Игра не для всех II. «Вторая Отечественная»

Так вот, решили австрийцы хорошенько посидеть, душевно отметив начало наступления домашней деревенской едой и крепкой сливовицей — а заодно пригласили к своему столу девок покраше. Так сказать, в добровольно-принудительном порядке… Может, за своих сестер, дочерей или невест кто и попробовал вступиться — но так ведь у русин нет оружия, а зольдаты все с карабинами, офицерье с пистолетами. Попробуй, выступи! Хорошо, если только прикладами отметелят, а не застрелят с ходу… Ну, выпили господа крепко, закусили — потянуло на баб. И видно, Любаву в числе первых решили «ангажировать» — вот только девка в последний момент не стерпела стыда и унижения, да резанула того мудака ножиком… Здесь и сейчас отношение к женской чести и невинности значительно серьезнее, чем в моем настоящем — вот и попыталась себя отстоять. Что было дальше — все на моих глазах случилось… Но почему тогда Флоки сказал, что ее повесят за «сотрудничество» с русскими?

Да в принципе, догадаться не сложно. Девку хорошо отметелили, но, очевидно, не забили насмерть. А с утра пораньше затаивший злобу офицер (наверняка к тому же с похмелья) решил ее добить — просто предлог был нужен более весомый и существенный, чем попытка защитить себя и воспротивиться изнасилованию. Нет, за то, что Любава ранила офицера, ее итак могли расстрелять — да только порезала она его не в бою, и не напав из-за угла, а защищая девичью честь… Наверняка пошли бы обидные для австрийца слухи — вот он и решил отомстить под более «благовидным» предлогом.

К тому же позорная казнь через повешенье будет пострашнее относительно «благородного» расстрела…

Все это вновь пролетело в голове за считанные мгновения, пока я спустился с крыльца и подбежал к уже начавшей глухо стонать и пытающейся шевелиться девчонке. Жива! Вот только что теперь делать?! Далеко я с ней все равно не уйду — да и австрийцы могут вернуться к дому старосты до того, как я утащу ее хотя бы к ней же в хату. К тому же они могли услышать выстрелы… Попытавшись вглядеться в сторону околицы с памятным колодцем, к которому как раз ведет центральная деревенская улица-проулок, я так и не смог разглядеть фигур ушедших вперед врагов. Может, они по разошлись по всему селу — а может, мои глаза после света керосиновых ламп в хате еще не привыкли к темноте. Решившись, я подхватил Любаву на руки и понес ее в дом, молясь, чтобы в этот самый миг никто не шмальнул мне в спину…

Ожидаемый мной выстрел так и не раздался — и немного успокоившись, я донес девушку до печи, где аккуратно уложил ее на полати. На секунду она открыла заплывшие от быстро налившихся синяков глаза — но брошенный на меня взгляд, в котором поначалу плеснуло паникой, а после и недоумением, быстро угас: девушка снова потеряла сознание. Надеюсь, с ней все будет хорошо…

Скрипнув от ненависти к выродку, не пощадившему девчонку (да заодно последними словами обругав про себя собственную нерешительность), я обратился к русинкам:

— Приглядите за ней. И не высовывайтесь!!!

Притихшие девки — с загоревшимися, однако, глазами — послушно закивали. И я, кивнув в ответ, быстрым шагом двинулся к лежащему на широкой скамье офицеру, выпустившему штайер из уже побелевших пальцев…

Штайер М1912 — надежная, убойная штука. Единственный минус — неотъемный магазин, а само заряжение производится сверху, с помощью обоймы на восемь мощных патронов калибра 9 миллиметров. Для сравнения, калибр патронов револьвера наган — 7,62, как и у будущего ТТ… Прицельная дальность стрельбы — стандартные пятьдесят метров, начальная скорость полета пули чуть менее трехсот пятидесяти метров. То есть даже повыше чем у пистолета Макарова или же состоящего именно сейчас на вооружение русской армии нагана — хоть и пониже, чем у маузера К-96.

Подняв с пола трофей, я нашел глазами лежащую чуть в стороне кобуру — и достал из специального кармашка запасную обойму. После чего резко оттянул затвор назад (при этом из патронника вылетел очередной патрон), открыв магазин — и зафиксировал его в открытом положении флажком предохранителя, подняв тот вверх и воткнув в специальную выемку в крышке затворной рамы. Предохранитель расположен слева, под большой палец — удобно… Вставив обойму в специальный паз, я надавил на патроны сверху — как и ожидалось, в открытый магазин вошло только три штуки. После чего я опустил флажок предохранителя вниз — и затвор с щелчком пошел вперед, дослав очередной патрон из магазина в патронник… Все, оружие к бою готово.

