадцать.

БУ-У-УМ!

Зазвенела посуда.

От гренок с маленькими тощенькими сардинками пикантно пахло луком, которым они были обильно сдобрены.

— Я положила вам побольше зелени, мистер Барбер, — заметила госпожа Гертон.

— Премного благодарен, — ответил он.

Мистер Гертон схватил свой ломтик поджаренного хлеба, прижав сардинку длинными, узловатыми, почерневшими от мазута пальцами, и быстро отправил в рот, не дожидаясь, пока с тоста упадет хотя бы перышко лука.

«От лука лукавят», — всплыло вдруг в голове Барбера.

Его разум казался разделенным надвое. Одна часть сознания вызывая тревогу, отчаянно вращалась вокруг большой черной дыры, которую представляла собой война и все остальное, что из этого вытекало. С другой стороны, Барбер пытался отвлечь себя вопросом, почему Лука считался более острым на язык, чем другие евангелисты. Почему Лука-вят? Почему не Матфей-вят? Не Иоанн-вят, не Марк-вят? Почему именно так говорят, если на то пошло? Почему не Адольф-вят, которому слово «лукавый» подходило больше всего, гореть бы ему в аду…

Буум! Бу-у-у-ум!

Мистер Гертон встал и надел мятую мешковатую фуражку, казавшуюся безразмерной, так как скрывала почти все его лицо, худое, как у мертвеца, оставляя снаружи только длинный подбородок.

— Не волнуйтесь, мистер Барбер. Если они так будут сыпать до Кейли, нас не затронет. Поверьте мне.

Когда он вышел из-за стола, чтобы достать велосипед и укатить на работу, его бодрый шаг едва выдавал хромоту.

Миссис Гертон спокойно ухаживала за мужем. Но, как только за ним захлопнулась дверь, с языка хозяйки, как будто его освободили из плена, хлынули потоки слов.

— Война, война… — Голос женщины пытался пробиться в сознание Барбера, слух которого почти не воспринимал ее монотонную речь. — … Джок-то был совсем молодым, когда ушел на ту войну. Там она его чуть и не доконала, война-то. Джок под обстрел не раз попадал, а однажды на них аэроплан бомбу-то как сбросит… они в окопах сидели, несчастные, и завтракали разве что сливами да яблочками, и вдруг как бабахнет, громче, чем машина выхлопной трубой. А он еще смеется, когда рассказывает: мол, если бы ему давеча не перебежала дорогу черная кошка…

Тук-тук.

Миссис Гертон открыла дверь. Тусклая лампа высветила маленького мальчика, обычного, ничем не примечательного английского мальчишку, а еще — его велосипед и возбужденное, обеспокоенное лицо.

Прежде чем произнести хотя бы слово, он вынужден был отдышаться. «Усыпите их бдительность беседой ни о чем, прежде чем перейти к дипломатическим разговорам», — вспомнил Барбер наставления своего шефа из Государственного департамента, когда тот поручал ему первое задание, отправляя вице-консулом в Севилью.

Наконец мальчик взволнованно заговорил.

— Мам, скорее, там бомба упала рядом с домом Винстли. Там миссис Винстли, она, кажется, ранена… и еще доктор Тоули, просит, чтобы ты пришла…

— Сейчас, — ответила миссис Гертон.

Барбер заметил, как она обернулась, взглянув на него, схватив шаль.

Он встал, но слишком быстро, так что запульсировало в висках.

— Я бы… — начал он.

— Нет-нет, мистер Барбер, даже и не думайте. Доктор велел вас не беспокоить. Отправляйтесь-ка лучше в постель, и будете молодцом.

Миссис Гертон уже стояла в дверях и, прежде чем Барбер вступил в спор, исчезла в теплой ночи, спеша кому-то на помощь, туда, где продолжало грохотать.

Буум-бууум.

Барбер опустился на неудобный табурет, расставил ноги, чтобы не упасть. Ныла голова. Он успел привыкнуть к смерти, которой, как понял, боишься лишь до тех пор, пока та не становится привычным компаньоном. Ведь невозможно жить и все время ждать, когда тебе срежет голову осколком шрапнели, — он понял это в ту ночь, когда, покинув посольство, попал под налет немецких бомбардировщиков. А может, это были британские самолеты? Немецкие или британские? Ведь кто-то же сбросил в ту ночь бомбы, осколок одной из которых задел ни в чем не повинного американца. «Вот и говори после этого о пользе дипломатического иммунитета, — рассуждал он, — чистая иллюзия в этом реальном мире».

