Чемпионы Черноморского флота

Глава 1

Вася. Туапсе, Соча, 30 мая 1838 года.

Счастливо завершив десантную операцию у Туапсе, Лазарев отбыл с большей частью флота обратно в Севастополь. Из оставшихся кораблей он создал Абхазскую экспедицию, разделив ее на два отряда — Сухумский и Геленджикский. Каждый отряд состоял из фрегата-флагмана, двух корветов, двух бригов, двух шхун и тендера, а также нескольких люгеров для обеспечения связи и транспортов — для снабжения. Геленджикскому отряду было поручено крейсерство от Анапы до Гагр, Сухумскому — от Гагр до Редут-Кале. Каждому кораблю был отведен свой участок для несения службы.

У Туапсе были оставлены для прикрытия войск, занятых возведением укрепления, пять военных кораблей — четыре парусника и пароход «Язон». На рейде, на якорях болталось и восемь зафрахтованных флотом «купцов», набитых стройматериалами — лесом, керченским камнем для устройства башен, прессованным сеном, сукном и провиантом.

Разгрузку задерживала малая вместимость узкой полоски пляжа, уже забитого строевым лесом. Его не успевали поднимать наверх, поскольку людей не хватало. Слишком много всего приходилось делать одновременно: вырубать лес вокруг будущего форта «Вельяминовский», копать землянки и рвы, закладывать основания башен и формировать валы. Работа кипела. Солдаты сновали, подгоняемые офицерами. Обычный день военного лагеря. Рядовой Девяткин, он же Вася Милов, вдоволь накупавшись, поднялся наверх в предвкушении солдатских щей. Ничто не предвещало беды.

В два часа пополудни с юго-запада пришла зыбь, а вслед за ней и усиливающийся каждую минуту ветер. Открытая стоянка у Туапсе таила опасность в случае шторма. Моряки заволновались. Капитан лучшего ходока Черноморского флота, брига «Фемистокол», Николай Метлин собрал своих офицеров.

— Барометр падает с утра. Быть буре. Но при утреннем полном штиле у нас бы не вышло отойти от берега. Что, по-вашему, делать сейчас? Будем заводить дополнительные якоря или приготовляться к выходу в море? — поинтересовался он у своих подчиненных.

— От юза всегда стоит ожидать беды, — тут же откликнулись офицеры.

— Вот и я того же мнения. Не будем терять времени. Мы слишком близко стоим к берегу. Нужно срочно убираться отсюда.

Опытнейший Метлин просчитался, столкнувшись с тем, что вскоре назовут небывалым штормом на Черном море. Ветер свежел с такой скоростью, что поздно было думать о выходе в море. Какой бы галс не взяло судно, оно неминуемо оказалось бы выброшено на берег, прежде чем успело набрать ход. Рейд Туапсе образовывала дуга, ограниченная с северо-запада выдающимся в море мысом. Течение в ней было юго-восточным. «Фемистокол», как и другие корабли, оказался в ловушке. Поднялась суета. Морякам оставалось лишь ставить дополнительные якоря и молиться.

Еще была возможность спастись. Пароход мог бы оттащить тот же бриг, взяв его на буксир. На «Язоне» стали разводить пары. Но поздно. Слишком поздно! Ветер крепчал слишком быстро, будто издеваясь над медлительностью человечков. Надвигался ураган. Огромные волны накатывали на берег со зловещим гулом, вздымаясь все выше и выше. Разбивали штабеля досок. По пляжу бегали ошарашенные люди, не знающие за что хвататься.

На возводимое укрепление обрушилась страшная буря с ливнем и грозой и помчалась дальше, вглубь побережья. Раскаты грома, усиленные эхом из ущелий, перекрывали грохот морской стихии. Молнии то и дело освещали вершины гор, растекаясь огненными змейками по утесистым покатостям хребтов. Ветер все усиливался. Палатки сорвало в море. Лагерь моментально затопило. Струи дождя из-за порывов ветра летели почти параллельно земле, вынуждая солдат прикрывать лицо руками и жадно хватать ртом наэлектризованный влажный воздух.