Как и ожидалось, портупеи с кобурой у лежащего в проходе мертвеца не обнаружилось — но, немного пошарив по хате, я нашел искомое на спинке стула, подвинутого к самому столу. Не удержавшись, я успел прихватить и быстро прожевать пару толстых шматов окорока и откусить хрустящую краюху свежего ржаного хлеба — но дальнейшей трапезе помешали раздавшиеся уже рядом с домом шаги:

— Paul, wie geht es Herr Oberstleutnant? Was hat er geschossen — hat sich der russische fur dich markiert?

В конце вопроса неизвестный как-то по-глупому рассмеялся — видимо, спрашивает все тот же лихой и датый офицер. Упомянул он оберст-лейтенанта — подполковника по-нашему… Нехилую птицу я выходит, добил! Еще немного разобрал про выстрел — и русского, а в целом смысл вопроса понятен: австриец интересуется, как состояние подпола, да спрашивает, чего я там стрелял. Только про упомянутого в вопросе русского наверняка сразу не скажешь: может, немец думает про кого из селян-русин, а вовсе не на кадрового армейского офицера…

Жестом приказав девушкам молчать, я аккуратно двинулся ко входу, стараясь держаться подальше от окон — и замер справа от двери. Кажется, сейчас сердце мое бьется так гулко, что стук его можно услышать даже на улице… Призывно всхрапнула лошадь, очевидно, при виде своей возницы — а на ступеньки крыльца заскрипели под шагами как минимум двух человек.

— Paul?!

В этот раз тон вопроса офицерика уже не столь благодушен — австриец почуял неладное, когда фельдфебель ничего не ответил! Все, больше ждать нельзя… Мысленно прочитав про себя короткое «Господи, спаси и сохрани!», я присел на корточки — и рывком высунулся в проход, вытянув перед собой правую руку с крепко сжатым в ней пистолетом…

Выстрел! Другой! Третий!

Обойма трофейного, самозарядного штайера вылетает в считанные секунды, наповал свалив храбреца-командира и следующего за ним зольдата — да ранив еще одного, не шибко расторопного австрийца. Оба вступивших на лестницу врага держали оружие наготове и успели выстрелить — но ожидаемо целили на уровень ростовой мишени, и при появление врага сгоряча шмальнули выше моей головы… Остальные немцы растерялись и не сразу открыли огонь — но все же мне пришлось несладко, когда сразу несколько пуль ударили в дверной косяк, расщепив дерево у самого лица! А одна «дум-дум» и вовсе пролетела в угрожающей близости от виска — так, что я почуял кожей толчок сжатого воздуха… Хорошо хоть, в этот миг я уже успел отпрянуть! А то разрывная австрийская пуля разворотила бы половину лица — видел фотографии, жуткая картина…

Перехватив рукой запасной пистолет, я принялся ждать в расчете на то, что зольдаты рискнут пойти на штурм, пока я буду перезаряжаться — на этом и строился расчет засады со вторым штайером. Уж я бы встретил их на лестнице… Но после промедления в несколько секунд, и череды частых выстрелов, вместо австрийцев в раскрытую дверь влетела дымящаяся граната — массивная такая, внешне похожая на привычную «лимонку», но с рукоятью из толстой проволоки с крюком.

Это ведь дымится фитиль…

— Твою же ж!

Я рванулся вперед, буквально прыгнув на пол к упавшей гранате — и, схватившись за проволочную ручку, что есть силы швырнул ее обратно, в открытый дверной проем:

— Жрите, выродки!

За время короткой службы в Карпатах я постарался изучить как можно больше трофейных образцов австрийского оружия — и потому сейчас успел узнать «тяжелую» ручную гранату, весящую под целый килограмм. Сия «бомба» далека от совершенства, фитиль у нее терочный и поджигается аналогично спичке. Но главное — это очень долгое время горения замедлителя, порядка десяти секунд… Опытный «гренадер» вполне мог метнуть ее с задержкой во времени в столь удобную для подрыва цель, как относительно небольшая русинская хата— чтобы рванула наверняка! Но среди уцелевших зольдат опытных гранадеров не оказалось, и гранату сгоряча швырнули, как только зажгли фитиль — в надежде, что я оцепенею и не рискну приблизиться к бомбе.

Но я рискнул — и выбросил ее обратно к австриякам, после чего с пола рванулся к лежащей на полатях Любаве. И в тот самый миг, когда на улице оглушительно рвануло (так, по крайней мере, мне показалось), я уже стащил ее вниз — и упал на бессознательное тело девушки сверху, надеясь, что прикрою от случайного осколка, способного все же залететь в дом…