(не) детские сказки. Сердце Жнеца

1.

Глава первая

– Чудовище извергает из пасти пламя. Ревёт. Огонь стремится уничтожить всё на своём пути, но принц – бесстрашен. Он снова и снова бросается в бой, прикрываясь сверкающим щитом…

– Не хочу, чтобы дракона убили, – шепчут бледные обескровленные губы Бусины, вызывая во мне новый прилив отчаянья и мучительной безысходности. Слёзы душат, не давая нормально сделать вдох. Сглатываю вязкий ком и через силу улыбаюсь.

– Это был злой дракон, он похитил прекрасную принцессу и собирался её съесть, – говорю мягко и глажу Бусину по светлым, почти прозрачным волосикам, настолько они тонкие. Пальцы мелко подрагивают, и я спешу спрятать руки.

– Может, он просто влюбился? – наивно возражает Бусина, глядя на меня на удивление ясным и осмысленным взглядом пронзительных голубых глаз. – Дракону так понравилась принцесса, что он решил на ней жениться.

Уголки моих губ дёргаются в улыбке.

«Ну что за несмышлёный ребёнок?»

– Этого не может быть, он же дракон, а она – человек, – закрываю книгу, понимая, что продолжение о том, как принц победит дракона, мало волнует мою сестрёнку. Она всегда видела в сказках иной смысл, не тот, который закладывал автор. Пожалуй, именно это делает её такой особенной. Для меня…

– Стеша? – зовёт Бусина, а я слышу искренний интерес в её ломком, слабом голосе. – А кто такой Жнец?

Сердце пропускает удар и с силой бьётся о рёбра. Жар прокатывается волной по всему телу, вызывая мерзкие мурашки, которые хочется расчесать до крови.

Напрягаюсь так сильно, что сводит скулы. Пытаюсь медленно выдохнуть и на секунду прикрывая глаза.

– Где ты это услышала? – спрашиваю слишком строго и спешу смягчить взгляд. Присаживаюсь рядом и поправляю пуховое одеяло, прикрывая тонкие с выступающими венами руки сестры.

– От доктора, – невинно шепчет Бусина, внимательно заглядывая мне в глаза. – Он с мамочкой говорил, а я слышала. «Жнеца видели на окраине», сказал он.

Подавила тяжёлый вздох и прочистила горло.

– Жнец – это… гм… собиратель душ, – от собственных слов бросает в ледяной пот. – Говорят, что жнецы раз в сколько-то лет собирают человеческие души.

– А зачем они им? – с детской непосредственностью спрашивает Бусина. Сердце замирает и срывается вниз. Сжимаю пальцы почти до хруста, заставляя себя улыбаться.

– Ну-у… я точно не знаю, но вроде как, Жнецы питаются душами, – криво усмехаюсь, давая понять, что не верю в эти глупости. – Знаешь что, поправляйся скорее, и мы вместе съездим в столичную библиотеку, чтобы поискать в летописях упоминания о Жнецах. Хочешь?

Голубые глаза Бусины наполняются счастливым блеском. Она улыбается и осторожно касается ледяными пальцами моих.

– Я ведь не умру?

Грудь обжигает болью и сдавливает лёгкие. Ощущаю, как мои глаза стремительно стекленеют и шумно шмыгаю носом, тут же тру лицо рукавом туники, пытаясь скрыть эмоции.

– Нет, – голос неуверенно дрожит. Опускаюсь на колени перед кроватью и целую сестру в лоб. – Этого не произойдёт, – говорю увереннее и улыбаюсь. – Помнишь, летом мы вместе собирались съездить в замок с приведеньями или ты уже передумала? Струсила?

– Я не передумаю, – храбро отвечает Бусина и тихо смеётся. – Ни одно приведение мне не страшно рядом с тобой.

Спешно смаргиваю слёзы, ещё раз целую сестрёнку и гашу ночник.

Выхожу в коридор и прижимаюсь к двери. Ноги дрожат от волнения и подгибаются. Едва могу устоять, совершаю резкий выдох и направляюсь в столовую, где раздаются гулкие голоса родителей.