Растерянный Вася стоял рядом с Никифором, тщетно ожидая команды офицеров. Неразбериха, сутолока и беспомощность перед лицом стихии парализовала батальоны. Мокрый до нитки Раевский кричал, пытаясь перекрыть шум ветра и ливня:

— Стройте цепь вдоль берега. Нужно помочь морякам!

Его никто не слушал. Одни спасали свои вещи. Другие из последних сил удерживали рвущуюся из рук, подобно птице, палатку. Кто-то падал на землю, закрывая голову руками и шепча слова молитвы. Молоденький солдат с перекошенным от ужаса бледным лицом метался по лагерю, пытаясь догнать свою фуражку. Генерал-ураган разбил в считанные минуты десантный отряд.

— Втыкай штык в землю! — заполошно закричал Никифор.

Вася поразился, но принцип «делай как я» никто не отменял. Он воткнул ружье в жидкую глину прикладом вверх. И тут же понял, зачем обрАзный староста роты подал такую команду. Над головой раздался жуткий треск. Сверкнула молния, мгновенно убившая часового на валу, не успевшего последовать примеру товарищей.

Стоило ливню немного утихнуть, все побежали к краю обрыва посмотреть, что с моряками. Солдатам открылась жуткая картина. Вода на рейде кипела. Корабли мотыляло как поплавки после удачной поклевки. Сила прибоя была такой, что река Туапсе повернула вспять. Речное течение от моря — удивительное зрелище.

Но куда более ужасной была судьба застигнутых бурей моряков. Несмотря на двойные якоря, суда дрейфовали к берегу. Они наваливались друг на друга. Сталкивались бортами. Лапы якорей бороздили грунт на дне, затеяв смертельную пахоту! То один, то другой матрос срывался с вант и навечно исчезал в морской пучине. Не справлялся даже «Язон», несмотря на то, что помогал своим якорям двумя бут-трейлерскими машинами общей мощностью в 120 лошадиных сил.

Австрийский «купец» поступил умно. Он обрубил якоря и выбросился кормой на пляж в районе лагеря. Но это его не спасло. В большое трехмачтовое судно врезался двухмачтовик из Херсона. Его, как щепку, бросило бортом в нос «австрийца». Сила ветра и прибоя были настолько неистовы, что под оглушающий треск «херсонец» был разрублен пополам так, что корма сошлась с носом. Крики раздавленных и покалеченных людей разнеслись над пляжем.

Понемногу порядок в войсках восстанавливался. То ли зрелище смертей в море, то ли предвидение страшной участи, ожидавшей моряков, то ли завершение грозы (но не дождя) привели солдат в чувство. Офицерам удалось собрать команду из черноморских казачьих полков и вывести ее на пляж, выстроив цепью. Казаки бросились вытаскивать моряков с выброшенных на мель «купцов». Раевский приказал двум батальонам новагинцев выдвинуться к Туапсе, переправиться на другой, вражеский, берег и помочь морякам, заняв господствующую над устьем гору, на тот печальный случай, если корабли затянет в реку. Черкесы не упустят шанса поквитаться.

Отправленные выполнять приказ роты не справились. Не было никакой возможности форсировать взбесившуюся пожелтевшую реку, спокойную, прозрачную и неглубокую в обычное время. Попытка переправиться выше стоила жизни нескольким смельчакам. Последовал приказ отступить. Солдаты с облегчением вздохнули. Не было и тени сомнения, что горцы воспользуются непогодой и атакуют при первой возможности. Отбиваться пришлось бы штыками.

— Как сохранить порох сухим, ныряя в энтакую жуть? — бурчали солдаты и втайне костерили начальство за невыполнимые указания.

