Ненаглядная для нага

Ненаглядная для нага

Люблю театр. И неважно будет это что-то из классики, современное искусство или как в этот раз, детский спектакль, билеты на который к нам с Аськой добрались даже не через вторые, а через десятые руки. Дают «Рики-Тики-Тави» в стиле болливудского мюзикла. Красиво, ярко и так много танцев, что я впечатляюсь тем, как можно столько времени прыгать. А потом выходит Наг… Совершенно восхитительный. За пластикой тела и колышущимися движениями рук я вижу не человека, а кобру. Из зала выбираюсь слегка ошарашенная. В голове крутятся какие-то смутные образы и мысли. Пока я даже сама себе не могу объяснить, что меня так заворожило.

Мы, конечно, идем в пышечную, потому что быть на Большой Конюшенной и не съесть парочку жареных в масле и обсыпанных сахарной пудрой пышек невозможно. О, калорийные дети порока, кто вас придумал. Съедаем шесть на двоих и запиваем кофе «как в детском садике». Не знаю из чего они готовят это варево, но вкус, правда, из детства. И, конечно, обсуждаем спектакль.

— Ну понятно с тобой все, — хмыкает Аня, слушая, как я расписываю замечательно удавшуюся змеиную пластику. — Поплыла?

И смеется. И я смеюсь. А улыбка у меня глупая-глупая. Просто удивительно, как умный, в общем-то, человек, можно даже сказать с печатью интеллекта на лице, приобретает совершенно глупейший вид в подобной ситуации.

За несколько следующих дней я прохожу все стадии принятия неизбежного и к концу недели покупаю билет на экскурсию по театральному закулисью. Боги благоволят дуракам и влюбленным (возможно, потому, что это одно и то же), но более всего тем, кто сам что-то делает, а не сидит на месте и ждет потусторонних даров. Как видно, в этот день сама Парвати решила улыбнуться мне с небес, и когда уже после окончания экскурсии я забредаю в какой-то неприметный коридорчик, навстречу мне выходит Наг.

— Ха-а, — нервно выдыхаю я. Теперь он точно подумает, что я какая-то ненормальная. Но к моему огромному удивлению, видимо, решив, что это такая отсылка к спектаклю, тот улыбается и «шипит» в ответ.

— Приятно, когда роли запоминаются, — говорит он и протягивает мне руку. — Алексей Матвеев.

— Лера Вадеец, — представляюсь и я.

Его ладонь кажется прохладной, несмотря на довольно жаркую и даже душноватую атмосферу в театре. Может быть, поэтому мне не хочется ее отпускать. Но еще больше мне не хочется выглядеть глупой фанаткой, из тех, что толпами осаждают актеров и прочих талантливых представителей петербургской творческой интеллигенции. Поэтому я с сожалением отпускаю его ладонь.

— Мне очень понравилось, как вы играли Нага. Очень.

— Но почему вы говорите об этом так трагично?

— Потому что сейчас вы скажете «спасибо» и «прощайте», а я пойду печально вздыхать на улицу, — выдаю я. Понимаю, что меня несет, но остановиться уже не могу.

— Какая подкупающая откровенность, — смеется он. — Ну хорошо, пойдемте на улицу вместе, у меня перерыв и я не против компании. Но, только если вы обещаете, что не будете вздыхать.

Не веря своему счастью, думаю, что согласилась бы, даже попроси он меня не дышать вовсе.

А потом мы едим пельмени и суп дня в заведении всего в паре шагов от театра. Наверное, по вечерам здесь людно, но сейчас занято только несколько столиков. В нашем уголке вообще больше никого. Мы говорим о русском театре, английской литературе и сибирских пельменях. Переходим на «ты», и он предлагает называть себя Алекс и отложить тост на брудершафт до следующей встречи. А у меня замирает сердце. Он хочет встретиться еще! Обмениваемся телефонами, и я ухожу, полная надежд и тревог.

И целый месяц, пока холодньый и сырой февраль медленно трансформируется в зябкий и солнечный март мы встречаемся по вечерам. Ходим на выставки и в кафе, долго бродим по заснеженным улицам и греемся в заведениях на Рубинштейна или Гороховой. Один раз даже идем в зоопарк.