Они сидят друг напротив друга и напряжённо переговариваются. В камине сердито трещит огонь, как бы осуждая. Отец, при виде меня, замирает и берёт ложку. Раздражённо зачерпывает суп, а у самого желваки ходят ходуном.

Мама терпеливо выдыхает и поворачивает ко мне голову, покрытию седыми не по годам волосами.

– Сегодня приходил врач… – трёт лицо и убирает «серебряные» пряди за уши.

– Я знаю, – отвечаю осуждающе и подхожу к столу, не спеша садиться. – Как ты могла говорить с ним при Лии?

– Стешанья, – укоризненно осаживает отец, сжимая в могучей руке ложку. Он этими руками валит деревья, силы в них много, удар тяжёлый. Я знаю…

– Ты становишься невменяемой, когда речь заходит о сестре, – печально констатирует мама.

«Ты сама спихнула её на меня, предпочитая вести светские беседы в дамском клубе…» – с трудом удаётся удержать злые слова на кончике языка. Поджимаю губы и прячу руку за спину, не желая показывать, что злюсь. Стоит только начать испытывать сильные, яркие эмоции, как кожа начинает мерцать. Мой дар ещё не раскрылся, и я даже не знаю в чём он заключается, но кожа мерцает…

– Что сказал врач? – перевожу тему и отец медленно успокаивается. Ест.

Мама сглатывает, хватается тонкими пальцами за край грубой льняной скатерти, чем выдаёт себя с головой.

Ком в горле становится больше, слёзы душат меня не первый день, но я не хочу бесполезно плакать. Я хочу помочь. Хочу спасти свою Бусину.

– Что он сказал? – повторяю настойчиво и сажусь на покосившийся стул. Когда его уже починят? – Вы написали телеграмму Магистру Хэмтону? Он ответил?

– Не умничай, – осаживает отец и отбрасывает ложку. – У Магистра дочь тоже больна, он сам не знает к кому обратиться. В газетах пишут… – тише поясняет он и отводит взгляд.

Ясно. Значит, не писали.

– Сколько ещё заболевших? – беру кусок мягкого серого хлеба и небрежно ломаю.

– Не кроши, – отдёргивает меня мама и проводит пальцами по губам. – Пятеро. Только дети… это так странно.

– Ещё двое умерло, – жёстко говорит отец, словно пытаясь отсечь мою надежду на выздоровление сестры. – Доктор сказал, что Лия очень слаба.

Демоны Преисподней, я знаю! А хочу знать совершенно другое. Как, чистилище вас раздери, ей помочь?!

– Ты светишься, – плохо скрывая испуг, шепчет мать.

Хватаюсь за щеку и выдыхаю.

– Мы можем обратиться в столицу.

– Нужны деньги, – обрывает отец.

– Но у нас же есть. Сумма приличная и…

– Это на твою учёбу! – отец не выдерживает и бьёт кулаком по столу. – Даже в столице, у аристократов, дети редко рождаются с даром! Нас благословила сама Лилит не иначе, дала шанс вырваться из этой помойки. Учись и оправдывай ожидания.

В груди стремительно разгорается ярость. Она рвётся наружу, желая уничтожить всё на своём пути, нервы дёргает импульсом… С трудом получается побороть опасную вспышку и сцепить зубы.

– Как вы можете думать о деньгах, когда собственная дочь умирает? – роняю недоумённо и осекаюсь. Отец сверлит меня предостерегающим взглядом, мать испуганно прижимает кружевной платок ко рту.

– Ты не умнее других, Стеша, – цедит он и выходит из-за стола. – Думаешь, никто не пытался? Детей съедает неизвестная зараза и мы, к сожалению, бессильны. Все способы перепробовали до нас десятки родителей, что потеряли своих детей.

– Значит, не все, – шевелю онемевшими губами, отказываясь верить, что никаких шансов нет. Абсолютно… Чувствую, как в груди что-то ломается. Это, с раздираемой болью, ломается моя вера в лучшее…

Отец шумно выдыхает, сжимая «каменные» кулаки, и выходит, грохнув входной дверью. Он обещал, что больше и пальцем меня не тронет, и пока держится…

– Не провоцируй, – деревянным голосом молвит мать. Совсем на тень похожа… – Если бы не твой дар… ты же знаешь…

– Как здорово, что он у меня проснулся, – не сдерживаю сарказма и выхожу в переднюю.