Быстро темнело. На судах жгли фальшфейеры, подавая сигнал бедствия. Волны перекатывались через палубы, не успевая исчезнуть сквозь порты. Эта огромная тяжесть давила корабли вниз. Ничто не могло помочь. Даже отменная выучка экипажей. Как позднее напишет Лазарев военному министру, есть случаи, «противу которых никакое искусство и никакие силы человеческие противостоять не могут». Близилась минута печальной развязки.

… В это же время в 77-ми километрах южнее от 77-го Тенгинского полка, на рейде только возведенной и еще недостроенной до конца крепости Александрийской[1] у реки Соча, также свирепствовал жестокий шторм.

Как и их северные соседи, «александрийцы» весь день разгружали дубовые брусья и доски. Буксировали их по морю. На берегу лямками растаскивали строевой лес. Складывали его в штабеля. Заодно и купались в теплой воде, спасаясь от неожиданной духоты, предвещающей грозу.

После полудня отдыхавшие после обеда карабинеры Эриванского полка, составлявшие главную силу Александрийского гарнизона, заметили на палубах кораблей какую-то суету. Матросы забегали по вантам. 60-пушечный фрегат «Варна», 24-пушечный корвет «Месемврия» и 7 купеческих судов завели верпы. Развернулись носом к открытому морю, стоило зарябить зеркальной поверхности сочинской бухты. Ветер усиливался.

Ближе к вечеру с юго-запада быстро надвинулась огромная свинцовая туча, заслонившая горизонт. С ее нижней кромки срывались зловещие жгуты. Смерчи! Унтер-офицер Рукевич насчитал подобных пятнадцать штук. Они неумолимо надвигались на берег — гигантские черные столбы, способные погубить все живое на своем пути. К счастью, они прошли справа и слева от рейда. Врубались в береговую линию, продвигались еще немного вперед и исчезали, как морские чудовища, бессильные на суше.

Море запенилось. Прибой резко увеличился. Каштаны, оставленные в крепости, чтобы дарить тенек в жаркий летний день, начали гнуться как тростинки. До испуганных солдат с рейда донесся свист такелажа. Пошел дождь, перешедший в ливень. «Торговцы» принялись избавляться от груза, как только осознали, что якоря не держат. Волны несли доски к берегу. Солдаты подхватывали их и веревками оттаскивали подальше от воды. Часть бревен относило южнее, но за ними никто не погнался. Всем было не до них.

Сброс строительного леса «купцов» не спас. У них начали лопаться якорные канаты. Отважные моряки развернули суда к берегу, приняв решение выбрасываться на берег. Выходило у них ловко. Ловили волну и мягко опускались на песок[2]. Кидали тросы солдатам. Те закрепляли их, как придется, не давая отхлынувшей волне утащить суда обратно в море. Истошно мычали быки на транспорте «Штиглиц», предназначенные для отряда Раевского, но так и недовезенные до Туапсе[3].

Гроза усилилась. Черное небо над кипящей поверхностью моря освещалось то и дело фиолетовыми вспышками и извилистыми белыми росчерками. В волны били молнии, как плети небесного погонщика, разгневанного упорством деревянных скорлупок.

Военные корабли продолжали бороться. Плехтовые и даглистовые якоря не справлялись. Сбросили дополнительные — той и бухтовый[4]. Помпы работали непрерывно, но уже не спасали. Водяные валы перекатывались вдоль и поперек фрегата. На корвете ударом водной стихии разбило гичку.

Назначенный командовать сводным десантом из моряков капитан 2-го ранга Антуан Рофшор прибыл на корвет «Месемврия» до разгула стихии. Капитан корвета Бутаков пригласил его на обед. Сейчас недавно пониженный в чине Антон Иосифович, как его называли на русский манер, проклинал ту минуту, когда принял предложение. Вернуться на берег у него не было никакой возможности.

— Что намерены делать, господин капитан-лейтенант? — с тревогой спросил он, вглядываясь в разгул стихии.

— Жду сигнала с фрегата, — ответил Бутаков. — Теряем глубину. Плехтовый якорь вытравили на 80 саженей. А даглист — всего на 45. Грунт — ил с песком.