Алекс тянет меня за руку, подводя к стеклянным дверям вытянутого двухэтажного корпуса. Я была тут много раз. На первом темнота и безмолвие, это царство рыб, кораллов, улиток. Бесшумно скользят скаты, пульсируя, парят медузы, прячутся в грунте какие-то неведомые мне червячки. А в холле здоровенные карпы кои с бело-алыми спинами шлепают пухлыми «инстаграмными» губами и просят вкусностей.

На втором этаже я тоже бывала. Там прячутся под листьями крохотные лягушки, греют спины ящерицы и черепахи, немигающим взглядом следят за посетителями змеи.

— Я боюсь, — выдыхаю я, поняв, что признания не избежать. — Ужасно боюсь змей. Раз одна дура бросила на меня с мостика ужа, когда я плавала. Я понимаю, очень понимаю, что тот испугался больше меня и улепетывал в камыши, не особенно интересуясь моей персоной. Но это чувство парализующего бессилия и невозможности повлиять на ситуацию закрепилось. Я поднималась туда. Первый раз проходила мимо змей с закрытыми глазами, — я нервно смеюсь и жму в руках шапку, — второй немного смотрела. Третий даже подходила к террариумам. А потом мне еще месяц казалось, что, когда я за столом сижу, там внизу змеи ползают. Или что какой-нибудь сосед держит дома такую живую игрушку, и она от него сбежит по трубе и вылезет, когда я буду ванну принимать.

— И обовьет твое нежное обнаженное тело? — спрашивает Алексей, подняв бровь. — Почему ты думаешь, что она непременно решит тебя укусить? Может, наоборот, обнимет, пошипит на ушко колыбельную и будет охранять твой сон?

Он смеется и, решительно взяв меня за руку, ведет на второй этаж.

— Теперь я понимаю, почему тебя так на Нага зацепило, — говорит он, — все по Фрейду. Страх, как скрытое желание. Подумай, ведь был хоть какой-нибудь эпизод, когда ты не воспринимала змей враждебно?

— Сальма Хайек в «От заката до рассвета», — без особых раздумий отвечаю я. — Там змея, скользящая по телу, вызывает не страх, а, действительно, желание, возбуждение. И еще я как-то видела, как делали змеиный массаж. Там большая змея лениво ползала по спине девушки, и мне показалось, что это должно быть приятно. Такие мягкие, но мощные сжатия и перекатывания.

— Хотела бы попробовать? — он смеется и обнимает меня сильно, может быть, даже слишком сильно, как огромный змей.

— Да, — неожиданно для самой себя говорю я и понимаю, что страх — это не единственно возможная эмоция.

Мы все-таки поднимаемся на второй этаж и бродим между ярко освещенными и жарко нагретыми витринами. Я долго стою и смотрю на замерших под светом ламп змей. Мне все равно страшно. До дрожи в ногах и шума в ушах — предвестника приближающейся паники. Но за моей спиной стоит Алекс. Надежно обнимает, и я ощущаю, как эмоции меняются, выплавляясь в нечто новое.

Его ладонь ложится мне на живот, и это слишком интимный жест. Но я не отстраняюсь.

— В Индии верят, что жизненная энергия человека называется кундалини, и она спит, как маленькая, свернувшаяся в клубочек змея. Разбуди ее, — шепчет Алекс мне на ухо, и я чувствую, как под его ладонью, просыпается новая, ранее неведомая мне сила.

***

— Нет, я больше не могу, такие сцены нужно читать в одиночестве, — ржет Аська, закрывая книгу. — Ты, конечно, кадр с этими своими театрально-змеиными откровениями. Он там в итоге нагом окажется, как я помню. А Анька это, выходит, я?