Барбер вдруг почувствовал острое сожаление о том, что…

Буум. Буум.

Ради бога! Почему они не уймутся? Почему не прекратят?

Если бы он больше доверял Кайе, где бы она ни была той ночью, когда налетели бомбардировщики, то не ушел бы из посольства. И не страдал бы сейчас. Он позволил мыслям своим задержаться на приятном образе Кайи. На ее рыжих волосах и длинных ногах с нежной кожей, и на том факте, что, хотя у нее был прямой нос и венгерское имя, — она утверждала, что родилась в Будапеште, — Кайя, бесспорно, была еврейкой.

Кайя. Думать о ней было приятно, он обрел такую легкость, что хотелось взлететь. В голове вдруг зазвучал фрагмент из модного шлягера: «Интересно, кто целует ее теперь?..» Он криво усмехнулся. Наверное, любой, кто в состоянии купить ей достаточно виски. Кайя предпочитала виски шампанскому. Замечательный напиток, виски. Отличное средство, когда тяжело уснуть.

Он встал, медленнее, чем в предыдущий раз, достал бутылку виски и от души плеснул в стакан. Покрутил его в руках, гоняя по стенкам бледно-оранжевую жидкость. Поднес ко рту.

Бурурум.

И поставил его обратно. В его памяти как-то сам собой вдруг всплыл образ миссис Гертон. Когда хозяйка собиралась выйти во двор. В ее руках, кажется, было что-то вроде миски. Молоко? У Гертонов была кошка. Но зачем выносить молоко на улицу?

И тут Фред Барбер вспомнил, что миссис Гертон упоминала о кануне дня Святого Иоанна, двадцать третьего июня. О, да, как это сказано в «Золотой ветви»[2]: в эту ночь вы должны оставить молоко для маленьких человечков, особенно если в доме есть ребенок, поскольку, если маленький народец не получит свою дань, они, скорее всего, украдут ребенка и оставят подменыша. Занятное поверье. Кто бы мог подумать, что эта женщина, муж которой работает за сверлильным станком на заводе по производству боеприпасов и которая готова ухаживать за раненой соседкой, оставляет молоко под дверью для эльфов. Это, пожалуй, стоит того, чтобы написать небольшую язвительную заметку, послать в «Нью-Йоркер», получить за это чек и потратить его на скотч для Кайи.

Фред Барбер обожал молоко. Сей факт он старательно скрывал от своих лондонских знакомых. Он был воспитан на обязательной кружке молока перед сном. Она помогала ему уснуть. Но с приходом войны молоко начали выдавать по норме, и этот напиток стал для него, как и для многих других, редким лакомством. Конечно, миссис Гертон получала молоко для ребенка. Но зачем отдавать молоко каким-то там эльфам? Фред Барбер с усмешкой заметил про себя, что он и сам ничуть не хуже любого эльфа. Миссия волшебных человечков состояла в том, чтобы приносить подарки, а он платил Гертонам целый фунт стерлингов каждую неделю.

Молоко. Одна только мысль о том, чтобы выпить его вместо виски, вернула Барберу силы и чувство собственного достоинства. Он мысленно вернулся в прошлое, в тот миг, когда только начинал свою карьеру. Если бы он мог обрести хотя бы часть своей прежней бодрости духа, небольшая трещина в черепе уже не имела бы значения. Он решил продемонстрировать твердую веру в себя, вспомнить о смысле жизни. К черту виски, и Кайю тоже! Он подошел к двери, преисполненный решимости, оправдывая себя тем, что в качестве снотворного молоко все же лучше, чем виски.

Лунный свет падал на миску, ее бледный круг отчетливо виднелся радом с одним из цветочных горшков, расставленных вдоль задней стены дома. Барбер макнул палец и попробовал его на вкус. В блюдце действительно было молоко — хозяйка не обманула его ожиданий. Он поставил стакан с виски и, не обращая внимания на яростную бомбежку вдали, схватил миску обеими руками и медленно, с удовольствием, начал пить.

Над краем тарелки он видел красное зарево над Брэдфордом и тянущиеся ввысь лучи прожекторов, похожие на мерцающую паутину. Что же теперь делать бедным, несчастным эльфам в канун дня Святого Иоанна, оставшимся без молока в тот час, когда на их головы сыплются бомбы? Фред Барбер поставил миску обратно, а затем усмехнулся в темноте, как маленький мальчик, которому пришла в голову шкодливая идея. Возможно, их устроит… Скотч!