– Госпожа? – с лавки подскакивает служанка, сжимая пальцами подол голубого местами выцветшего платья.

– Хочу подышать воздухом, – протягиваю руку и, получив, меховую накидку, влезаю в сапоги и выхожу.

Метель бросает в лицо колючие хлопья снега, но я не чувствую. Затягиваю завязки и накидываю на голову широкий капюшон.

Отец курит в заснеженной беседке: уголёк его сигары зловеще мерцает в ночи, а в воздух вырываются ядовитые клубы дыма вместе с паром…

Поворачиваю к конюшням, сетуя про себя на непогоду. Только недавно чистили дорожки, а уже замело. Идти тяжело… Порывистый ветер так и норовит сбить с ног, словно зол. Словно недоволен чем-то. Но я упорно продолжаю свой путь.

Знаю, что меня не хватятся. Я часто вот так внезапно ухожу, но не подвергаю себя риску. Мне позволено чуть больше, чем другим юным барышням. От меня не требует носить корсеты и пышные юбки, учить этикет и заниматься танцами. Только потому, что у меня проснулся дар. Не будь его, я бы жила в каком-нибудь не очень престижном пансионе для девушек. Так себе перспектива…

Не могу оставаться дома. Дома, где всё пропиталось запахом приближающейся смерти. Дома, где царит унынье, обречённая траурная обстановка. Я не хочу сидеть и ждать. Не могу.

… зараза появилась месяц назад. Она пришла внезапно.

Усмехнулась собственным мыслям и потянула тяжёлый засов на воротах конюшни. Такие вещи не происходят ожидаемо. К ним никогда никто не готов и не готовится. Люди думают, что будут жить вечно. Что их дети будут жить вечно: что их не затопчет взбесившийся жеребец, что они не попадут под колёса дилижанса, что их не унесёт буйная река…

Зараза поражает только детей в возрасте до шестнадцати лет. Люди в панике. Власть в панике. Каждый день в столице проходит совещание светлейших умов Минкара, они, умы эти, бьются над зловещей загадкой, но безрезультатно. Дети мрут. Именно мрут. Один за другим. Чахнут на глазах своих отчаявшихся родственников. Они будто… просто таят. Таят без следа. Становятся слабыми, худыми, почти прозрачными, а потом… перестают дышать.

Заряш возбуждённо фыркает и слабо бьёт ногой. Протягиваю руку, касаюсь бархатного носа и тепло улыбаюсь, остро чувствуя щемящую в груди боль.

– Мой хороший… – ласково шепчу и треплю густую огненную, как заря, гриву. – Не хочешь немного прогуляться?

Конь в предвкушении стучит подковами и машет длинным хвостом. Снаряжаю животное, сожалея, что не взяла любимое лакомство. Морковку. Заряш до безумства обожает морковь: он так сочно и с удовольствием ей хрустит, что невозможно наблюдать без улыбки.

Повожу ладонью от холки до лошадиного хребта, беру поводья и открываю стойло. Заряш моментально успокаивается. Дышит ровнее, идёт спокойно, приноравливаясь к моему шагу.

– Я дала тебе глупое имя, – усмехаюсь и получаю тычок мордой в плечо. – Ладно-ладно, прости, – улыбаюсь и треплю шелковистую гриву. – Ты самый лучший...

Конь рад неожиданной вечерней прогулке и даже метель не угнетает его настроения. Заряш смело противостоит метели, только уши подрагивают, выдавая слабое раздражение.

Дорогу практически замело. Тучи затянули обычно звёздное небо, и луна не освещает путь, но я всё же надеюсь ещё попасть в книжную лавку.

Я не знаю, что хочу там найти, наверное, просто желаю спрятаться от панических мыслей. Хочу забыться. Хочу проснуться утром и знать, что всё хорошо…

На окраине леса сверкнуло между тёмных стволов деревьев, будто молния. Но сейчас же зима и…

Свечение стало ярче. Оно искрит. Переливается, будто блики на воде в лучах яркого солнца.