У нее в руках свеженькая, только из доставки, еще пахнущая типографией книга с конкурсными рассказами. Есть там и мой. Ася уже читала его в электронном варианте и сейчас листает и разглядывает оформление. Оно, надо сказать, удалось — в зеленоватых тонах, довольно лаконичное. Просто пара на фоне Петербурга, но со стилизованным изображением змеиного хвоста, который, как бы вьется понизу. Я боялась, что будет что-то со страстно извивающимся нагом, сжимающим в объятьях жгучую красотку с минимумом одежды. И так название довольно спорное, хотя каламбур «нага» и «ненаглядной» мне нравится.

— Ага, — я тоже беру книгу и не открывая, держу, просто наслаждаясь самим фактом ее существования, — ну ты знаешь, как пишут «все имена и события вымышлены, все совпадения случайны».

— Ну не все, — не соглашается Аська, — на спектакле мы на самом деле были и пышки потом ели. А вот дальше да-а. Неукротимая писательская фантазия. А ты не боишься, что он прочитает? Или кто-то прочитает и расскажет ему? — она многозначительно кивает на мужскую фигуру на обложке.

— Боюсь до одури, — честно признаюсь я и плюхаюсь на кровать. — Даже не могу себе представить, что должен подумать нормальный человек, поняв, что стал героем романтического фэнтези.

— Да ладно, как раз нормальный все правильно поймет. Ты вдохновилась образом. Ну не поперло же тебя с его, страшно сказать, крокодила, который солнце проглотил, — Аська опять хохочет так, что начинают течь слезы. — Извини, но это правда очень смешно.

— Да-а-а, я тут страдаю, а ей, лишь бы ржать, — преувеличенно драматично восклицаю я и сама смеюсь. — Ой, ну и ладно. Ну не дураком же назвала, вполне себе нормальный образ. А медийная личность должна быть привычна ко всему.

Ася откладывает книгу в стопку к авторским экземплярам и потягивается, как кошка.

— Засиделись что-то, может, погуляем? Погода прямо весенняя питерская — одновременно жарко, холодно, ветрено и сыро, — она опять смеется и идет к шкафу за вещами.

Погулять — это отличная идея. Проветрить разгоряченную голову. Потому что сколько бы мы ни смеялись, ни придумывали оправданий мне все равно безумно неловко. Но спроси меня кто-нибудь: «Сделала бы я так опять?», я бы, без сомнений, все повторила. Бывают истории, которые просто упрямо просятся на белый свет, и пока ты ее не напишешь, не отпускают. Да и неплохо вроде получилось.

Звонит телефон, незнакомый номер.

— Я вас слушаю.

Всегда незнакомцам отвечаю именно так, это сбивает возможных мошенников со скрипта, да и просто позволяет начать разговор на моих условиях. Как показывает практика, большинство людей не готовы услышать эту фразу.

— Лина Снежец? — голос в телефоне глубокий, бархатистый. Такие голоса не появляются у человека сами по себе, такой голос нужно ставить.

— Да, здравствуйте. Чем могу вам помочь? — мой собственный голос, наоборот, предательски пискляво прыгает вверх. Так всегда бывает, когда я волнуюсь.

— Здравствуйте, это…

Я даже не догадываюсь, я знаю, что прозвучит дальше, и больше всего хочу просто отбросить телефон в сторону и убежать. Пауза всего мгновение, но для меня оно длится годами. Бросает в жар, руки немеют, а сердце колотится в ушах. Но я лишь глубоко выдыхаю и откидываюсь назад на диване. Если уж мой организм от избытка впечатлений решит лишиться чувств, хоть падать недалеко.

— Максим Авдеев, — заканчивает голос в трубке, и мое сердце ухает куда-то ниже уровня мирового океана.

Неужели это действительно он? Чувствую себя какой-то одуревшей фанаткой. Нет, гораздо хуже, чувствую себя человеком, которого принимают за одуревшую фанатку. И не знаешь, что лучше — оправдываться, пытаться объясниться или уже плюнуть и будь, как будет. От нервов горло сводит судорогой, и я не могу выдавить ни слова, только прерывисто вздыхаю. Хоть бы не подумал, что я здесь разрыдалась!

— Извините, что беспокою. Но я купил одну книгу, — легкий смешок прерывает речь, — и подумал, было бы здорово получить ваш автограф. Ну и познакомиться.